Буканьер - Геннадий Борчанинов
Ниггеры вокруг зашептались ещё сильнее, и меня вдруг посетила идея. Я запел.
— Замученный дорогой, я выбился из сил... — начал я, склонившись над исполосованной спиной Обонги и вытирая запёкшуюся кровь вместе с гноем.
— И в доме лесника я ночлега попросил... — тихонько пел я, глядя на испуганных ниггеров и посмеиваясь над собственной шуткой. Репутация колдуна мне не повредит. Странно, что эта мысль не пришла ко мне раньше.
Несколько раз мне приходилось прерываться, чтобы ополоснуть тряпку. Взгляды всех обитателей барака оказались прикованы ко мне, повисла тишина, в которой моё тихое пение разносилось так, будто я выступал в «Олимпийском». Мне сперва захотелось заткнуться, но я понял, что это будет самым плохим решением. Раз уж я начал «обряд», надо доводить его до конца.
Подпевая и даже чуть пританцовывая для пущего эффекта, я полностью вытер спину Обонги, и принялся за его брата Мувангу, который лежал, переполненный ужасом, но не смел даже пикнуть, пока я обтирал его раны, хотя ему наверняка было больно. По-хорошему, лучше было бы сделать это не водой, а хотя бы спиртом, но откуда у рабов такое богатство? Даже ром, наверное, подошёл бы, я видел, как его пили некоторые охранники.
Через какое-то время Обонга проснулся, я напоил и его тоже. Негр сперва недоверчиво уставился на меня, но Муванга что-то сказал ему на своём языке, и он спокойно принял питьё.
— Спасибо, — буркнул он.
Муванга снова что-то ему высказал грубым тоном.
— Спасибо, масса, — исправился Обонга, и я ухмыльнулся.
Тряпку я промыл ещё раз и вручил Муванге, который прижал её к груди, словно это был какой-то амулет немыслимой силы.
— Держи у себя, — сказал я и отправился на своё место.
Остальные ниггеры о чём-то горячо спорили, то и дело показывая в мою сторону. Я устало потёр глаза. Хотелось спать, ощущение было такое, будто на глаза мне насыпали горсть песка.
— Зачем ты им помогаешь? — спросил Шон, растянувшись на соломе.
Я пожал плечами.
— Кто-то же должен. Помоги ближнему, и всё такое, — сказал я.
— Глупость какая-то, — сказал он. — Они же ниггеры. Они тут пачками дохнут каждый день.
— Ну и что, — сказал я.
— Ничего, — сказал Шон. — Зря тратишь время.
— Может быть, — хмыкнул я.
Умом я понимал, что он прав, но всё равно не мог просто взять и оставить их умирать, когда я хоть как-то могу им помочь. Снова этот неуместный гуманизм, да. Одно дело, когда ты видишь, как какого-нибудь ниггера убивает на лесоповале упавшим деревом или он просто падает замертво на плантации тростника, и совсем другое, когда рядом с тобой кто-то медленно угасает от полученных ран. Здесь я хотя бы могу помочь. Хоть как-то.
— А ты и в самом деле колдун? — после некоторой паузы спросил Шон.
Я рассмеялся, и этот хриплый смех прозвучал в бараке настолько неуместным, что я осёкся и замолчал.
— Нет, — ответил я. — Но пусть лучше они так думают.
— Понял, — сказал Шон.
Снова повисла тишина, то и дело прерываемая чьим-то хриплым кашлем, тихими стонами раненых и шуршанием соломы. Я тоже растянулся на лежанке и прикрыл глаза, вспоминая серое небо Екатеринбурга и ледяные горки на площади 1905 года. Мне хотелось уснуть и снова оказаться там, слепить снежок, вдохнуть морозного свежего воздуха. Но изо дня в день я просыпался в вонючем бараке где-то в глубине гаитянских лесов.
Послышались осторожные шаги, и я встрепенулся, рывком поднимаясь с постели. Передо мной стоял ниггер, тот, что вчера получил от меня по морде. Он испуганно отскочил, поднимая руки перед собой, будто защищаясь. Я хмуро уставился на него.
— Чего тебе? — буркнул я.
— М-м-м... Масса, я это... — забормотал он, и я не мог разобрать ни слова из того, что он говорит.
Но я видел, что он изрядно напуган. Его мясистые губы дрожали от страха, руки он так и держал перед собой, будто боялся, что я накинусь на него с кулаками. Но это он подошёл ко мне в темноте, а не наоборот.
— Скажи нормально, мать твою! — рыкнул я.
Ниггер умолк моментально, будто я нажал кнопку на пульте.
— Масса, простите меня, — выдавил он. — Не надо насылай порча! Пожалуйста, масса!
Видимо, совет рабочих негритянских депутатов велел ему идти и просить прощения, чтобы белый колдун забыл вчерашнюю ссору и не гневался на мирных работяг. Это было даже забавно в какой-то мере.
— Бог простит, — буркнул я, и перекрестил его по-православному.
Ниггер взвизгнул и подскочил на месте, дрожа ещё сильнее.
— Иди уже отсюда, балбес, — сказал я, но ниггер бухнулся на колени и зарыдал, пытаясь подползти к моим ногам.
Мне вдруг стало не по себе.
— Прошу! Не надо порча! Моя сделай всё, что скажете! — взмолился он.
Шон от этих криков проснулся и уставился на него с неприязнью.
— Гони его пинками, — сказал он. — Кончай вопить, идиот!
Я с трудом встал, пошатываясь от того, что ниггер так и пытался ухватить меня за ноги, и возложил руку на его курчавую голову. Он снова замер, как мышь перед удавом.
— Иди с миром, — сказал я. — Нет порчи.
Я обвёл взглядом барак, и увидел, что все ниггеры пристально глядят на эту сцену и жадно вслушиваются в мои слова. Похоже, я перестарался с демонстрацией колдунства и питерский панк-рок внушил им настолько глубокое уважение, что они теперь в самом деле считают меня колдуном. Лишь бы не проболтались охране, а то гореть мне на костре синим пламенем. С колдунами и знахарями тут разговор короткий, и я вспомнил это только сейчас. Где-то в груди колыхнулся едкий страх.
— Спасибо, масса! — обрадованный ниггер наконец отпустил мои грязные ноги, и поспешил к своим. Негра окружили взволнованные соплеменники, барак зашуршал тихими возбуждёнными разговорами.
Мы с Шоном посмотрели ему вслед, переглянулись, и снова рухнули спать.
Глава 8
Следующим утром я буквально не узнал своих соседей. На раздаче баланды меня пропустили вперёд, да и вообще, видно было, как поменялось
