Дмитрий Рыков - Урусут
– Стой, девочка! – попросил Белолобов.
Та послушно остановилась.
– Скажи, пожалуйста, ты не знаешь, в какой квартире живет Марина Горячева? Она в шестом классе, пионерка.
– Не-а, – покачала головой девчушка и побежала дальше.
Бантики, чулочки, праздник…
Хлопнула дверь подъезда, на свет божий, щурясь на не сказать, что яркое, солнце, вышел помятый небритый субъект в трениках с отвисшими коленками, вынул папиросу и закурил. Праздник для него, очевидно, начался еще вчера. А то и раньше.
Олег бодрым, почти строевым шагом подошел к нему.
– Здравствуйте, товарищ!
Не хватало только салют отдать.
– Здорово… – неохотно ответил «коренной петербуржец», оглядывая незнакомца с ног до головы.
– Не подскажете, в какой квартире Вера Александровна проживает?
– Это артистка, чё ль?
– Так точно!
– А тебе-то что за дело? Она поклонников – сразу с лестницы.
– Никак нет! Доставка поздравительной открытки в честь 1-го мая от коллектива театра комедии имени Акимова!
– И чё там, адрес не знают?
– Потерял я, дяденька… – жалобным шепотом продолжил Белый Лоб. – Влетит…
– На папиросы дашь, скажу, – оживился строитель социализма.
Олег с удовольствием сунул ему в руку гривенник.
– Сорок третья, четвертый этаж. Только дверью не хлопай – у меня башка взорвется…
Путешественник легко вбежал по ступенькам, собираясь с силами, постоял у высокой двери и позвонил. Открыла женщина такой изумительной внешности, что он тут же забыл об имеющейся в силу обстоятельств разности в возрасте, да и о цели визита тоже – просто открыл рот от удивления, и все.
Хозяйка улыбнулась, а затем вопросительно подняла брови.
– Э-э… – только и нашел, что выдавить из себя, Белолобов.
– «Э»? – засмеялась она. – Наверное, для нынешней молодежи это нормальное приветствие, но я бы предпочла что-нибудь более традиционное. Например: «Добрый день».
– Добрый день, Вера Александровна! Просто вы женщина такой ошеломительной красоты, что я на секунду потерял дар речи. Меня зовут Олег Белолобов, мне нужна Марина.
Она захохотала. Голос низкий, глубокий. Подошло бы для пения не только ««Монтевидэо, Монтевидэо, пускай не едет в тот край мой Лэо…», но и для чего-нибудь более серьезного.
– «Ошеломительной красоты»? Что-то новенькое! Обычно говорят – «ослепительной».
– На сей счет у меня имеются солнцезащитные очки.
– Ха-ха! Бравый мальчик! Только нельзя говорить: «Мне нужна». Некрасиво. Надо: «Я с удовольствием бы увидел…»
– Да, да, – уже овладел собой Олег, – вашу внучку – конечно, с вашего прямого разрешения. Надеюсь, вы не станете возражать против нашего краткосрочного свидания.
– Почему нет? – хозяйка сделала в воздухе плавный жест рукой. – Только сама Марина ждет вашей встречи?
– Очень на это надеюсь, – честно ответил гость, – хотя до конца не уверен.
– Хм. Странноватый поклонник у моей внучки.
– Я, с вашего позволения, не поклонник. Я по делу. Важному.
Вера Александровна опять засмеялась.
– В каком вы классе?
– В шестом.
– Что может быть важнее тех дел, когда ты в шестом классе! Как их много! И от всех них зависят судьбы мира, не иначе.
– В точку, – кивнул Олег.
– Ну что ж… Солидный мальчик с портфелем, мне такие нравятся. Проходите – она на демонстрации, но вернется с минуты на минуту.
Прокол. Дома нет. Надо было во дворе вылавливать.
– Может, я, – показал он ладонью за спину, – у подъезда, на воздухе подожду…
– Нет, исключено. Первый раз я вижу Марининого кавалера, да еще «по делу», и не пущу его за порог? Уж извольте погостить! Чаю выпить! Щечки-то, смотрю, розовенькие, намерзлись, поди?
– Ну разве что чуть-чуть, – сказал Белый Лоб, заходя в дом.
Пространства имелось много, потолки уходили ввысь, узорчатые обои, никудышные картины, в углах расположились кадки с цветами, привычное трюмо – куда же без него? – но все было какое-то обветшалое.
– Курточку можно на крючок, портфель – на тумбочку, а сами прямо проходите – там гостиная. Присаживайтесь, где удобнее, а я пока на кухне похлопочу.
Круглый стол под абажуром, стулья с высокими – для Гулливеров – спинками, шкафы, фотографии на стенах. Цирк, цирк, вот уже и театр. Теперь – семейные. Вроде бы узнал Марину – совсем маленькую.
За просмотром истории поколений его и застала хозяйка. В руках она держала поднос с чайным набором и сладостями.
– Чай-варенье-печенье, – объявила она и поставила поднос на стол. – Хотя, если вы по-настоящему голодны, приготовлю что-либо серьезное.
