Моя чужая новая жизнь - Anestezya
И прежде чем осторожность успела отдать приказ заткнуться, я спросила:
— А если русские не сдадутся так быстро, как вы рассчитываете?
— Откуда такое недоверие, Карл? — сразу сменил тон Винтер. — Наша армия непобедима — пока что русские только отступают. Да и почти вся Европа признала нашего фюрера — ты разве не знаешь, сколько уже одержано побед? Ну вот кто меня за язык тянул? Тоже хороша, надо уже учиться думать прежде, чем открываешь рот. Как бы мне не претило, а пересмотреть свои привычки и принципы в этом времени придётся. Высказывать направо и налево всё, что думаешь — не есть гут. Хоть в немецкой армии, хоть в Советском Союзе. Наши ведь тоже за свободу слова запросто могут в Магадан отправить отдыхать лет на десять. Я виновато потупила глазки и почти с натуральным испугом забормотала:
— Я не сомневаюсь в победе нашей армии…
— Лейтенант, доставили почту, — вошёл в избу солдат, благополучно избавивший меня от необходимости распинаться в дальнейших дифирамбах.
— Иди, Карл, поможешь Коху с приготовлением ужина, — одного не отнять: Вильгельм, вроде как, особо не вспыльчивый и, надеюсь, не злопамятный. — А завтра, пожалуй, возьму тебя на вылазку. Меньше времени останется думать о всяких глупостях.
«Завтра, если повезёт, меня здесь уже не будет», — думала я, рассчитывая всё-таки смыться.
* * *
«Чёрт, да когда же Винтер отдаст команду отбой?» — раздражённо рычала я про себя, нарезая круги, по третьему разу слоняясь вокруг импровизированной столовой.
Там прямо на брёвнах за наскоро сколоченным столом всё ещё сидели доблестные орлы вермахта. Я уже и собрала нехитрые пожитки в ранец, и набрала в фляжку свежей воды, и стырила после ужина пол-булки хлеба на первое время. Теперь ошивалась среди вражин, надеясь подслушать что-нибудь путное. Нервы жгло нетерпение провернуть свою аферу. И это несмотря на то, что мой план был ни хера не продуман, и я здорово рисковала, собираясь сунуться к своим в этой чёртовой форме. Ну, допустим, получится отмазаться, мол, шифровалась как могла, но что делать дальше не очень понятно. Ни денег, ни жилья, ни работы. В общем, будущее моё туманно, да только я и дня больше не вынесу бок о бок с этими гадами. Где наша не пропадала, выкручусь, лишь бы уйти с линии фронта. Ведь должна же проходить какая-то эвакуация гражданских?
Но сначала надо дождаться, пока все разойдутся дрыхнуть. Смотрю, у этих козлин прямо мини-вечеринка — сидят себе, никуда не торопятся, прихватили бутылочку местного самогона, веселятся. До меня донеслось:
— Все русские ленивые, хитрые и умеют только пить да на балалайке бренчать.
Идиот, ты хоть раз здесь видел, чтобы кто-то на балалайке играл?
— Они так быстро сдаются в плен, что мы не успеем и наград получить, разобьём их в два счёта.
— Слышал, фюрер всем, кто воевал, выделит здесь землю. Я всегда мечтал обзавестись фермой.
— А эти русские медведи пусть на нас работают.
Ничего нового я не услышала — в планах у немчуры утвердить мировое господство. Да чего уж мелочиться, берите выше, замахнитесь на Вселенную. Даже смешно — хотят всего и прям щас. Ободренные лёгкими победами уже строят планы, что делать с нашей землёй и народом. И только я знаю, как оно всё будет на самом деле. Правда сказать не могу. — Эй, Карл, — кажется, меня заметили, пока я слонялась вокруг, словно привидение. — Иди сюда, малыш.
Не, если бы мне пришлось остаться, первое, что бы я сделала — это отучила здоровяка повара от этой мудацкой клички, которой он меня окрестил.
Остальные одобрительно поддержали его. Для меня эти товарищи пока что были все на одно лицо, и запоминать, кто есть кто, я даже и не собиралась. Но невольно пришлось столкнуться чуть ближе с некоторыми личностями. Например, этот поварёшка, деревенщина Кох с довольно плоским чувством юмора. Он с первого дня не уставал всячески стебать мою вроде как полудетскую внешность, особое внимание уделяя «нежным как у девушки щечкам».
— Давай, не дичись, — продолжал зазывать немчик. — Выпьешь сто грамм на сон грядущий, расскажешь нам что-нибудь о себе.
Я помотала головой, не в силах разродиться даже парой фраз. С моим характером, как показывала практика, лучше вообще не открывать рот. Но тут на сцену вышел мудила, которого я поневоле запомнила ещё с того дня, когда он меня выловил на дороге. Шнайдер. Этот был постарше остальных парней и, пожалуй, классически подходил под образ солдатской мрази. Злобный, грубый, с опасным блеском в бесцветно-голубых глазах. Он частенько позволял себе терроризировать и так зашуганных местных. Мог отпихнуть мальчишку, не вовремя попавшегося на пути, или грубо потребовать от какой-нибудь тётки постирать свои шмотки. Справедливости ради такое позволяли себе не все. Многие солдаты в благодарность за подобные услуги расплачивались с местными консервами из своего пайка. Да и вроде как женщин, детей, стариков не трогали. По крайней мере, за то время, что я успела здесь намотать. Хотя всё может измениться — в начале войны, возможно, немцы ещё сохраняли какие-то принципы. Зверства начнутся, когда станет понятно, что русские не собираются сдаваться
