Стивен Кинг - 11/22/63

– Что это у него за устройство, тренер? – спросил Дек. – Вы знаете?

– Знаю, будьте уверены, – ответил тренер, – и если он думает, что я разрешу пользоваться им во время репортажа с матча, то он упал с дуба. Как будто я хочу, чтобы все, у кого есть радио, слышали, как я обзываю своих парней, если они не могут остановить атаку на тридцатиярдовой линии.

Я повернулся к нему, очень медленно.

– Что вы такое говорите?

– Я ему не поверил, поэтому опробовал сам, – ответил тренер, а потом продолжил с нарастающим негодованием: – Услышал, как Буф Редфорд говорил одному из новичков, что яйца у меня больше, чем мозги.

– Неужели? – Мое сердце ускорило бег.

– Этот Даффер утверждает, что собрал эту штуковину в гараже, – пробурчал тренер. – А если включить ее на полную мощность, можно услышать, как пернул кот в соседнем квартале. Чушь, разумеется, но Редфорд находился на другой половине поля, когда я услышал, как он острит.

Парень в спортивном пиджаке, который выглядел года на двадцать четыре, поднял металлический ящик и помахал нам свободной рукой. Тренер ответил тем же, бормоча:

– Я пущу его на поле в тот самый игровой день, когда на бампере моего гребаного «Доджа» появится наклейка «Голосуй за Кеннеди».

Уже практически стемнело, когда я добрался до пересечения автострады 77 и шоссе 109, но на востоке поднялась раздутая оранжевая луна, и ее света вполне хватало, чтобы разглядеть рекламный щит. С него улыбался Джим Ладью, держа футбольный шлем в одной руке, а мяч – в другой, прядь черных волос падала на лоб. Над портретом тянулась надпись украшенными звездами буквами: «ПОЗДРАВЛЯЕМ ДЖИМА ЛАДЬЮ, ЛУЧШЕГО КУОТЕРБЕКА ШТАТА 1960/1961! УДАЧИ В АЛАБАМЕ! МЫ НИКОГДА НЕ ЗАБУДЕМ ТЕБЯ».

А под портретом кричали красные буквы: «ДЖИМЛА!»

Двумя днями позже я зашел в «Сателлитную электронику». Подождал, пока владелец продаст транзисторный приемник размером с айпод жующему жвачку парнишке. Когда он вышел за дверь, уже вставив в ухо наушник, Молчаливый Майк повернулся ко мне.

– Кого я вижу! Мой давний друг Доу! Чем я могу помочь вам сегодня? – Его голос упал до заговорщического шепота: – Опять нужны лампы с «жучками»?

– Не сегодня, – ответил я. – Скажите, вы когда-нибудь слышали об устройстве, которое называется дистанционный микрофон?

Его губы разошлись в улыбке.

– Друг мой, вы опять обратились по адресу.

Глава 18

Я поставил себе телефон и первым делом позвонил Эллен Докерти. Она с радостью сообщила мне адрес Сейди в Рино.

– У меня есть и телефонный номер пансиона, в котором она живет, – добавила она. – Если хотите.

Разумеется, я хотел, но если бы взял, не устоял бы перед искушением и позвонил. А что-то подсказывало мне, что это будет ошибкой.

– Адреса мне хватит.

Письмо Сейди я написал, как только положил трубку, и хотя мне страшно не нравился собственный приподнятый, нарочито непринужденный тон, я не знал, как от него избавиться. Эта чертова швабра по-прежнему лежала между нами. А вдруг она встретила в Рино богатенького папика и забыла обо мне? Разве такое не могло случиться? Она, конечно же, знала, как порадовать его в койке: и обучалась быстро, и проворность проявляла не меньшую, чем на танцполе. Вновь завибрировала струнка ревности, и письмо я закончил быстро, не заботясь о том, что от слов веет мрачностью и безразличием. Главное – уйти от искусственности и сказать что-то честное.

Я скучаю по тебе и чертовски сожалею, что расставание вышло таким. Но я не знаю, как сейчас можно изменить что-то к лучшему. У меня есть работа, и я не смогу завершить ее до следующей весны. Может, и тогда не получится, но я думаю, что все-таки завершу. Надеюсь, что завершу. Пожалуйста, не забывай меня. Я люблю тебя, Сейди.

Подписался Джорджем, тем самым перечеркивая всю честность, на которую сподобился. Ниже добавил: На случай если ты захочешь позвонить, и дописал номер моего телефона. Потом пошел к библиотеке Бенбрука и бросил письмо в большой синий почтовый ящик, висевший на фасаде. Ничего другого я пока сделать не мог.

С тетрадкой Эла я получил и три снимка, распечатанных с различных сайтов. Один запечатлел Джорджа де Мореншильдта, в строгом сером костюме и с белым платочком, торчащим из нагрудного кармана. Волосы он зачесывал назад, с пробором посередине, по тогдашней менеджерской моде. Улыбка, изгибавшая пухловатые губы, напомнила мне о кроватке медвежонка: не слишком жесткая, не слишком мягкая, как раз в пору. И никаких следов безумия, которое мне вскоре предстояло увидеть, когда он разорвет рубашку на крыльце дома 2703 по Мерседес-сгрит. А может, след все-таки был. Что-то в темных глазах. Надменность. Толика «да пошли вы все».

