Дмитрий Рыков - Урусут
– А кого не забудут?
– Бродского.
– Диссидента-антисоветчика?
– Да.
– Ну, кто-то же вам нравится?
– Конечно. Шекспир и Гете. Оба – гении недосягаемой величины. Для капсулы с описанием истории человечества, которую земляне отправят к звездам, вполне достаточно.
Женщина поднялась и подошла к окну.
– Нет, эрудиция удивляет, – произнесла она, – но какой же цинизм… Не возражаете, если я закурю?
– Конечно, нет.
Вера Александровна вставила тонкую сигарету в длинный мундштук, поднесла зажигалку, затянулась, выдохнула и спросила:
– Неужели совсем никто из поэтов не нравится?
– Набоков. Но это – личное.
– Опять антисоветчик! – констатировала хозяйка и вновь выглянула в окно. – А вот и наша дорогуша топает. Ну, – резко развернулась она к Белолобову, выражение ее лица изменилось, – обидишь нашу девочку, я с тебя три шкуры спущу!
Олег побледнел, но совсем по другому поводу. Хозяйке же ответил:
– Не обижу, обещаю. Тем более я скоро уеду.
– Молодец. Но я прослежу.
– Непременно.
Путешественник встал напротив двери, Вера Александровна вышла из гостиной, но к нему приближаться не спешила. В замке раз, другой, провернулся ключ, и в квартиру спиной вперед пробралась девочка-одуванчик – с косичками-колечками, бантиком и пионерским галстуком. Бросив ранец на пол, она развернулась и только тут увидела визитера. Долгую минуту она всматривалась в него, хлопая длиннющими ресницами. Вдруг в два прыжка она оказалась рядом, повисла на его шее и закричала:
– Олежка, я знала! Олежка, я знала, что ты меня найдешь! Я знала! – и принялась целовать его в щеки, волосы, шею.
Слезы из ее глаз текли рекой, а он гладил ее по голове – очень мешали замысловатые косички с бантами – и все повторял, как ему казалось, шепотом:
– Все кончилось, мы живы, мы спаслись, мы живы, я здесь, ты видишь, все будет хорошо…
Остолбеневшая Вера Александровна, наконец, обрела дар речи:
– Какой Шекспир! Какие страсти! «Дружеские отношения» у них, видите ли! Да тут и Гете, и Гейне, и Шиллер!
Вытирая мигом рассопливившийся нос, Марина повернулась к ней и прокричала:
– Ну бабушка! Ну это же совсем другое! Ты просто ничего не понимаешь!
– Конечно, не понимаю, – округлила она глаза. – Да, приходила и ко мне первая любовь. Но мне, друзья, тогда исполнилось все-таки семнадцать! А в двенадцать подобные страсти-мордасти! Я шокирована. Быстро в ванную приводить себя в порядок! Никуда твой дружок не денется.
– У-у-у! – напоследок всхлипнула Горячева и помчалась выполнять приказ.
– А ты, Ромео, за стол давай. Бродский-Набоков, гляди-ка…
Олег чувствовал, что на душе похорошело, а на лице посветлело. В это лицо внимательно всматривалась актриса и пыталась понять смысл происходящего. Вскоре выбежала счастливая Марина и вновь бросилась Белому Лбу на шею.
– Марина Анатольевна! – закричала хозяйка. – При бабушке! Где твой стыд!
– Бабуль, – девчонка повернулась и тут же чмокнула свою родственницу в щеку. – Пойми – это не то, что ты думаешь. Это радость от встречи старого друга, про которого думала, что его уже нет в живых. Понимаешь?
– Ну вы даете, – Вера Александровна отерла лоб платком. – Когда вы только успели накуролесить до такого?
– Мы познакомились прошлым летом в Артеке, – и Горячева толкнула Олега под столом ногой.
Он кивнул.
– Переписывались, – продолжила сочинять Марина.
– Это через Наташку? – усмехнулась бабушка. – Через ее адрес? Чтобы я писем не читала? Да я бы и в руки не взяла, вы что!
Белолобов был уверен в обратном.
– А потом, – Марина сделала страшное лицо, – письма перестали приходить, и сразу прошел слух, что он… ну… разбился!
– На Кавказе, – уточнил Олег.
– И вот он, ни с того, ни с сего – здесь! Конечно, я обрадовалась! Теперь понятно?
– Понятно, – с облегчением вздохнула Вера Александровна. – Сделал сюрприз. Чуть до инфаркта ребенка не довел. Да и меня заодно.
Белый Лоб решил посеять на будущее доброе семя.
– А любит она, если это вас так беспокоит, другого. Я не ревную, потому что соперник объективно очень достойный. Редкий набор лучших человеческих качеств.
Марина закатила глаза к потолку и ущипнула его под столом, хозяйка открыла рот.
– Мы пойдем, пройдемся, нам поговорить надо, – обратилась Горячева к бабушке.
