Евгений Прошкин - Война мертвых
– Потерпи еще часов двести, будет тебе разнообразие.
– А раньше никак?
– Претензии не ко мне, а к твоему организму. Войдешь в ритм, тогда и поговорим.
– Ритм? Да вы сами его сбиваете! Часов нет, календаря нет, ни дня, ни ночи – ничего!
– Вот и я о том же, – спокойно сказал лейтенант. – Пока сам не ориентируешься, все будешь делать по сигналу.
– И какой сейчас сигнал? – с сарказмом спросил Тихон. – В кабину?
– А зачем еще ты здесь нужен?
– Стрелком или водителем?
– Наблюдателем. Познакомишься с конкурентами. Раз – крутящийся шарик остановился, и Тихон разглядел неровности на его боку. Два – шарик приобрел массу и стал зеркальным. Три – в нос ударил запах клубники, такой концентрированный, что его чуть не стошнило.
Мимо, смешно переваливаясь через кочки, ехал угловатый драндулет на гипертрофированных колесах.
– Модель пассивная, создана только для демонстрации, иначе ты давно был бы ранен, – раздался голос лейтенанта. – Одноместный броневик, истребитель наземных целей. Это он с виду такой медлительный. Выжимает до двухсот, на сильно пересеченной местности тебя обгонит. Мы называем его “блохой”. Вооружен слабо: три электромагнитных ускорителя, стреляющих ртутными каплями массой около одной сотой грамма.
– Чем-чем он стреляет?
– Видишь три обрубка?
"Блоха” повернулась анфас, и на ее тупой морде Тихон заметил короткие тонкие трубочки размером с карандаш.
– Вообще-то, ускорители длинные, почти по два метра, просто скрыты в корпусе. Ртуть покидает ствол с субсветовой скоростью, в результате на расстоянии до ста метров ты получаешь точечный удар, равный своей массе. Броня у тебя хорошая, но если эта сволочь подкрадется сзади, то секунд за семь разрежет пополам. Уничтожить ее можно одним выстрелом из большого орудия или двумя-тремя из малых, но ты к этому не стремись. Беда в том, что их всегда очень много, всех перебить не успеешь. Достаточно вывести из строя ходовую часть. Ускорители встроены в корпус. Когда “блоха” обездвижена, способность вести прицельный огонь она утрачивает.
– Управляется одним оператором? – уточнил Тихон.
– У них нет операторов. В каждой машине сидит живой конкур.
– Чтобы залезть в этот ящик, нужно быть смертником.
– Они и есть смертники. Не установлено, но вероятно, что конкуры решили проблему клонирования второго порядка. В клонировании первого порядка нет ничего сложного. Мы можем вырастить живое тело, но оно будет обладать лишь наследственной информацией. Способность к обучению с возрастом резко падает, поэтому клон-младенец предпочтительней клона двадцатилетнего. Как вид размножения клонирование годится, как способ пополнения армии – нет. Конкуры же, возможно, штампуют готовых воинов, с рождения обладающих необходимым запасом знаний. По крайней мере, живой силой они особо не дорожат. Да и сами солдаты ведут себя так, будто смерть их совсем не пугает.
– А религия? Может, у конкуров какое-то своеобразное верование? – попытался блеснуть эрудицией Тихон.
– Может, – вяло отозвался Игорь. – Но нам от этого не легче. Продолжаем.
"Блоха” отъехала в сторону, и на ее месте появился парящий низко над землей диск.
– Медуза, – без энтузиазма объявил лейтенант. – Поганая штука. Где зад, где перед – не поймешь. По краям – двенадцать пусковых установок, ракеты с интеллект-управлением. Заряд неизвестен, но температура взрыва до трех с половиной тысяч по Цельсию. Одно удачное попадание, и твой танк отправляется на покой. Сколько внутри народу, мы не знаем, предположительно три-четыре твари. Самое главное: “медуза” – на воздушной подушке, и от ландшафта ее скорость не зависит. Количество ракет ограничено, боезапас в районе сорока штук. Когда они кончаются, “медуза” сматывается в укрытие, отсюда ее назначение: исключительно оборонительное. Встречаются в конкурских колониях и на тех планетах, где есть их военные базы. А это недоразумение называется “слоном”. Аналог нашего “утюга”.
На втором плане возник черный айсберг размером с хороший пригородный дом. Сколько из его стен-утесов торчало стволов, сосчитать было невозможно, но их количество явно превышало сотню. На плоской крыше гнездились какие-то букашки, издали похожие на присосавшихся комаров.
– Мобильная крепость. Если ты сможешь ее хотя бы остановить, честь тебе и хвала. Все те же ракеты, только большего радиуса действия, плюс знакомые ускорители. Масса капли в них достигает одного грамма. Был бы ты физиком, я б тебе объяснил, что такое грамм, помноженный на скорость света, а так поверь на слово: расшибет в брызги.
