Воплощённый. Проклятье рода (СИ) - "АлеХа"

Симпатичная девчонка! Есть в ней что-то такое, цепляющее. Будоражащее кровь. Ругается красиво, так бы смотрел на неё и слушал. И злил почаще. В других условиях однозначно попытался бы с ней задружить. А дома, там, в прошлой жизни, встреть её, я бы уже пригласил на свидание. Здесь же. Не знаю. Какое-то подспудное ощущение близкой смерти, уже успевшее свить гнездо в районе солнечного сплетения, не позволяло отвлекаться. Перед тем, как гулять с девчонкой, нужно выжить. И своими попытками не угробить эту самую девчонку. Вжиться в этот мир, найти свой «рояль». Должен же быть у попаданца какой-то рояль?

У меня, пока, одни шишки!

Глава 5

В личных покоях Вермайера Августа Пантелеевича было неожиданно уютно. Не привыкший к излишней роскоши, ставящий во главу угла практичность и готовый мириться с неудобствами, если это пойдёт на пользу работе и будущему, свою берлогу Август Пантелеевич обставил с некоторой долей излишеств. Удобный журнальный столик, слишком комфортабельные кресла, светильники со сменным спектром освещения. Август Пантелеевич иногда любил расслабиться. После долгого дежурства, когда приходилось вытягивать с того света десятки малолетних идиотов, считающих, что перелом позвоночника — мелкая травма, а отрубленные руки прирастить — вообще не стоит упоминания. Или после недели годовых квалификационных испытаний.

Сегодняшний вечер не был сложным, но предстоящий разговор Вермайер предпочёл провести именно в креслах. Нечасто к нему вот так в гости забегал самый близкий человек на этом свете.

— Как дела, егоза? — поинтересовался он у девушки, с комфортом устроившейся в кресле напротив и с удовольствием пьющей сладкий чай, — как успехи в учёбе?

— Твоими заботами, дядя Август, — отмахнулась девушка, — тебе ли не знать, если последняя моя ходка в карцер — явно твоя подстава!

— Следи за языком, молодая леди! — нахмурил брови врач, но его глаза смеялись.

— Значит, признаёшь, что твоя подстава? — обвинительно ткнула в него пальцем собеседница.

— Не признаю! — качнул головой Вермайер, — нечего перекладывать ответственность за свои поступки на других.

— Ещё скажи, что в кураторы я тоже самостоятельно загремела, — буркнула девушка.

На что её собеседник только пожал плечами.

Несколько минут в комнате стояла тишина. Девушка мелкими глотками смаковала чай, Август Пантелеевич с теплом и заботой смотрел на неё, ловя каждое движение, наслаждаясь каждой секундой вместе.

— Зачем, дядя Август? — тяжело вздохнула девушка, — на кой ляд ты повесил на меня этого идиота?

— При чём тут вообще я? — удивлённо вскинул брови Вермайер, — ты не выучила тему и завалила практику. За это по всем правилам — карцер! И в правилах нет никакого послабления для племянницы преподавателя и врача по совместительству. Гаврила Карпович, наш многоуважаемый директор, тоже поступил совершенно по букве и духу правил, отправив свою помощницу выбрать случайного учащегося из камеры дисциплинарного взыскания, чтобы, согласно тех же правил, куратор, обучая, тоже обучался. Новенький — парень, значит куратор, согласно букве снова тех же правил, должна быть девушкой. Помощница выбрала тебя. Я то тут при чём? Меня там вообще не было, я был на занятиях!

— Ты всегда ни при чём! — взвилась девушка, — а кто днём ранее всех остальных выдернул на прививку? Выдернул и не вернул!? Там и выбирать то было не из кого, я там одна, как дура, сидела!

— Тебе показать штатный запрос через школьную канцелярию? — мило улыбнулся врач, — у них подошло время обновления адаптационных прививок. Ты же получаешь более дорогие прививки, из моего личного запаса. Они лучше, надёжнее и держатся дольше.

— Ой, всё! — махнула рукой девушка, — всё равно выкрутишься, на всё у тебя есть обоснование. Бесит! Тебе даже истерику не закатишь!

— Найди себе мужа, ему и закатывай, — враз посерьёзнел врач, — а мне не нужно! Мне на всю жизнь хватило истерик твоей матери!

