Дмитрий Янковский - Знак Пути
Все же до заката решили справить тризну по героям, а поскольку погибших было не счесть, Владимир приказал собраться за воротами, в чистом поле. Волхвы горячо обсуждали кто какого племени и как кого хоронить, но оказалось, что большинство погибших поляне и только с десяток пришлых тиверцев и радимичей.
Кладбище устроили почти у Днепра, где у прохладной воды высокая тополиная роща касалась верхушками синих небес. Хоронили без домовин, но со всеми почестями, а сотни пылающих факелов проводили красноватым светом уходящее солнце.
Отдельную могилу отрыли для Перемыхи, чуть поодаль Волк выбрал место для Сершхана. У изголовья героев вбили толстые столбы, на которых резами вычертали кто они и как погибли. Перемыхины жены и дочки не рыдали в голос, не стонали, а только склонили над могилой головы и роняли в душистую землю горькие слезы. Вокруг них собралась не малая толпа – обсуждали, чем и кто может помочь, а друзья думали, как не дать умереть торговому делу. Теперь Перемыхина семья уж точно ни в чем не узнает нужды! Да и дочкам мужей не искать придется, а только выбирать.
Микулка, Волк, Мякша и сам Владимир с Белояном склонили головы над могилой Сершхана. Волк уже не блуждал бездумным потерянным взглядом, нашел в себе твердость собрать волю в кулак и остаться по эту сторону Яви. Владимир достал из под плаща сияющую в свете факелов гривну и одел на врытый в сырую землю столб.
– Светлая тебе память, богатырь! – тихо вымолвил он.
– Вольным жил, вольным умер… – вздохнув, добавил Микулка.
Ученик волхва, в длинной белой рубахе, продрался через толпу и вежливо окликнул Белояна.
– Ратибор очнулся! – сообщил он. – Грозится терем разнести, коль его на похороны не выпустят.
– Разнести? – сверкнул клыками верховный волхв. – Да он и встать-то не сможет! Вот, Ящер… Ладно, готовьте носилки и тащите его сюда! А то сейчас не знаю, а как выздоровеет, точно припомнит.
Однако когда стрелка принесли, выглядел он куда лучше, чем все ожидали. И хотя красный был, как хорошо сваренный рак, но в глазах светилась такая жажда жизни, что стоящие рядом впитывали ее будто сухая земля влагу. Он даже привстал на локтях, чтоб лучше разглядеть могилу старого друга.
– Теперь мне помирать никак нельзя… – чуть слышно прошептал он опаленными губами. – Нас и так остается все меньше.
После похорон Владимир, прямо у могилы Сершхана, устроил военный совет, чтоб решить, что делать с засевшими в лодьях врагами.
– Днепр широк… – зычно вымолвил Муромец. – А по воде до них не добраться – поязвят стрелами, собаки. Тут не нам нужно решать, а Белояну. Без волшбы не справиться…
– Был бы греческий огонь, можно было б и без волшбы. – вздохнул Добрыня. – А так не знаю. Может под водой скрытно проплыть?
– Долго ли ты под водой продержишься? – отмахнулся Владимир. – Надо притащить сюда пса-Бутияна, пораспросить у него. Может чего поведает… Заодно у меня должок к нему есть… Как раз место тут доброе – могила героя. Да, для мести самое то…
Четверо мужиков с копьями, не без труда довели польского князя до кладбища, толпа норовила разодрать его голыми руками, выдавить глаза, выдрать волосы. Но слово Владимира – закон для Руси. Бутяна все же вытащили из толпы и поставили на колени перед князем, уткнув острия в спину.
– Ну что, собака? – с нарочитым превосходством спросил Владимир. – Навоевался? Киев тебе восхотелось? Ну-ну… Кто же тебя научил сюда войной ходить, а?
Бутиян молчал, хотя дрожал от страха как облезлый пес под промозглым дождем.
– Еще узнаешь… – все же выдавил он из себя. – В порошок тебя сотрут, варвар…
– Да. Страшно. Если бы каждый раз после таких угроз меня убивали, то я бы умирал чаще, чем ясное солнце под конец дня. Желающих моей смерти шибко много, а вот выйдет ли у кого? Зато тебя, тварь, я действительно сотру в порошок. За все милые забавы, какие ты тут учинил. Ты думал, что Киев можно не завоевать, а купить? Хорошая была задумка – жадность в русичах один из злейших пороков. Это кто-то тебе подсказал, понимаю. Но все же выше нее много чего есть хорошего. Бросив перстень под ноги калике народного бунта не остановишь. И чтоб до тебя лучше дошло, я тебе этот перстень верну. Факел сюда!
Ему поднесли факел и он, медленно размотав тряпицу на левой руке, достал из занемевшего кулака большой золотой перстень. Тот был в кулаке так долго, что острыми гранями протер кожу до мяса, но, не скривившись от боли, Владимир насадил украшение на острие кинжала и сунул в чадящее пламя факела. Золото нагревалось долго, но все же раскалилось до тусклого сияния в темноте, лишь тогда князь вынул его из пламени и обхватив зашипевшей тряпицей надел на палец Бутияна.
