Вторая жизнь Арсения Коренева. Книга вторая. - Геннадий Борисович Марченко
Первым делом по возвращении в Сердобск наведался к соседям, вручил Петру листок с аккордами.
— Арсений, а что это за машина была, на которой тебя привезли? — поинтересовалась любопытная Наталья. — И утром ты на ней вроде бы уезжал.
— Наташ, ну нам-то какое дело, — попытался приструнить её муж, при этом криво мне улыбаясь с таким видом, словно хотел попросить за жену прощения.
— «Волга», модель «ГАЗ-24», — с невозмутимым видом ответил я.
— Ну ладно, Арсений, я серьёзно! Понятно, что «Волга», чай разбираюсь маленько в машинах.
— Короче, в Пензу возили к одному начальнику, он за мной машину и присылал. Понадобилась ему моя медицинская консультация.
— Это какого рода? — приподнял бровь Пётр.
— Скажем так, оздоровительный массаж.
— В Пензе что, массажистов нет?
Не хотелось мне снова сочинять про китайские методики, но Пётр так упёрся, что пришлось повторять всю эту чушь, что я несколькими часами ранее наплёл Семибратову.
— И что, любую болезнь так можно вылечить? — спросила Наталья.
— Нет, конечно, хотя в самом Китае многие уверены, что разного рода старцы, живущие отшельниками в горах, способны буквально творить чудеса. Впрочем, каждому чуду можно найти вполне научное объяснение.
Кое-как отделавшись от соседей, я вернулся домой, лёг на кровать и уставился в потолок, надеясь, что вскоре усну и просплю так до самого утра. Но в голову лезли разные мысли… В том числе о том, сколько мне ещё придётся прикрываться этими восточными методиками? Пока получается вешать лапшу на уши, но если за меня возьмутся всерьёз, то так просто я точно не отделаюсь. Но правду же я всё равно не могу сказать. Кто поверит в архангелов, перенос сознания, целебный браслет… Руку будут отпиливать? Ну да, тактильно я его чувствую, но при этом он не доставляет своему обладателю абсолютно никаких неудобств. И что они будут с этим браслетом делать? Он же на меня настроен.
Тьфу, какая чушь в голову лезет! Я попытался абстрагироваться от всего и наконец уснуть. Казалось бы, столько энергии сегодня потратил, должен вырубиться, как только голова коснётся подушки, ан нет, лезут мысли и лезут, как фрицы в русские окопы.
Кринжово, как говорит моя внучка в ситуациях, когда что-то идёт не так. Вернее, говорила… Или будет говорить? В этих временных слоях и запутаться можно.
В итоге я всё же засыпаю, а просыпаюсь по звонку будильника ровно в шесть утра. Чувствую себя неплохо и, даже несмотря на всё ещё сохранявшуюся небольшую слабость, делаю зарядку. Дома, не на свежем воздухе, поскольку на улице, судя по показаниям прикреплённого снаружи окна градусника, минусовая температура. А вчера ещё был плюс.
Лужи покрыты тонким ледком, мы, как обычно, идём в больницу с Петром, и я специально наступаю в те, что поменьше, и в которых нельзя замочить ног. Почему-то приятно слышать хруст, словно чипсы ешь. Что интересно, в той жизни к чипсам я был равнодушен, а сейчас вдруг так захотелось, что при одном воспоминании рот наполнился слюной. Причём почему-то чудился слегка обжигающий вкус чипсов с паприкой. Знаю, что вредно, но сейчас пачку «Lay’s» или хотя бы «Московского картофеля» я бы оприходовал с таким наслаждением… Какое-то подобие чипсов в советских магазинах продаётся и сейчас, но в Сердобске я такого не встречал[1].
— О чём задумался? — вывел меня из мечтательного состояния сосед.
— О чём? — переспросил я. — Да о разном. Вот ты, Петро, к примеру, каким себя видишь лет эдак через тридцать?
— Ого, ну ты и спросил! Думаю, Сердобск к тому времени останется в прошлом. Скорее всего осяду в Пензе. Буду всё так же работать хирургом. Возможно, уже стану доктором медицинских наук. А что, звучит: доктор медицинских наук Пётр Николаевич Прокофьев.
И сам же рассмеялся своим словам.
— Ну а ты кем себя видишь?
— Уверен, и для меня Сердобск останется в прошлом. И терапия никуда не денется. Но хотелось бы Пензой не ограничиваться. Почему бы не замахнуться на Москву? Не боги, как говорится, горшки обжигают, так чем я хуже своих московских коллег?
— Хм, пока что, наверное, хуже, — снисходительно глянул на меня Пётр. — Ты вообще ещё интерн. А в Москву ехать – это как минимум для начала докторскую защитить надо.
— А я пока над кандидатской понемногу работаю. Вот закончу клиническую ординатуру – и засяду за неё всерьёз.
— А на какую тему?
Тут я слегка задумался. В прошлой жизни моя кандидатская диссертация называлась «Выявление ранних признаков сердечной недостаточности и некоторых механизмов её компенсации при ишемической болезни сердца». Можно было бы и повторить, пусть даже я и не досконально помнил своё кандидатское творение. Но уж, во всяком случае, я вполне неплохо помнил, какими источниками пользовался, когда писал диссертацию. Уверен, даже сейчас что-то из этого имеется в научном отделе Лермонтовской библиотеки в Пензе, что-то можно почерпнуть из «легализованных» в СССР медицинских журналов. В любом случае источники должны быть официальными, вызывающими доверие у комиссии, в руки которой попадёт моя кандидатская. Может и правда начать уже писать понемногу?
— «Выявление ранних признаков сердечной недостаточности и некоторых механизмов ее компенсации при ишемической болезни сердца», — продекламировал я название диссертации из прежней жизни.
— А я думаю наваять что-нибудь по реконструктивной хирургии после травм и аварий, —поделился сокровенным Пётр.
— Это же почти пластическая хирургия, можно горбатые носы греческими или даже курносыми делать, подтягивать обвисшую кожу, даже грудь увеличивать. На Западе уже вовсю пользуются силиконовыми имплантатами, — блеснул я познаниями.
— Так то на Западе, — вздохнул Прокофьев. — В СССР с этим пока не очень. Разве в Москве есть Институт красоты.
— Ничего, со временем таких клиник станет больше, — уверенно заявил я.
А сам подумал, что если СССР развалится и наступит «дикий» капитализм, то я в своих прогнозах не ошибусь. А если вдруг каким-то чудом не развалится… То всё равно политика страны как-то изменится в более либеральную сторону, и пластическая хирургия всё же выйдет из, скажем так, подполья.
Понятно, слово «либерал» в моём будущем приобрело некий
