Стивен Кинг - 11/22/63

– Чарли Чаплин во Франции щас! Смотрите, как дамы танцуют у нас! Салют капитану! Салют королю! И всех вас, конечно, я тоже люблю!

Прыгавшая девочка зацепилась ногой за веревку и повалилась на росичку, которой заросла лужайка перед домом 2703. Две другие присоединились к ней, и все трое принялись кататься в пыли. Потом поднялись и убежали.

Я провожал их взглядом, думая: Я их видел, а они меня – нет. Это уже кое-что. Старт дан. Но, Эл, где будет мой финиш?

Де Мореншильдт занимал ключевую позицию в сложившемся раскладе, и если бы не он, я убил бы Освальда, как только он въедет в дом напротив. Джордж де Мореншильдт, геолог, специалист по нефтяным месторождениям, который спекулировал лицензиями на аренду нефтеносных участков. Жил как плейбой главным образом благодаря деньгам жены. Как и Марина, эмигрировал из России, но в отличие от нее происходил из дворянской семьи, собственно, носил титул барона. Именно этот человек станет единственным другом Ли Освальда на те немногие месяцы, что оставались последнему. Именно этот человек поделится с Освальдом мыслью о том, что мир станет гораздо лучше, если его покинет некий отставной генерал, расист, придерживавшийся крайне правых взглядов. Если бы выяснилось, что де Мореншильдт принимал участие в покушении Ли Освальда на Эдвина Уокера, выполнение моей миссии серьезно бы усложнилось: все эти безумные теории заговора стали бы реальностью. Эл, однако, верил, что русский геолог лишь подтолкнул (точнее, еще подтолкнет, жизнь в прошлом так запутывает) психически неуравновешенного человека, уже одержимого стремлением прославиться.

Эл написал в своей тетрадке: Если в ночь на 10 апреля 1963 г. Освальд действовал в одиночку, вероятность того, что в покушении на Кеннеди семью месяцами позже участвовал еще один стрелок, уменьшается практически до нуля.

А ниже, большими буквами, он добавил окончательный вердикт: «СТАНОВИТСЯ ДОСТАТОЧНО МИЗЕРНОЙ, ЧТОБЫ УБРАТЬ ЭТОГО СУКИНА СЫНА».

Насмотревшись на маленьких девочек, которые не видели меня, я подумал о триллере «Окно во двор» с Джимми Стюартом. Человек может увидеть многое, не покидая собственной гостиной. Особенно если у него есть специальное оборудование.

На следующий день я поехал в магазин спортивных товаров и купил бинокль «Бауш энд Ломб», памятуя о том, что меня могли выдать солнечные блики. Но поскольку дом 2703 находился на восточной стороне Мерседес-стрит, я подумал, что после полудня могу по этому поводу не беспокоиться. Сквозь щелку в шторах я навел бинокль и теперь видел обшарпанную гостиную-кухню так четко, будто стоял посреди нее.

Пизанская лампа по-прежнему находилась на старом комоде с кухонной утварью и ждала, пока кто-нибудь включит ее, активировав при этом подслушивающее устройство. Но мне это устройство не могло принести никакой пользы без подключенного к нему маленького японского кассетного магнитофона, рассчитанного на двенадцать часов записи при минимальной скорости движения пленки. Я его уже опробовал, говоря во вторую настольную лампу, снабженную «жучком» (и чувствуя себя персонажем комедии Вуди Аллена), и хотя запись оставляла желать лучшего, разобрать слова не составляло труда. То есть я мог получить интересующую меня информацию.

Если бы решился подключить магнитофон.

Четвертого июля на Мерседес-стрит жизнь кипела. Мужчины в этот выходной день поливали лужайки, на которых уже ничего не могло вырасти – погода стояла жаркая и сухая, а полуденные и вечерние дожди шли крайне редко, – а потом усаживались в шезлонги, слушали репортажи с бейсбольных матчей и пили пиво. Междулетки бросались фейерверками в бродячих собак и редких куриц. В одну из последних попала «вишневая бомба» и взорвалась в облаке крови и перьев. Мальчишку, который бросил «бомбу», тут же с криками загнала в дом мамаша, выскочившая за ним в одной комбинации и бейсболке «Фармолл». Судя по нетвердой походке, она уже успела уговорить несколько банок пива. Полюбоваться неким подобием фейерверка обитатели Мерседес-стрит смогли уже после десяти вечера, когда кто-то, возможно, тот самый подросток, который порезал колеса моего «Санлайнера», поджег старый «Студебекер», уже с неделю как торчавший на автостоянке у склада «Монтгомери уорд». Чтобы его потушить, приехали пожарные Форт-Уорта, и все, конечно же, пришли поглазеть.

Боже, храни Колумбию[133]!

