МИТТ (СИ) - Шкин Александр Михайлович

Александр Михайлович Шкин

МИТТ

1

Саша, Саша, если слышишь, ответь? — Появился, именно, появился, а не донёсся и не послышался, в спящем сознании, голос. Нежный и очень, очень тихий — если ты меня слышишь, не пугайся мой родной. Мы с папой живы и лю…

Сашка испуганно открыл глаза, полежал, приходя в себя и осторожно сел, спустив ноги с кровати. Серое, в синюю полоску, колючее одеяло, медленно сползло с колен на пол. Смятая простыня, которой он укрывался, чтобы одеяло не кололо, сиротливой горкой свалилась с другой стороны.

Тихо. Лишь сопение, да лёгкие всхрапывания спящих доносились со всех сторон. Но это не в счёт. А голосов никаких и нет.

Он покрутил головой, надеясь… На что? Да, ни на что, просто осмотрелся.

Но в полумраке курсантской казармы, разглядел только кровати в два яруса вокруг, да фосфоресцирующие часы над входом. На табло, которых, синеватым слабым светом горели цифры — 05–52…

— Сон… — С горечью, прошептал он и, что есть силы, воткнул кулак в невиноватую ни в чём подушку.

Звякнули пружины под матрасом, содрогнулась вся кровать.

— Сань, ты чего? — Свесилась сверху голова Лёшки, друга и товарища ещё по детскому дому-интернату, а теперь и по академии.

— Сон… Мама…

Сашкин голос дрогнув, сломался — мама? — пронеслось в голове, но он тут же отринул эту мысль — и, стиснув крепко зубы, схватил форменные брюки.

Лёшка спрыгнул с верхнего яруса и, поглядев на часы, зевнул, потянулся. Потом похлопал друга по плечу.

— Ничего Сань, мне тоже часто дом снится, мать, отец, сестра… Эх… Ладно, давай одеваться, все равно, через пять минут уже подъём, хоть умоемся спокойно — прошептал он.

И Лёшка, протянув руку, ухватил со своей тумбочки, аккуратно сложенную повседневную форму.

Они уже заканчивали свой утренний моцион, в одних форменных брюках и высоких не зашнурованных ботинках, когда в туалетную комнату хлынула основная волна курсантов.

— Вовремя мы Сань — проталкиваясь к выходу, пробормотал Лёшка, себе под нос.

Сашка в ответ кивнул, он не столько расслышал его слова, сколько угадал.

Лёшкину историю он знал. Эшелон, в котором они с родителями и сестрой ехали в эвакуацию, попал под огонь ходячих дронов. На его глазах умер отец, его просто разорвало на куски, когда ему в спину попал снаряд, вместе с ним погибла и сестра, а потом, следующий снаряд унёс и мать. А сам он оказался погребён под её останками.

Ему было семь, тогда. И нашли его через несколько часов солдаты охраны, отразившие нападение. После этого, Лёшка долго не мог говорить, молчал несколько лет. Но психологи сделали своё дело, и в двенадцать, после стольких лет молчания, Лёшка снова произнёс своё первое слово.

А вот свою жизнь, Сашка помнил, только с больничной палаты, какого-то военного госпиталя. И ему тогда, тоже, было семь.

Теперь им по четырнадцать. И сейчас они в военном училище, для «уродов». Так называли это училище в их интернате. Все воспитанники относились к этому училищу и к курсантам, что туда попадали после медкомиссии и распределения с видимым пренебрежением и высокомерием. Но это высокомерие и пренебрежение, было, вот именно, только видимым. Каждый в душе мечтал быть одарённым. Именно такие и учились, здесь. Пять лет, пять долгих лет в тылу. Когда другие, пройдя краткосрочные курсы гипно обучения, поднимали в небо стремительные истребители и многотонные бомбардировщики, или управляли дронами в любых родах войск. Пять лет, и это не смотря на, почти уничтожившую народы планеты, войну. Временами затихающую, а временами разгорающуюся с новой силой. И не потому, что не хотели воспитанники интерната идти воевать и умирать, нет, их готовили к этому с детства, а потому, что одарённый это… Это… Впрочем никто, толком, в интернате не смог бы сформулировать, кто, или что это, но как и все дети, они верили в чудеса, и с помощью этих чудес мечтали стать героями. О которых так много вещалось с экранов визоров.

