Кирилл Еськов - Америkа (Reload Game)
— Никак нет, компаньеро командующий! Понял, не дурак…
— Отлично. Ваше задание, коммандо-сержант Луксэйди, будет попроще. В Форт-Навароне находится мощнейшая пневмопушка, гарантированно перекрывающая основной фарватер. Будь я на месте янки — непременно послал бы группу коммандос уничтожить эту занозу в заднице их эскадры. Так вот, ваше задание — этого не допустить. В какой степени взаимодействовать с комендантом Форт-Наварона, обер-лейтенантом Турцигом — на ваше усмотрение, определитесь на месте. Вопросы — есть?
— Никак нет!
— Тогда — вперед, и да пребудет с вами Ворон Йэл!
— Gwi, компаньеро командующий!
Так, что-то еще было… мелкое, но важное… а!
— Дядя Сэм, можно достать тут где-нибудь русский флаг? В смысле — Андреевский?
— Достанем, чего ж не достать-то… Только — чего вы под ним делать-то собрались? После всего вот этого?
— Чего делать… — проворчал Шмидт, высчитывая что-то в блокноте и периодически бросая острый, прицеливающийся, взгляд то на маневрирующую на рейде эскадру Гудвина, то на часы. — Ну, чего вообще можно делать под тем овеянным морской славою стягом, а?
— Ну, топиться под ним, сказывают, неплохо выходит, — ухмыльнулся старый боцман.
— Вот! В самый корень зришь, Дядя Сэм!
52
— Кораблевождение вам Северин читал, Николай Сергеич?
— Так точно, компаньеро командующий! — гардемарин Прянишников (вот как его, стало быть, звать) был несколько «сбледнувши с лица», но держался неплохо. Байку ему сейчас, посмешнее…
— Нам он, помнится, рассказывал про свой опыт общения с американскими моряками, в 49-м и 51-м. Те, говорит, очень наших флотских уважали, только удивлялись всегда «русским суевериям»: «А это правда, Ник, что ни один русский капитан никогда не снимется с якоря в понедельник — найдет тысячу причин и отговорок, чтобы увильнуть?» — «Ну, в общем, правда — есть у нас такое поверие…» — «Бог ты мой, Ник, просвещенный девятнадцатый век на дворе, а вас в ходу такие нелепые суеверия! Нет, понятное дело, что поднимать якорь в пятницу — это надо совсем уже с головой не дружить, но в понедельник-то?..» Славные они, в общем-то, ребята.
— В общем — да.
— А вы молодчина, гардемарин! И помяните мое слово: будем потом вместе хвастаться, что «присутствовали при сем мичманами»…
Диалог этот происходил на шканцах вспомогательного двухмачтового пакетбота «Варяжский гость» — некоторое уж время как переставшего быть двухмачтовым, а теперь вот лишившегося и последней мачты, сбитой огнем «славных ребят». Стреляли Гудвиновы канониры, надо отдать им должное, ювелирно: исключительно по рангоуту, не задевая корпуса; мысленно он им аплодировал. Собственно, задачу свою Шмидт мог считать выполненной; в том смысле выполненной, что — всё, что в силах человеческих ими уже сделано, дальнейшее от них не зависит никак, и теперь уже только положиться на волю Господню.
Как он и рассчитывал, американский адмирал не решился сразу стрелять по одинокому безоружному судну, безмятежно идущему своим курсом под российским флагом мимо его эскадры — да и не представлял, вроде бы, тот пакетбот никакой ни для кого опасности. «Критической точкой» в задуманной Шмидтом операции стали те минуты, когда «Варяжский гость», достигнув лабиринта отмелей у западной части Пиратского острова, поднял, в плюс к Андреевскому флагу, родной свой калифорнийский «омлет с луком» и принялся — вполне демонстративно, под самым носом у американских фрегатов — «минировать» фарватер и уничтожать бакенную разметку. И с открытием огня по наглецу Гудвин все же запоздал, так что калифорниец успел-таки, раскидав свои мины-обманки, прошмыгнуть в канал, где топить его было бы уже чистым безумием.