Следующим утром я пошел на автостоянку, чтобы осмотреть сгоревший остов, печально стоявший на обуглившихся остатках покрышек. Заметил телефонную будку рядом с одной из погрузочных площадок склада и импульсивно позвонил Элли Докерти, попросив телефонистку найти номер и соединить меня. Отчасти потому, что мучился от одиночества и тоски по Джоди, но вообще хотел узнать новости о Сейди.

Элли ответила со второго гудка и вроде бы обрадовалась, услышав мой голос. Раскаленная будка напоминала духовку, за моей спиной после славного Четвертого отсыпалась Мерседес-стрит, в нос била вонь сгоревшего автомобиля, но я улыбался.

– У Сейди все хорошо. Я получила от нее две открытки и письмо. Она работает в «Харрасе» официанткой. – Элли понизила голос: – Как я понимаю, разносит коктейли, но от меня школьный совет этого не узнает.

Я представил себе длинные ноги Сейди в короткой юбке официантки. Представил бизнесменов, пытающихся увидеть край чулка и заглядывающих в декольте, когда она наклонялась, чтобы поставить напитки на столик.

– Она спрашивала о вас, – добавила Элли, и я вновь улыбнулся. – Я не хотела говорить, что вы отбыли на край земли, как, возможно, думает весь Джоди, поэтому сказала, что вы работаете над книгой и заметно продвинулись вперед.

За последний месяц, а то и больше, я не добавил в «Место убийства» ни слова, а те два раза, когда брал рукопись в руки и пытался прочитать, у меня возникало ощущение, что она написана на карфагенском третьего столетия до нашей эры.

– Я рад, что у нее все хорошо.

– К концу месяца Сейди пробудет в Рино положенные шесть недель, но она решила остаться там на весь летний отпуск. Говорит, что чаевые очень хорошие.

– Вы попросили у нее фотографию мужа, который скоро станет бывшим?

– Перед отъездом. Она сказала, что у нее нет ни одной. У родителей, по ее мнению, есть несколько, но она отказалась писать им об этом. Они не смирились с тем, что у молодых все кончено, а подобное письмо могло возродить ложные надежды. Она также уверена, что вы перегибаете палку. «Чрезмерно перегибает палку» – так она сказала.

Моя Сейди вполне могла так сказать. Только уже не моя. Теперь она стала эй, официантка, принесите нам еще по стаканчику... и на этот раз наклонитесь чуть ниже. У любого мужчины есть ревнивая струнка, и моя резко зазвенела утром пятого июля.

– Джордж? Я уверена, вы ей по-прежнему небезразличны, и, возможно, еще не поздно все уладить.

Я подумал о Ли Освальде, который только через девять месяцев попытается убить генерала Эдвина Уокера.

– Еще слишком рано.

– Простите?

– Не важно. Приятно поговорить с вами, миз Элли, но очень скоро телефонистка попросит добавить денег, а у меня закончились четвертаки.

– А не могли бы вы приехать к нам на бургер и молочный коктейль? В закусочную? Если сможете, я приглашу Дека Симмонса составить нам компанию. Он почти каждый день спрашивает о вас.

В это утро подбодрить меня могла только мысль о поездке в Джоди и встрече с друзьями из средней школы.

– С удовольствием. Сегодняшний вечер подойдет? Скажем, в пять часов?

– Отлично. Мы, сельские мышки, ужинаем рано.

– Отлично. Я приеду. Буду счастлив.

– Я тоже.

Эл Стивенс нанял девушку, которую я учил деловому английскому, и она просияла, увидев, что я сижу вместе с Элли и Деком. Меня это тронуло.

– Мистер Амберсон! Как приятно вас видеть! Как поживаете?

– Все отлично, Дорри.

– Что ж, заказывайте побольше. Вы похудели.

– Это правда, – кивнула Элли. – Вам не хватает заботливой руки.

Мексиканский загар Дека сошел – выйдя на пенсию, он большую часть времени проводил под крышей и определенно подобрал тот вес, который я потерял. Дек крепко пожал мне руку и сказал, что очень рад меня видеть. Никакой фальши в его поведении я не уловил. Как и в поведении Элли Докерти, если на то пошло. И я уже начал склоняться к мысли, что повел себя как безумец, променяв Джоди на Мерседес-стрит, где праздновали Четвертое июля, взрывая куриц. Оставалось только надеяться, что спасение жизни Кеннеди того стоило.

Мы съели гамбургеры, картофель фри, яблочный пирог с шариком мороженого. Поговорили о том, кто чем занимается, посмеялись над Дэнни Лаверти, который наконец-то взялся за давно обещанную книгу. Элли сообщила, со слов жены Лаверти, что первая глава называлась «Я вступил в бой».