– Нет-нет, что вы, – ответил он и присел следом за ней, – я уже успел позавтракать. В местной рюмочной.
– В рюмочной? – глаза актрисы наполнились ужасом. – Туда пускают детей?! А зачем вам завтракать в рюмочной – не легче ли это сделать дома?
– У меня дом, Вера Александровна, – после того как она налила ему в чашку чай, гость благодарно кивнул и поставил ее перед собой, – в некотором отдалении отсюда. Честно говоря, если брать во внимание все детали, то совсем далеко. А так…
– То-то я чувствую чужой акцент! – погрозила она пальцем.
– Акцент? Может, это у вас акцент – «поребрик», «парадное»…
– Москва, значит?
– Москва.
– И когда же это моя веселушка успела познакомиться с мальчиком из столицы?
Олег подумал, что ответить. Сказал:
– Я думаю, в ее отсутствии обсуждать этот вопрос некорректно.
Хозяйка долго смотрела на него.
– Думаю, ваш приезд как-то связан с истерикой, что произошла у нее двое суток назад, ночью?
Сработало! То же самое! Однако, жаль, что истерика, и жаль, что бабушка заметила.
– Вот это мы и должны обсудить.
– Втроем! – приподнялась хозяйка со стула.
– Сначала – вдвоем, затем, если захочет, она с вами поделится.
– Угу. Строгий, значит. Москвич. В рюмочной позавтракал. Печенье-то берите.
– Спасибо, не ем сладкого.
– Ребенок – не ест сладкого. Рахметов вы какой-то? Готовите себя к какой-нибудь новой мировой революции?
– Скорее к антиреволюции.
– О!
– Вера Александровна! Вы очень хорошая женщина! Всё гораздо лучше, чем вам может показаться! Но я столько лгал за последние два дня, что просто устал, и разыгрывать перед вами приличного мальчика из добропорядочной семьи, рассказывать о мнимом увлечении полетами в космос и покорением галактик – не хочу! Надоело!
– Вы не увлечены полетами в космос? – хозяйка даже заулыбалась. – И что же входит в сферу ваших интересов?
– Торговля. Биржевая торговля. Без собственно перемещения и реализации товара. Торговля правом собственности на то или иное. Например, на продукцию предприятия. Или на часть самого предприятия. Или на весь консорциум, куда входит предприятие.
– Напугали вы меня. Это же невозможно? Это, что, спекуляция такая?
– Да. Обычная спекуляция. Только в больших масштабах.
– А… Почему именно это? Для вашего-то возраста? Почему не кинематограф… спорт… армейская служба… Тем, чем обычно грезят и чем хотят гордиться дети?
– Или комсомольское функционирование, затем партийное функционирование с целью сначала борьбы за привилегии, затем – выдвижения в первые лица государства с последующей возможностью влиять на реальную политику страны. Этим же дети не грезят?
– Нет…
– Тогда почему у нас такой раздутый, огромный, неповоротливый аппарат? Отвечаю: жизнь заставляет. А я решил для себя просто: деньги. Как сказал перуанский писатель Марио Варгас Льоса: «Деньги – единственная форма счастья, которую можно потрогать руками».
– И как же вы этим занимаетесь? В СССР, в шестом классе?
– Никак. Вы же спросили об увлечениях, все, мною сказанное – на будущее. А пока мы с Мариной будем спасать мир.
– Поразительный мальчик. Немудрено, что вы запудрили моей внучке мозги.
– У нас иные, дружеские, отношения.
– Верю-верю… Ну, а человеческие, то есть лично мне более понятные увлечения у вас есть? Поэзия, например, литература? Лермонтов? Пушкин?
– Лермонтов – маньяк с суицидальными наклонностями, счастливо воплотивший их в жизнь.
– Пушкин?!
– Специально для вас. Посвящается Вере Александровне…
– Фоминой.
– Фоминой.
Я знал красавиц недоступных,Холодных, чистых, как зима,Неумолимых, неподкупных,Непостижимых для ума;Дивился я их спеси модной,Их добродетели природной,И, признаюсь, от них бежал.И, мнится, с ужасом читалНад их бровями надпись ада:Оставь надежду навсегда.Внушать любовь для них беда,Пугать людей – для них отрада.Быть может, на брегах НевыПодобных дам видали вы…Хозяйка пару раз хлопнула в ладоши.
– Однако, ну и выбор для чтения.
– Так у Лермонтова вообще – трупы, черви, личинки, мрак, зловоние.
– Фу.
– И я о том же. Есенин – пьяница-самоубийца, Пастернак жил с несколькими женами, Маяковский-самоубийца жил с одной женой, но на пару с товарищем. Фет-Тютчев? Даже вспоминать смешно. Некрасов перед написанием очередной поэмы ночами напролет играл в карты для поднятия тонуса. Хлебников – пародия, совковые певцы комсомольских строек – все, чай уже не смогу пить, рвотное, современных при мне даже не произносите – через тридцать лет их всех забудут.
