Цеховик. Отрицание - Дмитрий Ромов
Конопатая Татьяна Михайловна выходит из палаты, талантливо крутя задом, так что все трое присутствующих мужиков по достоинству оценивают её мастерство.
— Товарищ, — обращается мент к моему соседу по палате, — вы бы не могли нас оставить на десять минут?
— Извиняй, командир, — хрипит тот в ответ, — слыхал, что Татьяна Михайловна сказала? Нельзя нам, на режиме мы. Ты если что поможешь утку подержать, а то, чувствую, приспичит мне сейчас?
Стебётся мужик, сто процентов. У него ж вроде только рука сломана. Капитан ничего не отвечает и только губы поджимает. Он берёт фанерный стул на металлических ножках и, придвинув к моей кровати, опускается на него.
— Так, ну давай, несовершеннолетний преступник, поговорим.
У капитана уставшее несвежее лицо с неопрятными усами подковой и потухший взгляд. Он кряжистый, с большими руками, похожий на работягу.
— Какой я преступник? — недовольно реагирую я.
— Вот ты и расскажи. Давай по порядку. Фамилия, Имя, Отчество, дата рождения.
Он достаёт из кожаного планшета лист бумаги и ручку. Чего ему сказать-то? Что я подполковник Добров? Почему-то мне кажется, что он не поверит.
— Говорить трудно, товарищ капитан, — отвечаю я, тяжело сглатывая. — Вы же и так знаете…
— Знаю-знаю, порядок такой. Ладно. Брагин Егор Андреевич, двадцать пятого января шестьдесят третьего. Так?
— Угу, — мычу я.
Надо запомнить. Только сейчас-то какой год?
— Вчера, семнадцатого декабря тысяча девятьсот семьдесят девятого года, в восемнадцать часов в гаражном массиве между улицами Весенняя и 50 лет Октября напал на гражданина Каховского Андрея Константиновича, нанёс ему телесные повреждения и отнял пятнадцать рублей.
— А чё не сто пятнадцать? — выдыхаю я. — Это что за новости?
— А так же нанёс телесные повреждения ещё двум несовершеннолетним гражданам, воспитанникам детского дома, между прочим. Подтверждаешь?
— Вы рожи-то этих граждан видели? — спрашиваю я. — Не кажется странным, что я один на четверых напал?
— На троих.
— Четвёртый с гаража кирпичом припечатал.
— Так подтверждаешь или нет, Брагин? Я тебе советую сейчас во всём признаться и вернуть деньги пострадавшему. На учёт в инспекцию по делам несовершеннолетних ты, считай по-любому встал. Но можешь и на малолетку загреметь. Сечёшь?
— И что надо сделать, чтоб не загреметь? — спрашиваю я.
Даже интересно, что за хренотень такая?
— Вернуть деньги, извиниться и написать чистосердечное. Больше ничего не могу посоветовать.
— Вообще-то, товарищ капитан, всё не так было, — говорю я спокойно. — Я шёл между гаражей, а ко мне подошёл ваш Каховский и трое его подельников. Потребовали десять рублей. Я отказался. Они на меня напали. Один из них пытался нанести удар холодным оружием, а самый мелкий убежал и залез на гараж. Я отбивался от троих, а тот, что убежал, кинул в меня кирпич с крыши. Как вам такая версия?
Капитан хмыкает и подождав пару секунд, говорит:
— Брагин, ты можешь, конечно настаивать на своей версии, но я тебе сразу говорю, во внимание её никто принимать не станет. Во-первых, ваш физрук сказал, что ты был не в себе, то ли пьяный то ли на наркотиках. А во-вторых, кто ты и кто Каховский? Сам-то подумай.
— Во-первых, вот он я. Берите кровь, делайте анализы на наркологию. Чего впустую воздух сотрясать? Во-вторых, и кто же такой этот ваш Каховский? Преступник, и уже не малолетний, между прочим. Так? Организатор группировки. Сейчас они школьников щиплют, а завтра будут шапки с людей срывать, а потом и дурью барыжить.
— Чего? — кривится милиционер. — Дурь — это то, что у тебя в голове.
— Вы кстати не представились и документ мне не показали, — продолжаю я.
— Грамотный больно? Ну и поедешь в колонию, раз грамотный. Там с такими, как ты знаешь что делают? Извинись перед Каховским и отделаешься лёгким испугом. С учёта тебя снимут после восемнадцатилетия. И всё, будешь чистый и свободный.
— Да кто такой этот ваш Каховский? — снова спрашиваю я.
— Сынок второго секретаря обкома, — отвечает мой сосед по палате. — Он с генералом милицейским вась-вась.
Ах, вот оно что… Ну, ясно всё с тобой, капитан.
— Так значит, чистый и свободный? — повторяю я, чувствуя, как к горлу подступает злость. — Да я таких, как ты, знаешь сколько повидал? У этих орлов детдомовских всё на рожах написано, вся история. Стопудово они у тебя на учёте стоят, тут и к бабке не ходи. А ты мне чё впариваешь? Агитируешь за советскую власть? Слышь, дяденька милиционер, а ты не оборотень в погонах? В третье управление КГБ давно заглядывал? Так я тебе могу помочь совесть очистить.
Капитан вскакивает.
— Ты, Брагин, за языком-то следи, — говорит он не то с недоумением, не то с испугом. — Я понимаю, ты головой ударился. Но оскорбление при исполнении…
— Выкормыш Щёлоковский, — цежу я сквозь зубы.
— А ну повтори!
— Иди, показалось тебе, — говорю я и отворачиваюсь к стене. Не хочу смотреть, как он изображает из себя большого и могучего начальника.
— Не ожидал от сопляка отпор получить? — посмеивается мой сосед. — Иди, капитан, иди. Парень по состоянию здоровья не может на вопросы отвечать, не помнит ничего. Потом придёшь, когда выздоровеет.
— Я тебя предупредил. Решай сам, Брагин, — зло говорит капитан. — Надеюсь, мозги у тебя на место встанут.
Он выходит хлопнув дверью так, что рифлёное стекло в ней ещё долго дребезжит.
— Слышь, Егор, — говорит сосед, — лихо ты его.
Я не отвечаю.
— Серьёзный ты, как я вижу. Я кстати Юрий Платонович. А ты вроде как Егор, так что ли?
— Похоже на то, Юрий Платонович, — поворачиваю я голову.
— Гляжу парень ты интересный, только не пойму зачем милиционеру всё рассказывать взялся. Им же вообще верить нельзя.
Я тяжело смотрю на него. Что за зверинец, честное слово! Один питомец лучше другого.
— А ты, Юрий Платоныч, человек авторитетный похоже.
— Ух, ты! Взгляд-то какой. Волчонок прям. Авторитет, сынок, годами зарабатывается, десятилетиями. Так что ты полегче на поворотах. Не с ментом базаришь.
— Понятно.
— Ну и хорошо, раз понятно. Я тебе вот что скажу. Собственные проблемы самому решать надо, а не на посторонних надеяться. Усёк?
Дедушка мой приговаривал: «Усёк, Васёк?». Интересно, если сейчас действительно восьмидесятый год, значит он живой ещё. И родители тоже. Хм, ну и дела… Или, если у меня крыша поехала, то я их не и узнаю сейчас? Или они теперь Брагины, а не Добровы?
— А олимпиада закончилась уже? — спрашиваю я.
Юрий Платонович довольно долго не отвечает, а потом говорит:
— Не похоже, что ты комедию ломаешь. Не помнишь что ли?
— Тут помню, тут не помню, — отвечаю я цитатой