– А он тебя не украдет? – неловко пошутила Вера Александровна. – Может, только для отвода глаз объявил, что не ревнует? А сам – на коня и в горы?
– Я вам портфель в залог оставлю, – показал на свою ношу Олег.
– На что мне твой портфель?
– Я в Питер еще и по другим делам. А там – деньги, документы…
– Деловой… – процедила сквозь зубы хозяйка. – Один час, не больше! А я пока обед приготовлю. – И все более и более сердито: – Праздничный. В честь дорогого гостя. Яви… – тут природный такт все же заставил остановиться, но Белый Лоб с удовольствием продолжил:
– Явился – не запылился. Как снег на голову. Незваный гость хуже…
Марина уже выталкивала его за дверь.
– Не дразни бабушку! – зашептала она на площадке.
– Ты тоже не будь на побегушках. А то так и не отпустит к своему Андрею.
Они, держась за руки, сбежали по лестнице. Двор – пустой.
– Олег! – закричала девчонка. – Мы живы! Черт, мы живы! И что это было? – потянув его за руку, она приблизила лицо друга к своему.
– Незнакомый науке способ изменения пространства и времени. Думаю, еще не один адронный коллайдер придется построить, чтобы понять хоть тысячную долю того, что мы испытали.
Она тащила его за руку вдоль улицы Восстания.
– А мы куда? – спросил он.
– В Таврический сад. Там хоть скамейки есть.
– Ха! Я уж там сегодня гулял.
– Мы же не гулять идем, а разговаривать. А больше негде. Слушай! Я очнулась в темноте! Где – не понимаю! И давай орать! А тут вбегает бабуля – ну, я думаю, уже на том свете, и давай орать еще пуще!
– Аналогичная ситуация.
– День я проплакала – не понимала, что делать. А теперь я счастлива! Это же чудо – начать жизнь заново, и по-другому, совсем по-другому прожить свои лучшие тридцать лет! Спасибо, Господи, за шанс, спасибо!
Последнее она прокричала так громко, что кумачовые прохожие оглянулись.
– Не так громко, – посоветовал Белолобов. – Мы пока в стране победившего социализма. Здесь «Господи» произносят шепотом. Все Бога боятся, но его вроде бы нет.
– Во-первых, – продолжала болтать на ходу Горячева, – я не начну курить.
– Умница.
– Во-вторых, я не полезу в горы.
– Само собой.
– В-третьих, отвечу на предложение Андрюшеньки Клюева!
Олег остановился.
– Ну, бабы, ну вы и народ, – после паузы зло бросил он. – Вокруг пусть мир рушится, а вам – лишь бы милый был рядом!
Марина опять хлопала ресницами.
– Любой фильм, снятый женщиной-режиссером, – продолжал гость, – возьми: трупы, гарь, смерть, а вот обняла героиню мускулистая рука долгожданного мачо – и сразу наступило счастье!
– Олег! – она повысила голос. – Только не лезь ничего менять! Пусть все идет своим чередом! Вспомни «эффект бабочки»!
– Я помню про «эффект бабочки»! – проскрежетал он зубами и повел ее дальше. – Да, можно плюнуть на все и вся, несколько лет походить строем, делая вид, что живешь в счастливом ожидании коммунизма, с энтузиазмом встретить перестройку, подружиться с Чубайсом, на первые же деньги купить «Майкрософт», вовремя подстроить встречу с женой, вовремя зачать Нину – и живи, в ус не дуй!
Он остановился, опять оказавшись с нею рядом лицом к лицу, и продолжил:
– Но а как же Чернобыль? Как промолчать о Спитаке? Об Аль-Каиде и башнях-близнецах? О цунами в Индийском океане в 2004-м, унесшем жизни трехсот тысяч человек?
– Но Аль-Каида для тебя – не главное, – печально произнесла спутница.
– Видишь, – усмехнулся он, – не зря мы вместе в ледяном плену сидели и по отдельности через время летали: меня ты раскусила. Я даже мысли не могу допустить, что я тридцать лет не увижу Нину такой, какая она есть в 2012-м!
– И потому пусть все летит в тартарары?
– Не в тартарары!
– У мистера всезнайки есть план? О! Лавочка! Без всякого Таврического сада. Присядем?
– Присядем.
Сели, наклонили головы друг к другу, продолжили шептаться.
– На самом деле, – сказала Марина, – курить хочется до смерти.
– Могу сбегать за пачкой «Родопи» – у меня установились доверительные отношения с продавщицей рюмочной двадцать четвертого дома Ириной.
Девчонка прыснула в кулак.
– Ну, Белолобов, ты, похоже, шутник. Отставим «Родопи», физкультуру – в массы.
– Я здесь не вынесу. Я уже чувствую, что начинаю сходить с ума. Для меня вокруг – не люди, а оруэлловские персонажи – до такого абсурда все доходит. Плюс ляпнул что-то где-то не так – отправят в психушку, права человека через три десятка лет зачитают. И я боюсь, что это не навсегда. Что – раз! – ты опять в снежной яме.