На втором снимке было знаменитое снайперское гнездо, сооруженное из картонных коробок на шестом этаже Техасского хранилища школьных учебников.

С третьего на меня смотрел Освальд, одетый в черное, с купленной по почте винтовкой в одной руке и парой левацких журналов в другой. Над поясом торчала рукоятка револьвера, из которого он застрелит далласского полицейского Дж. Д. Типпита, убегая с места преступления, если только мне не удастся его остановить. Сфотографировала его Марина менее чем за две недели до неудачного покушения на генерала Уокера, во дворе двухквартирного дома 214 по Западной Нили-стрит в Далласе.

Коротая время в ожидании приезда Освальдов в Форт-Уорт на Мерседес-стрит в лачугу напротив, я часто бывал на Западной Нили-стрит. Про Даллас мои ученики 2011 года наверняка сказали бы: «Полный отстой», – но Западная Нили находилась в чуть более приличном районе, чем Мерседес-стрит. Там, естественно, воняло – в 1962 году большая часть центрального Техаса пахла, как нефтеперегонный завод, работающий в нештатном режиме, – но не говном и канализацией. Асфальт на мостовой, пусть и крошащийся, и никаких куриц.

Квартиру на втором этаже занимала молодая пара с тремя детьми. После их отъезда там предстояло поселиться Освальдам. Меня, разумеется, интересовала нижняя квартира, потому что я хотел снять ее к тому времени, когда Ли, Марина и Джун обоснуются наверху.

В июле шестьдесят второго в нижней квартире жили две женщины и мужчина. Женщины были толстые, медлительные, отдающие предпочтение мятым платьям без рукавов. Одной, прихрамывающей, перевалило за шестьдесят. Возраст второй, по моим прикидкам, приближался к сорока, а может, она только-только разменяла пятый десяток. Лица однозначно указывали, что это мать и дочь. Худющий мужчина с редкими седыми волосами передвигался в инвалидном кресле. На коленях у него лежал мешок с мутной мочой, подсоединенный к толстой катетерной трубке. Он постоянно курил, стряхивая пепел в пепельницу, которая крепилась к одному из подлокотников кресла. В это лето я всегда видел его в одном и том же наряде: красные атласные баскетбольные трусы, обнажающие исхудалые бедра чуть ли не до промежности, майка, почти такая же желтая, как моча в катетерной трубке, кроссовки, обмотанные изолентой, и большая черная ковбойская шляпа с лентой из змеиной кожи. Переднюю сторону шляпы украшали скрещенные кавалерийские сабли. Его жена или дочь выкатывала кресло на лужайку, где старик и сидел, ссутулившись, в тени дерева, неподвижный, как статуя. Проезжая мимо, я начал приветствовать его, вскидывая руку, но он не отвечал, хотя и узнавал мой автомобиль. Может, боялся. Может, думал, что на него обратил внимание Ангел смерти, кружащий по Далласу не на черной лошади, а за рулем стареющего «Форда»-кабриолета. Полагаю, в каком-то смысле я им и был.

Создавалось впечатление, что троица здесь уже обжилась. Собирались ли эти люди оставаться здесь и на следующий год, когда мне потребуется их квартира? Я не знал. В записях Эла ничего об этом не говорилось. И пока мне приходилось только наблюдать и ждать.

Я заехал в магазин за новым устройством, которое изготовил Молчаливый Майк. Я ждал, что зазвонит телефон. Трижды он звонил, и всякий раз я с надеждой подскакивал к телефонному аппарату. Но дважды звонила миз Элли, чтобы поболтать. И однажды – Дек, чтобы пригласить меня на обед. Я с благодарностью согласился.

Сейди не позвонила.

Третьего августа седан «Бел-эйр» 1958 года выпуска свернул на бетонные плиты, заменявшие подъездную дорожку к дому 2703. За ним подъехал сверкающий «Крайслер». Из «Бел-эйра» вылезли братья Освальды, встали бок о бок, не произнося ни слова.

Я просунул руку между шторами, чтобы сдвинуть вверх раму фасадного окна, впустив в дом уличный шум и неприятный горячий влажный воздух. Потом побежал в спальню и принес мое новое подслушивающее устройство, хранившееся под кроватью. Молчаливый Майк прорезал дыру в дне пластиковой миски и липкой лентой закрепил в ней дистанционный микрофон – по его заверениям, лучший из имеющихся, – который торчал, как палец. Я подсоединил проводки микрофона к разъемам на обратной стороне магнитофона. Было на магнитофоне и гнездо для наушников, которыми меня снабдил мой электронный друг, тоже лучшими из того, что могла предложить промышленность.