И со всего их выпуска военного интерната, только они с Лёшкой попали сюда, в военно-медицинскую психоделическую академию. Двое с выпуска и с одного интерната, это много, это почти феномен. Одарённых во всей стране-то, вряд ли наберётся пара, тройка сотен, а тут… Потому и не разделили их, потому они и сейчас вместе.

Но Сашка, как и Алексей, не замечал за собой каких-то особенных способностей. Ну, да, память хорошая, учился, даже если не хотел, только на пятёрки. Да, неплохо разбирался в компьютерах последнего поколения, но были ребята и лучше. Да, стал победителем военного округа, год назад, по армейскому рукопашному бою, в своём суперлёгком весе. И всего-то… Вон Лёшка, полутяж и тоже чемпион. И уже два года подряд. Но…

Сашка не признавался даже себе, просто не мог поверить в это… Да, он немного чувствовал, чего хотят от него люди, при общении с ним, и потому выдавал то, что требовалось. Может быть, это и есть его способность? — Размышлял он, особенно, в последнее время — нет вряд ли, об этом никто не знает, да, даже и не догадывается. Да и вообще это бред. Вон пятикурсники, взглядом кирпичи кидают и воду ради шутки в унитазах первокурсников замораживают, вонь потом стоит на весь их этаж. Вот это способности. А чувствовать..? Нет дичь…

— Пошли — кивнул Сашка другу, зашнуровав ботинки и расхохотался, глядя в удивлённое лицо друга.

Высокого, плотного парня. С всегда хмурым выражением на простом русском лице. Вьющиеся светлые короткие волосы, взлетающие вверх даже от движения лифта, и не важно, вверх он едет, или вниз. Широкий нос с небольшой горбинкой, наследство боевых исскуств, круглый подбородок и чуть полноватые губы. Но самое выразительное, это небесно голубые глаза вечного мечтателя. Так ласково говорила их нянечка в интернате, когда они были еще совсем маленькими, и Лёшка, тогда ещё молчал.

— Блин, Саня, ты меня, пугаешь — я ведь только хотел сказать — пошли на зарядку.

— А ты опередил…

— Да, ты каждое утро говоришь одно и то же, а потом хватаешь меня за воротник и тащишь, хорошо хоть не как в интернате, под мышкой не таскаешь. А то и здесь бы все ржали надо мной.

— Если кому зубов не жалко, пусть попробуют — ухмыльнулся тот.

— Вот-вот… Чуть что, так в зубы… Эх, нарвёмся мы как-нибудь…Нам, тех ещё, туалетных, не забыли…

— И хорошо, что не забыли… Пошли, давай, нам еще пятирик под дождём, да по грязи бежать…

— Под дождём? — в свою очередь удивился Сашка — Откуда знаешь? Над нами ведь, метров двадцать сверх прочного бетона.

— Да, хрен его знает, знаю и всё…

— Способности проявились?

— Не знаю Сань, не приставай. И не говори никому. Даже Валерке.

— Ладно, пошли под дождь — вздохнул Саня и первым направился к выходу, к лифтам.

Наверху и правда, моросил мелкий холодный дождь, смешавшись с резкими ледяными порывами позднего осеннего ветра. Небо всё, сплошь затянуто серой непроглядной хмарью, с редкими, мелькающими то тут, то там, на разной высоте, серыми же, с блестящими мокрыми боками, зондами-шарами противоракетной обороны.

Но бежалось легко, привычно и даже немного радостно. Ведь сегодня ему приснилась…. Мама? Да, мама — твёрдо сказал он сам себе — и пусть только её голос, пусть… Но всё же это голос мамы, МАМЫ — хотелось крикнуть ему, но он сдержался, только широко улыбнулся на бегу.

Завтрак, занятия, обед, физическая подготовка, потом психологический тренинг, потом немного личного времени, потом отбой — представил себе Сашка ежедневную рутину обучения первого курса, особо выделив последнее — отбой. И может быть, снова приснится мама и я, наконец, всё вспомню. Скорее бы.

Сашка оглядел растянувшуюся вереницу курсантов, впереди и позади себя.

— Оп-па, а Валерка-то где? То-то, чувствую, чего-то не хватает…

Он отёр мокрые от дождя глаза и снова огляделся — нет, нету… И Ваньки нет…