Сверху – взлетная площадка, на ней три десятка “мух”. Летательные аппараты конкуров еще более одноразовые, чем наши “перисты”. Сбиваются плевком из малого орудия. Опасности не представляют, в основном играют роль раздражителей: когда у тебя на радаре полсотни противников, начинаешь поневоле ошибаться.
– Для чего нужна вся эта фиктивная авиация? – удивился Тихон.
– Э-э, фиктивна она только в лобовом столкновении. Что касается разведки и особенно уничтожения колонистов, то здесь эффект налицо. Гонять тяжелую технику за пятью сбежавшими особями нерентабельно, к тому же есть такая неприятная штука, как лес. Теоретически ты можешь передвигаться по чаще, выжигая приличную просеку, но на практике это не применяется, слишком хлопотно. Да и лесные пожары в глубоких континентальных зонах нежелательны; нам ведь отвоеванную планету предстоит заселять, а кто захочет жить на пепелище?
– Значит, нападая на планету, мы истребляем население полностью?.
– А как ты думал, курсант? Если человек осушает болото, он убивает миллионы насекомых, червей и прочей мерзости. Но при чем тут убийство? Он просто расширяет свой ареал.
Довод про червей показался Тихону убедительным. Действительно, жалость – чувство мелкомасштабное. Когда речь идет об интересах расы, эмоции неуместны. Одновременно он вспомнил недавний урок анатомии – гибкие конечности конкуров смахивали на змей, и это еще больше утвердило его в мысли, что жалости они не достойны.
– Кроме тридцати “мух”, “слон” может нести от пятидесяти до ста десантников, – сказал лейтенант. – Видеть ты их будешь редко, их задача – диверсии и операции против населения. Маскировка и снаряжение варьируются в зависимости от местности, но обычно это эластичные бронекостюмы, шлемы со средствами связи и наведения и еще индивидуальные мины. Укрепляются, как правило, на спине и связаны с сердцем. После смерти срабатывают автоматически. Если найдешь мертвого или раненого конкура, не приближайся, это приманка. Вооружение самое разнообразное: от облегченного электромагнитного ружья до переносной пусковой установки. Надеюсь, ты понимаешь, что эта информация – самая общая и достаточно приблизительная. Есть и другая техника. Некоторые образцы пока недоступны, некоторые, наоборот, уже устарели. У тебя еще будет масса времени, чтобы лично со всем ознакомиться. Уясни главное: твоя безопасность не дает тебе права расслабляться. Да, как бы танк ни уделали, ты, оператор Тихон, останешься в живых, но чем меньше ты будешь об этом думать, тем успешнее окажется твоя война.
– Моя война... – медленно повторил Тихон.
– Конкуры – настоящие фанатики, в бою до безумия храбры и самоотверженны. И мы обязаны им соответствовать. Готов к продолжению или передохнешь?
Это, видимо, означало, что приборы капитана не показывают ничего тревожного, и Тихон за себя порадовался. По его прикидкам, он пребывал в кабине уже третий час. Раньше к этому времени он начинал испытывать безотчетное волнение, теперь же ничего подобного не было. Если честно, его не очень-то и тянуло назад – в класс, в неживые коридоры, в убогую аскетичность кубрика.
– Нормально, курсант, можешь, – хрипло проговорил капитан, словно прочел его мысли на одном из мониторов. – Когда станет худо, я тебя выдерну. Так что дерзай, пока здоровье позволяет.
– Постреляем, курсант, – сказал Игорь. Парад конкурской техники растаял в воздухе, лишь нелепая блоха осталась на месте и, разбросав повсюду свои отражения, поехала. Тихон сосчитал машины – их было тринадцать, и все, как одна, медленно катили слева направо, меланхолично раскачиваясь на ухабах.
– Была в старину такая тупая игра, тир называлась. Лично я в ней ничего увлекательного не вижу, но как тренинг – подходяще. Давай.
– Что “давай”? – озадачился Тихон.
– Стреляй, – пояснил лейтенант. – Быстро. И желательно метко.
Тихон не сообразил, когда он успел влипнуть в танк – влиться в машину, стать ее частью, и не какой-то шестеренкой, а частью самой что ни на есть главной. Он опять пропустил миг единения с железом, однако это было неважно: руки налились силой, и в каждом пальце зазвенела такая мощь, от которой захватывало дух.
– Крайняя блоха уже скрылась из поля зрения, и Тихону пришлось развернуть малую башню. Собственно, ни о какой башне он не думал – ему понадобилось посмотреть, что происходит справа, и он шевельнул чем-то неопределенным, заменяющим голову. Он вспомнил прошлое занятие и попытался разгневаться на вражескую машину, это было куда проще, чем злиться на яму или на сухую ветку.