Цеховик. Отрицание - Дмитрий Ромов
— Ну-ну, — хмыкает сосед. — Остряк, значит. Не начиналась ещё. Летняя она. А Каха твой тоже здесь лежит. Через одну палату отсюда. Вот тебе и возможность всё урегулировать без ментов. Усёк, Васёк?
А вот это интересно. Неужели действительно нас в одно отделение положили? Ну а что, с другой стороны, подумаешь, пацаны подрались. Может им ещё охрану у палаты выставить?
— Охраны нет у палаты? — спрашиваю я.
Сосед хмыкает:
— Слышь, а может ты с Марса прилетел, малой? Или детективов начитался?
— Ну и хорошо, что нет. Это я так, на всякий случай. Пошли, дядя Юра, покажешь. Поговорю я с Кахой вашим.
— Не наш он, а твой. Но показать могу. Самому интересно посмотреть, что делать будешь. Но только не сейчас, после отбоя.
— После отбоя сестра спалит скорее. Тихо будет, каждый звук слышно, а сейчас смогу незаметно проскользнуть. Народ там же ходит по коридору.
— Ну пошли, коли не шутишь, — говорит он, поднимаясь с постели.
Я снова повторяю манипуляцию с бинтом, вытаскивая иглу, и встаю на ноги. Голова по-прежнему шумит, но боль постепенно отступает.
— Юрий Платоныч, постоишь на вассаре? — спрашиваю я.
— Ага, раскатал ты губу, я смотрю. Борзый, далеко пойдёшь…
— Если не остановят?
Он снова хмыкает.
Я выглядываю в коридор и вижу гораздо более оживлённую картинку, чем до этого. Несколько больных в халатах стоят у окна, санитар везёт каталку, слышны громкие голоса, наверное врачей. Сосед выходит и двигается в противоположную от туалета сторону.
Через одну дверь от нас он останавливается и наблюдает, как я ковыляю вдоль стеночки.
— Здесь, — показывает он на приоткрытую дверь.
Я резко её распахиваю и захожу внутрь. В палате всего один человек, я этого и ожидал. Каховский. Он узнаёт меня сразу и в его глазах загорается злой огонёк. Я несколько секунд ничего не говорю и молча его рассматриваю. Голова его замотана, как и у меня, морда синяя. Всё-таки неплохо я ему приложил.
— Здорово, Каха, — говорю я мрачно и делаю шаг в его сторону.
3. Где мои семнадцать лет?
— Чего хотел? — зло выплёвывает Каха и косится на Юрия Платоновича. — Извиняться публично придётся. И полтинник сверху положишь ещё. Ясно?
— Публично? Так вон я свидетеля привёл для публичности. Недостаточно тебе? — хмыкаю я.
— Пошёл на х**, — шипит он.
— Ого, а ты смелый, — качаю я головой. — И дерзкий. Может, ты Бэтмен, а?
— Я тебя… — хочет он сказать ещё что-то явно очень грубое, но такой возможности я ему не даю.
Мне надо вопрос закрыть быстро и эффективно. Тут и так не пойми что творится, не хватало ещё, чтобы инспектора по делам несовершеннолетних мне мозг выносили.
Я делаю быстрый рывок, стараясь не обращать внимания на резкую боль в голове, и ставлю колено на горло этому уроду, заодно прижимая его левую руку с подключённой к ней капельницей.
Каха хрипит, пытается отбиваться свободной правой рукой, но я её перехватываю и заламываю кисть. Если бы не сдавленное горло, он бы завыл на всю больницу.
— Слушай сюда, брателло, — говорю я спокойным, немного даже зловещим голосом. — Вот ту штуковину, на которую ты меня послал, я тебе отрежу. Вот этой самой рукой.
Я несколько раз поворачиваю перед его лицом свободную руку, с растопыренными пальцами опухшими после вчерашнего.
— Отрежу и забью тебе в глотку. Ты понимаешь, что я говорю? Мигни, если понимаешь.
Но он даже мигнуть сейчас не может. Я чуть ослабляю нажим.
— Адрес я твой знаю, — продолжаю я, — и батя твой тебя не спасёт. Улавливаешь суть? Может, он меня и прижмёт потом, может даже на малолетку отправит, только тебе уже всё равно будет. Ты понял? А теперь, если понял, зажмурь глаза. Если не понял, я повторю, не переживай, у меня времени пресс.
Глаза его, вмиг покрасневшие, налившиеся кровью, отчаянно зажмуриваются.
— Молодец, — подбадриваю я. — Заяву свою заберёшь, скажешь, перепутал всё, вот и написал ерунду какую-то. Помутнение разума. Короче, сам реши, что сказать, мне по барабану, но чтоб меня больше не дёргали. Всосал?
Каха снова бешено моргает.
— Красава.
Я выпускаю его руку и убираю колено. Он сразу хватается за горло и хрипло порывисто дышит. На локтевом сгибе виднеется кровоподтёк.
— Ладно, — говорю я примирительно. — Нормально поговорили в итоге. Ты не обижайся, ладно? Ты же не хочешь, чтоб тебя обиженным называли, правда же? Давай, выздоравливай поскорее. Я от чистого сердца, честно. Только это, в порядке компенсации, полтинник подготовь. До выписки, завтра значит. Оке?
Он хрипит и ничего не отвечает. Да я и не жду ответа, просто поворачиваюсь и выхожу из палаты.
— А ты резкий, — с удивлением говорит мой сосед, когда мы незамеченными возвращаемся к себе. — Что за жаргон только, не просёк я.
— Жаргон… — хмыкаю я. — Я, Юрий Платонович, человек будущего! Мне в обыденной действительности тесно, понимаешь? Даже лексически тесно. Тебе вот сколько лет?
— Ну, сорок, — говорит он вроде как бы с лёгким вызовом.
— Сорокет значит, а мне в душе полтос, прикинь? Да ещё и с хвостиком. Старик я. И, ещё прикинь, дядя Юра, я снова в совке. Вот он родной, милый сердцу совочек! Второй секретарь обкома говоришь? Плевать мне на него! Управа на любого найдётся. У нас самая справедливая страна в мире! Самая лучшая и самая сильная. Это я тебе со знанием дела вполне авторитетно заявляю! Сохранить бы её на века, вот бы круто было!
— Занятный ты кент, Егорка, — качает он головой. — Совок, говоришь? Это ты неплохо сказанул. И с оборотнем тоже красиво получилось. Нравишься ты мне, хоть и мутный ты кадр. Вот смотрю я на тебя и раскусить не могу, кто ж ты такой… По жизни, как говорят социально близкие элементы.
— Со мной-то, как раз, ясно всё. Мент я, дядя Юра, мент. А вот ты кто? Я чёт тоже не пойму. Всё боди в картинках, но на вора повадками не похож, хотя человек авторитетный, не скрываешь.
— Мент, говоришь? — игнорирует он мои вопросы. — Ну и как там в будущем твоём ментовском?
— Хреново в будущем моём. Власть денег, волчий оскал капитализма, союз развален, технологическое отставание, откаты, экономические преступления, зарплата дрянь, интриги, жена и дочь дуры. Достало всё, но дух не сломлен.
— Да ты политический, — хрипит он и начинает хохотать.
В этот момент заходит медсестра.
— Так, — произносит она строгим голосом, — это что у нас здесь за веселье? Брагин! Что опять с капельницей?!
— Танюш, — отвечаю я, обаятельно улыбаясь. — Повернулся во сне, и иголка выскочила.
— Какая я