Поляк завизжал как поросенок под ножом мясника, глаза от боли чуть не вылезли наружу, он повалился на бок и задрыгал ногами, словно припадочный.
– Носи на здоровье… – презрительно скривился Владимир. – Нам такого добра не надо. Не визжи ты как щенок, чтоб тебя… Лучше скажи, какого лешего тут твои лодьи стоят?
– А я тебе скажу… – корчась в траве, прошипел Бутиян. – Они ждут погибели вашей, пятитысячную рать, которая вот-вот выйдет из темного леса…
Владимир насторожился, не зная, верить или нет, но тут из тополиной тени неожиданно раздался спокойный, но уверенный голос:
– Уже не выйдет…
Волк встрепенулся – чуткие уши и верная память хорошо запомнили эту манеру говорить, этот сильный, волевой голос. И тут же в свет факелов шагнул человек, лицо которого заставило вздрогнуть даже Муромца, который вообще ничего не боялся.
– Меня зовут Жур. – поклонившись, представился незнакомец Владимиру, безошибочно уставившись в него взглядом выжженных глаз. – Прости, князь, но я не успел на подмогу, путь слишком труден.
Владимир хотел спросить, чем мог помочь в битве слепой странник, но не по возрасту богатый жизненный опыт удержал его от опрометчивой фразы. Он лишь шевельнул пальцем, чтоб утащили все еще стонущего Бутияна.
Жур сделал короткую паузу и чуть улыбнувшись краями губ продолжил:
– Зато я принес добрую весть. Этот… – он небрежно кивнул вслед поляку. – Зря надеется на подмогу. Кроме стрелков в этих лодьях, у него не осталось совсем никого. Вся пятитысячная рать загинула в лесу. В странном лесу… Они зашли туда в полдень, а к утру следующего дня ни один ратник не вышел. Зато я следом за ними прошел без помех.
Ратибор издал жутковатый шкрежечущий звук и никто сразу не понял, что он так смеется опаленным горлом.
– Предназначение… – прошептал он. – Лес выполнил предназначение, о котором говорили волхвы. Боги вдохнули в него жизнь не случайно… Часть русской земли. Сама земля. Живая.
– Ты бы помолчал… – грубо рыкнул на него Белоян. – Сорвешь горло, потом всю жизнь будешь шипеть аки змея подколодная. Расскажешь потом, когда немного очухаешься.
Владимир спросил, стараясь не глядеть Журу в глаза:
– Ты знаешь, как разделаться с этими лодьями?
– Я затем и пришел. Хотя и не только для этого… Мне потом нужно перемолвиться парой слов с Ратибором и его соратниками.
– Успеешь еще! – махнул рукой Владимир. – Говори по делу!
– Извести эти лодьи может Волк. Я не буду говорить как, потому что это может быть его тайной, но он меня уже понял. Так?
Волк сощурившись глянул на Жура и коротко кивнул:
– Мне нужен высокий польский щит, за какими они лучников прячут. И отойдите все к городу, я справлюсь один.
Владимир расспрашивать не стал, а когда принесли щит, первым направился к городу.
Когда Волк, прикрывшись щитом, подошел почти к самому берегу, с лодий взвились не меньше сотни тяжелых стрел и, словно дождь по крыше, заколотили в крепкий булат, высекая яркие злые искры. И хотя щит был изогнут крутым полукругом, прикрывая тело с краев, но пара боковых стрел сразу же впилась в плечо правой руки. Толстая кожа куртки немного сдержала кованные наконечники, но они все равно глубоко рассадили кожу, намочив рукав свежей кровью. Полякам мешала стрелять темнота, но таким количеством стрел можно бить и без прицела. Главное, чтоб они глядели на берег, а не в воду… Хотя чего они не видели в воде? Они уверены, что опасность может подойти только с берега.
Витязь не стал подходить к самой реке, а просто склонил голову и впустил теплое дыхание в шумящую глубину подвешенной к шее раковины.
– Гой еси… – тут же отозвалась морянка. – До чего же тут у вас неспокойно… Стрелы летают…
– Мы это называем войной. – из-за щита буркнул певец. – Очень худое дело. Вроде как у вас с тритонами. Ты из воды особо не высовывайся, а то зашибут ненароком…
– Ого! – развеселилась девушка. – Настоящая земная война?
– Настоящей некуда… – зло фыркнул Волк. – Помоги! Видишь те лодьи?
Морянка ответила не сразу, но вскоре ее чистый голосок грустно зажурчал ручейком:
– Ты один раз позвал меня просто так и уже дважды зовешь на подмогу. Неужто у вас такая тяжкая жизнь? Или вы сами не можете жить хорошо? Не гоже нам вмешиваться в дела людские… Даже не знаю, что тебе ответить.
