Владимир Добряков - Глубокая разведка

— А вон еще один лежит, — показывает Наташа.

— Вон еще и еще. И там лежат, — говорит Сергей.

Медленно обходим тела. Одни обгорели больше, другие — меньше. Но видно, что все они бежали, и бежали в одном направлении. И все они были одеты. Дальше тела попадаются чаще. И чем дальше, тем плотнее они лежат и тем больше обгорели.

— Смотрите! — показывает Лена.

В пяти шагах от нее лежит обугленный женский труп. К груди его прижат такой же обгоревший младенец. Значит, здесь детей отдельно от взрослых не уничтожали. Постепенно картина вырисовывается. Толпа около тысячи человек вместе с детьми убегала от кого-то. И им вдогонку выстрелили из какого-то очень мощного огнемета.

А дальше мы выходим к поселку. Он тоже разрушен. На улицах и во дворах лежат тела. Видно, что все они поражены пулями. Это уже непонятно. Петру непонятно другое. Он внимательно осматривает землю и пожимает плечами.

— Странно. Их явно расстреливали, но на земле нет ни одной гильзы. Неужели каратели были такими жадными, что тщательно собрали их, все до одной?

— Ну, это, Петро, как раз не странно, — отвечаю я на его вопрос. — Наверное, уже в твое время начали внедрять безгильзовые боеприпасы. Кроме того, их могли расстреливать из электромагнитного или электростатического оружия. Странно другое. Почему этих, в отличие от других, каратели убивали сами.

— Я могу прояснить эту непонятку, — откликается Лена, отрываясь от изучения лежащей во дворе разрушенного дома группы тел. — Это — какая-то другая раса. Возможно, переселенцы из других мест. Ну, к примеру, как цыгане. Видимо, эти люди не поддавались массовому внушению. Или инстинкты самосохранения и материнства у них оказались сильнее воздействия карателей.

Принимаем это как правдоподобную гипотезу и идем дальше. К вечеру следующего дня достигаем точки перехода.

— Рановато пришли, — заявляет Анатолий. — Переход можно будет открыть только на рассвете.

— В самый раз, — говорит Наташа. — Отдохнем как следует. Кто знает, куда нас Ванечка Сусанин загонит на этот раз? Вдруг придется бежать без оглядки до следующего перехода километров сто, а то и больше.

За ужином и перед сном подводим итоги и делаем выводы из увиденного. Выводы малоутешительные. Мы не узнали ничего нового, не получили ответа ни на один из вопросов. Ясно стало лишь одно. Если «затейникам» оказывают упорное сопротивление, они, не церемонясь, уничтожают непокорную цивилизацию. Это мы поняли. А вот на вопрос: каким образом они используют цивилизации, попавшие под их власть — к ответу на этот вопрос мы не приблизились.

Когда общий разговор уже затухает, Лена неожиданно говорит тихим голосом, ни на кого конкретно не глядя:

— А вы знаете, все люди, которые убивали себя и своих детей, не были лишены рассудка. Они были лишены воли и только исполняли приказы. Но при этом они полностью осознавали, что они делают, как это ужасно и противоестественно.

— Интересно, — я с сомнением качаю головой. — Как же ты сумела сделать такой вывод?

— Хотя все это произошло довольно давно, более месяца назад, я обнаружила несколько тел, не так сильно затронутых процессами разложения. У всех у них, без исключения, на лицах застыло выражение ужаса и ненависти. Значит, они были покорны чужой воле, то есть не могли ей противостоять. Но при этом они прекрасно понимали, что с ними делают и что заставляют делать.

Лена очень наблюдательна и умеет делать безошибочные выводы. Мы молчим, потрясенные. Картина массового истребления дополняется неожиданным и жутким, ошеломляющим штрихом. Куда до этих «затейников» Чингисхану, Тамерлану и даже Гиммлеру. Те так никогда и не смогли бы. Да им и в голову такое не пришло бы. Я ловлю себя на том, что во мне начинают просыпаться родственные чувства к азиатской гюрзе, бразильской жарараке, африканской мамбе, австралийскому крайту и всем прочим, таким милым, таким земным, таким безобидным и понятным созданиям.

Рано утром Анатолий открывает переход, и мы без всякого сожаления покидаем эту, пропитанную трупным запахом Фазу Массовой Смерти.

ГЛАВА 26

Добрался до берега, думал — Америка.

Вынул карту, сверил-ка — ан нет, не Америка!

