Выпускник - Мэт Купцов
— Этого у меня не отнять. Мой дар, принесенный оттуда.
— Откуда оттуда? — округляет глаза, внимательно слушает.
Складывается такое ощущение, что всё что здесь происходит запланированный спектакль, чтобы развести меня на лишние слова. Ну конечно, ни черта Ника не больна, чувствует себя прекрасно, ведьма по-другому и не может существовать, она же как все женщины, питается мужской энергией.
Играет роль, чтобы я выдал себя и свои намерения.
— Когда человек рождается, ему природа дает талант, я о нем, моя хорошая, а ты что подумала? Что я о Боге говорю? Нет, я не такой. Я советский человек, верю только в себя и в партию.
— Со-мов, — тянет она, прищурившись, — я-то думала, что ты простой глупый мальчишка, который умеет только бегать по мелким поручениям и махать кулаками в подворотнях, а ты нечто большее…
— Нечто?
— К тому же с мозгами, — заканчивает она задумчиво фразу. Решает, что ей теперь делать с этой информацией.
Смотрит на меня с большим интересом, подходит ближе, наклоняется и от нее исходит легкий аромат духов Опиум.
— Ты у нас очень умный мальчик, всё-то ты знаешь, из всего выкручиваешься, скажи, выходить мне замуж за майора?
— Тебе решать, — отвечаю глухо. — Что важнее — любовь или деньгие.
— Любовь? Я не знаю, что это такое. Это удел бедных жить согласно чувств.
— Забыла, в СССР нет классов, все люди равны, — напоминаю барышне.
— Да, ты прав, — снова строит из себя тургеневскую барышню — этакую скромницу из глубинки, замкнутую в себе, но при этом начитанную, образованную, тонко чувствующую все происходящее вокруг.
— Но я-то знаю, она не такая.
— Я бы объяснил тебе на пальцах, что такое чувства, но всего не покажешь.
И сейчас я понимаю Нику, такие как мы с ней — люди, идущие к конкретной цели, не должны отвлекаться на всякую ерунду. Секс — это важно, а всё остальное — издержки.
Ника смотрит на меня с большим интересом, как на шахматную фигуру, неожиданно начавшую ходить не по правилам. Соображает, что же делать, чтобы снова вернуть в свою шахматную партию.
К сожалению, слишком поздно.
— И не нужно, чтобы зеленый парень как ты показывал мне любовь, — фыркает, подходит к окну.
Я только усмехаюсь. Кто знает? Не думаю, что Ника когда-либо действительно задумывалась о любви. Для неё всё — это игра, манипуляции и выгода. А любовь? Это для слабых, не для неё.
Похоже, она и ребенка выдумала, чтобы замуж выскочить за майора. И сама спровоцировала, чтобы он отстранил ее от опасного дела.
Уверен, что Вальку она втянула для того, чтобы я не смог соскочить.
А зачем им снова меня втягивать во все это?
Правильно, чтобы уничтожить.
Как минимум, как журналиста стереть из памяти города, они же еще в том году грозились отомстить. Как максимум, хотят убить на задании. Тогда, это пахнет заказом.
Похоже, тут мои новые недоброжелатели постарались.
У всех «честных» граждан необъятной нашей страны я уже в печенках сижу. Даже в Сочи успел наследить.
А Ника снова в деле, похоже, желает сорвать большой куш, который обещали за меня.
Только стоило мне это подумать, как дверь открывается неслышно, и передо мной появляется Валентина. Озадаченная, с таким серьёзным лицом, что я на мгновение замираю.
— Вы о любви говорили? — её взгляд холодный, предвзятый, серые глаза сверлят меня насквозь, а её рыжий тёплый свитер, под которым вздымается грудь, отвлекает мои мысли.
Я молчу, глядя на неё, и ощущаю, как напряжение между нами нарастает. Хотелось бы прижаться к ней, обнять её, почувствовать тепло, но вместо этого стою истуканом, не зная, что сказать.
Валя стоит в дверях, будто ждет чего-то, и я вдруг осознаю, что всё намного сложнее, чем кажется.
Рытвин ведь так и говорил, что мне будет тяжело совмещать два дела — жить и строить.
Гадство.
Я не должен думать о близких мне людях, о знакомых и их судьбе, если хочу работать с Рытвиным и ему подобными. Они выбрали служение стране и отказались от личных притязаний. Все их поступки продиктованы в первую очередь служением. Тому ради чего они оказались здесь в 1976 году.
— Здравствуй, — холодно приветствую Валентину и поворачиваюсь к Нике.
— Ты хотела, чтобы я материалы съездил забрал в больницу. Адрес пиши.
— Уже написала, — Ника сунула мне в руку бумажку и дала кожаную папку. — Там все вопросы к профессору психиатрии.
Само слово психиатрия меня напрягло, но на моем лице даже мускул не дрогнул. Я вышел из кабинета, даже не обменявшись взглядом, с Синичкиной. Пускай подумает девчонка о своем поведении!
В холле я натянул на голову шапку, застегнул поспешно куртку и вышел на мороз.
Любопытство грызло меня, и я то и дело бросал на черную потрепанную папку из кожзама взгляды.
— Была- не была, — я расстегнул замок, взглянул на напечатанные вопросы и пришел в полное недоумение.
Это была подстава чистой воды. Я ехал в профессору психиатрии, чтобы задать ему крамольные вопросы насчет его отношения к психиатрическим экспертизам, которые проводил Снежевский Андрей Владимирович.
— Дерьмо!
Ника или ее покровители пытались втянуть меня в дерьмо, из которого выход был один — вперед ногами из этого мира.
Я пролистал листы. Ну да. 1964 год судебно-психиатрическая экспертиза, под председательством Снежевского, признала психически больным бывшего генерал-майора П. Г. Григоренко, выступившего с критикой советских порядков.
Мои глаза жадно пробегали строку за строкой.
«В 1966 году в Мадриде на IV Всемирном конгрессе психиатров А. В. Снежневский в своем сообщении о „Классификации форм шизофрении“ представил западным психиатрам концепцию новой формы латентной шизофрении, являющейся формой дебюта расстройства, по модели латентной шизофрении Эйгена, однако, в