Впрочем, адмирал Гудвин как был, так и оставался отличным командиром, и соображал он, уж конечно, не хуже мичмана Шмидта. Выматерив себя, конечно, за проявленное «прекраснодушие-и-душенараспашие», он тут же принял абсолютно верное решение: обездвижить «Варяжского гостя», аккуратно снеся тому пушечным огнем весь рангоут — после чего захватить чертов пакетбот шлюпочным десантом и извлечь его из канала, отверповав с мелководья теми же шлюпками. Слишком близко подходить к месту действия фрегаты не решились (скорее всего, конечно, рассыпанные калифорнийцами по фарватеру плавучие мины — имитация, но а ну как — не все?), но сейчас шесть набитых морскими пехотинцами шлюпок с фрегатов «Резольюшен» и «Йорктаун» неслись взапуски, как восьмерки Королевской регаты в Хенли, к лишившемуся мачт калифорнийцу — команда которого, в свой черед, с чувством выполненного долга погрузясь в шлюпки, спешно отваливала в сторону недалекого берега…
— Ну вот и всё, гардемарин, партия, — облегченно рассмеялся Шмидт при виде по-крабьи вылезающего из трюма, разматывая за собой бикфордов шнур, Дяди Сэма. — Как видите, мы нашли содержимому тех торпед куда лучшее применение. Через пяток минут Гудвина ждет пренеприятнейший сюрприз: что «Варяжский гость» застрял в канале неизвлекаемо, а сам он со всей своей эскадрой — в ловушке. В принципе, он может попытаться расчистить фарватер, взорвав затопленного нами «Гостя» в мелкие дребезги; он потратит на это уйму флегмита и времени, а катастрофическая потеря темпа и так уже налицо… Давайте-ка, ребята, уходите — крайняя шлюпка, небось, уже нервничает.
— Компаньеро командующий! Позвольте лучше мне!..
— Ну уж нет, гардемарин, дудки! Честь поджечь этот бикфордов шнур я не уступлю никому!
— Компаньеро!..
— Да не волнуйтесь вы за меня, Дядя Сэм! Заряд рассчитан так, чтоб подрывник успел уйти вплавь, пока не разошлась воронка, а плаваю я как выдра. Риска никакого!
А когда выпущенная им из рук огненная змейка, проползши вдоль всей палубы, юркнула в трюм, чтоб ужалить там во сне почивающий в носовом отделении флегмит, ему отчего-то припомнилось вдруг: «Гектор был вовсе не герой, а нормальный человек — потому-то Трою и сумели взять, только когда его убили». Он написал это когда-то в своем вступительном сочинении в Школу навигаторов, удивительным для себя образом не схлопотав за то неуда. Вот и сам он тоже — ни разу не герой, просто он хорошо умеет считать, как и положено немцу-преферансисту.
— …Ну? Чего он медлит? — Прянишников, привстав в шлюпке, чувствовал, как его начинает колотить дрожь, почище, чем тогда, под артиллерийским огнем на «Варяжском госте»: «восьмерки Королевской регаты» неумолимо приближались, а взрыва всё не было и не было. — Дядя Сэм?..
Он перевел взгляд на боцмана и осекся, разглядев выражение его лица: краше в гроб кладут.
— Это не он медлит. Это — запал: что-то там пошло наперекосяк…
— Но как же так?
— Да по тысяче причин! Запалы, брат, штука тонкая… Что ж ты творишь-то, Никола Угодник?! — воззвал тот непосредственно к небесному покровителю Нэйви. — Чтоб такой план — и по такой ерунде прахом пошел!..
…Шмидт и сам уже поставил беспощадный диагноз: что-то пошло не так с запалом, и исправлять это «что-то» — поздно: шлюпки с американскими десантниками приблизились уже на пистолетный выстрел.
Ему отчего-то захотелось не выматериться в небеса, почерпнутыми некогда от Дяди Сэма морскими загибами, Большим и Малым, а по-детски всхлипнуть: «Так нечестно!..» Ведь он так здорово всё рассчитал, без единой ошибки! Эх, немец-перец-колбаса… преферансист хренов… а у богов-то ведь — весьма своеобразное чувство юмора, об том и вся «Илиада»…
Еще раз смерил взглядом дистанцию до шлюпок — сперва до американских, потом до своей, — и, медленно-медленно вытянув из кобуры табельный «калаш», направился к ведущему в трюм люку. В голове его, вместо чего-нибудь приличествующе-возвышенного, вертелся дурацкий стишок-дразнилка: «Мичман Шмидт из пистолета хочет застрелиться»; совершенно не хочет — но что ж поделаешь, коли так карта легла!
…Когда впереди ахнул-таки взрыв и «Варяжский гость» стал стремительно уходить носом в воду канала, Дядя Сэм, стащив с головы матросскую шапочку и размашисто перекрестясь, выдал в пространство эпитафию:
— Эх, какой мог бы быть командир — второй Евдокимов! Да что там — «второй»: первей первого! Но вот ведь оно как…
Огляделся окрест — и узрел еще одно, несущееся к ним на всех парах по приморской железнодорожной ветке, подтверждение незаурядных стратегических дарований погибшего мичмана: странного вида поезд из паровоза с двумя платформами, спереди и сзади.
— …Ну как — достаем до них?
— Похоже, достаем — хоть и на пределе дальности! — и складная подзорная труба коммандо-сержанта Таанта вернулась от инженер-лейтенанта Штромберга (поднятого по тревоге и не успевшего толком экипироваться) обратно к хозяину. — Этот ваш командующий, Шмидт, и в самом деле здорово всё рассчитал, решпекты ему! Снарядов вот только у нас маловато — три штуки всего…