— Прости, дядя, — осеклась девушка, — прости, я не хотела напоминать про маму! Само вырвалось!

— Ладно, забыли! О мёртвых либо хорошо, либо ничего, — посмурнел Вермайер.

Не к месту вспомнились родители Кати. Отец — мягкий, добрый, отзывчивый человек, без ума любящий свою жену и неспособный ей ни в чём отказать. Его родной, старший брат. И мать Кати — сильный маг, с родовым сигилом, сильной кровью. Вырвавшаяся из-под опеки харизматичного отца — патриарха рода — и сорвавшаяся от свободы и вседозволенности. Что постепенно и привело к трагедии. И теперь Катя — его единственная родная душа. Его род — мёртв, а они под чужими фамилиями пытаются выжить и встать на ноги. Вернее, он нормально стоит на ногах. Профессия, уважение — всё это у него есть. Если не замахиваться на восстановление силы и рода, и если довольствоваться обычной жизнью. Но этого совершенно недостаточно, чтобы гарантировать будущее племяннице. Этого достаточно, лишь чтобы попытаться помочь ей самой выстроить своё будущее. И только. Создавая возможности. Выискивая благоприятные вероятности. Подталкивая к тому, что, может быть, сможет послужить отличным трамплином в будущее.

Но Вермайер совершенно не мог изменить характер племянницы, хотя старался сделать это всеми силами. Ему было очень больно видеть и слышать вот такие отголоски характера её матери. Эгоистичной и истеричной стервы. Видеть, слышать и понимать, что именно эти черты характера одного-единственного человека и сгубили великий, некогда, род. Стали причиной смерти почти всех его родных. И теперь вполне могут добить последнего родного человечка.

— Катюш, ты же умная и красивая девушка, зачем тебе эти обезьяньи ужимки? Они уже сгубили кучу жизней, и я очень за тебя переживаю! Мы с тобой не на том уровне, когда вопросы личной безопасности отходят на второй план. А дубину огра, или ятаган наездника на волке женской истерикой не остановить!

— Прости, дядя! Я всё прекрасно понимаю! Просто сегодня день ужасный. Нервный, длинный, жуткий! Только-только расслабилась, вот и ляпнула, не подумав. Прости меня дуру, а? Не злись, пожалуйста!

— Я не злюсь. Я за тебя очень сильно переживаю.

Ещё через пару минут холодок разлада развеялся, как будто ничего и не было. Август Пантелеевич любил свою племянницу. И прощал ей многое. Много больше, чем следовало, он это прекрасно понимал и старался быть с ней построже. Девушка тоже старалась, прекрасно понимая, что без поддержки дяди ей будет намного сложнее в жизни. И тоже старалась.

— Так всё-таки, зачем ты подсунул мне новенького? — вернулась к старой теме Екатерина Сухорукова.

— А сама как думаешь?

— Ага! Значит, всё-таки твоя работа! Признался!

— Ох, ну что за упрямство, юная леди, — прикрыл глаза врач, — а ведь ты впустую тратишь время, пытаясь докопаться до бессмысленных вещей, доказать которые ты никогда и не сможешь. Слово против слова, не более. А могла бы включить голову и извлечь из ситуации очень много пользы. И для своего подопечного и для себя. В первую очередь для себя.

— С каких это пор редкие минутки общения с дядей вдруг стали пустой тратой времени?

— А вот это уже полностью твоя вина, что эти минутки столь редки! — обличил девушку Вермайер, — но, тем не менее, сейчас у тебя есть возможность, полностью легально, опираясь на правила внутреннего распорядка и не заставляя меня выходить за границы разрешённого, получить критически важную информацию. Подумай как, а я пока заварю ещё чаю.

С этими словами Август Пантелеевич выбрался из мягких и глубоких объятий кресла. Поправил безукоризненно сидящую на его худой фигуре преподавательскую униформу, с хитрой улыбкой огладил медицинский халат, висящий на спинке кресла, аккуратно щёлкнул по табличке, приколотой к карману халата, на которой значился его статус в лазарете, и фальшиво напевая какой-то мотивчик, ушёл на кухню.

— Кстати, на кого напал твой воспитанник? Моральный урод — слишком громкие слова, чтобы вот так присваивать их кому-либо на основании разового столкновения, — донёсся из кухни вопрос Вермайера.