Остров Буян, будь он окаян…

Мы минуем несколько безлюдных, а иногда и просто пустынных Фаз. Переходы там везде были расположены недалеко друг от друга, и мы нигде не задерживались, за исключением гористой бесплодной местности, по которой мы шли более трех суток. Слава Времени, бесплодной она оказалась в том смысле, что там абсолютно отсутствовала какая-либо растительность. Зато она изобиловала источниками воды. Правда, вода была насыщена различными минеральными элементами, что придавало ей своеобразный вкус. Но Лена заявила, что пить эту воду не только можно, но и полезно. «Ну, может быть, пронесет кого-нибудь. А так, несмертельно», — заявила она. Пусть полезно, но мы были очень рады, когда покидали эту Фазу Минеральной Воды.

Мы уже начинаем скучать в этих пустынных Фазах и ворчим на Анатолия, что он якобы специально водит нас по таким глухим местам. Но вот очередной переход выводит нас на берег реки. Вдоль него накатана полевая дорога. А в ста метрах от нее мы видим какую-то непонятную ржавую конструкцию огромных размеров. При ближайшем рассмотрении мы убеждаемся, что перед нами останки океанского танкера приличного водоизмещения. Озадаченно переглядываемся. Кто это здесь решил строить танкер? «Подводная лодка в степях Украины!» — вспоминается старая шутка. Никто не может высказать никакого разумного предположения о том, как этот танкер здесь оказался. Самую разумную мысль высказал Сергей. Здесь когда-то был берег моря и была верфь. Потом море обмелело, ушло, а недостроенный танкер остался. Но такие процессы происходят десятилетиями даже, веками, а корпус танкера ржавеет здесь не более десяти лет.

Мы не задерживаемся долго у останков этого монстра, а идем дальше по дороге. Дорога должна привести нас к людям. В эфире регулярной работы не наблюдается. Время от времени прослушиваются короткие сигналы, напоминающие помехи от мощного не экранированного генератора. Вскоре нам попадаются возделанные поля: гречиха, просо, ячмень, овес. Поля сменяются виноградниками. Мы приближаемся к селению. Как нас там встретят? Кто там живет?

Слышится лай собаки и стук копыт. На вершине небольшого холма, на который поднимается дорога, появляется всадник. Завидев нас, он несколько секунд присматривается, затем разворачивает коня и быстро исчезает. Его собака, тявкнув на нас для порядка два раза, убегает за хозяином. Все происходит так быстро, что мы не успеваем толком рассмотреть всадника. Я даже не успеваю засечь: вооружен он чем-нибудь или нет. Как нам расценить его поведение? К чему следует готовиться: к мирной встрече или к вооруженной стычке?

Как бы то ни было, решаем идти прежним путем. С вершины холма мы видим большую деревню, даже скорее село, если судить по российским канонам. В центре села высится белое здание. Явно храм. Домов около сотни. Они сложены из белого и желтого камня и крыты чем-то вроде черепицы розового цвета. Вокруг домов разбиты сады и огороды.

Та окраина села, что ближе к нам, огорожена частоколом. Частокол относительно новый. Видно, что идут работы с целью огородить все село.

В селе — суета. Часть жителей угоняет скот — овец, коров — в ближайший лес. Другая часть быстро удаляется к оврагам. Третья часть, взрослые мужчины, занимают места вдоль частокола и закрывают тяжелые ворота. Ясно, что причина этого оживления — мы. Всадник, заметивший нас, поднял тревогу. Нас готовятся встречать. И отнюдь не хлебом и солью. Плохо дело. Не хотелось бы начинать общение с обмена выстрелами. А еще меньше хочется уходить, ничего не выяснив. Надо как-то показать, что у нас нет дурных намерений, и мы пришли с миром.

Срываю спелую гроздь винограда и делаю знак своим, чтобы оставались на месте. Оставляю пулемет и иду к селу, обрывая крупные сладкие ягоды и сплевывая зернышки. Иду не спеша. На полпути к селу гроздь кончается, и я срываю вторую. Человек, замысливший что-либо дурное, не будет на глазах у всех демонстративно лакомиться виноградом.

Шагов за двадцать до ворот меня окликают. Язык напоминает португальский. Я понимаю сказанное так: «Стой! Не приближайся! Кто такой? Зачем идешь?» Быстро вспоминаю кодовое слово и перехожу на португальский.

— Я пришел с миром!

При этом я поднимаю вверх обе руки. В левой держу гроздь винограда. За стеной частокола воцаряется молчание. Потом чей-то голос громко произносит непонятную фразу. Судя по интонации, меня о чем-то спрашивают. Но о чем, понять не могу. Язык какой-то странный. Звучат и английские, и французские, и немецкие слова. Кажется, есть даже арабские и чуть ли не японские. Это какой-то жаргон. И, видимо, спрашивающий сам-то владеет им неуверенно. Он спотыкается на каждом втором слове. Я пожимаю плечами и отвечаю по-португальски: