Буканьер - Геннадий Борчанинов
Затем мы принесли и третьего, а месье Блез так и сидел с трубочкой на крыльце, поглядывая на нас. Лицо его не выражало никаких эмоций, будто вырезанное на деревянном чурбаке. Только когда мы вышли из барака, он тут же обратил свой взор на нас.
— Бегом на поле, — ровным тоном приказал он, будто он был футбольным тренером, а не управляющим плантацией. — Бернар найдёт вам занятие.
Я посмотрел на небо. Солнце едва-едва доползло до своего зенита, а значит, ещё весь день впереди, и работать нам предстоит до самого заката. Снова. Мы нехотя поплелись на поле, но в спину нам донёсся резкий окрик управляющего.
— Бегом! — прорычал он, и мы чуть ускорились, больше делая вид, что бежим.
Едва мы показались на поле, как Бернар Лансана грубо нас обругал за нерасторопность.
— Вы где шляетесь, голубки?! Живо мотыгу в зубы и вперёд! — сходу облаял нас надсмотрщик.
Мне, как обычно, захотелось разбить мотыгой его башку, как камбоджийскому интеллигенту. Месье Лансана был недоволен, что из-за сбежавших негров мы вышли в поле позже обычного, и не стеснялся подгонять всех плетью, но в остальном это был обычный рабочий день, навалившийся тяжёлым грузом на наши плечи.
Охрана сегодня тоже была гораздо бдительнее, чем всегда. Ещё бы, за сам факт того, что они едва не прошляпили побег и не нашли подкоп, который беглецырыли как минимум несколько ночей, их по головке не погладят, и теперь охрана компенсировала свой грешок удвоенным усердием. И, похоже, Блез уже сделал им внушение, потому что они ходили хмурые и злые, как церберы. Зато я, глядя на их рожи, злорадно посмеивался в бороду. Да и не только я один.
Но всякий раз, когда я вспоминал про порку и клеймение, улыбка сама собой сходила с моего лица, а когда я закрывал глаза, то передо мной всплывали искажённые мукой лица и свистящая плеть, раз за разом рассекающая чёрную кожу. Чтобы хоть как-то отвлечься, я пытался петь песни, как это частенько делали ниггеры, но с трудом вспоминал хоть что-то длиннее одного куплета, и перескакивал на следующую, продолжая мотыжить землю. Я чувствовал, что медленно схожу с ума здесь, и если в ближайшее время не вырвусь с этой плантации, то здесь и подохну.
Время тянулось, как сопля, медленнее, чем капает битум, и от жары плавился мозг. Мне казалось, что я работаю уже весь день, что прошло уже несколько часов, но всякий раз, когда я поднимал голову к небу, солнце насмешливо глядело на меня с высоты, нисколько не приблизившись к западу.
Сумерки наступили так резко, что я даже сперва и не понял. Я устал настолько, что даже не радовался окончанию дня, помня, что завтра это всё продолжится. Нас увели к баракам, как обычно, выдали по маисовой лепёшке и по одному, пересчитывая по головам, завели внутрь.
Выпоротые рабы лежали на соломе, так и не приходя в сознание. Те негры, на чьи лежанки положили несчастных, возмутились, один даже попытался оттащить соплеменника со своего места, но я подошёл к нему и загородил собой.
— Уйди от него, — неожиданно даже для себя сказал я.
— Моя тут спать! — возразил ниггер.
— Найди себе другое место! — тихо прорычал я.
Меня коробило это отношение. Может, излишний гуманизм двадцать первого века тут был не к месту, но я не смог промолчать и оставить это как есть.
Ниггер что-то злобно пробормотал на своём наречии, и я, догадываясь, что он говорит что-то нехорошее, сходу двинул ему локтем в зубы. Ниггер отшатнулся, упал, его друзья подхватили его за руки, полезли на меня, но я стоял, готовый ко всему. Какая-то часть меня желала, чтобы черномазые просто забили меня до смерти прямо тут, лишь бы это всё закончилось. Я почувствовал локтем, как сбоку от меня встал Шон, и это придало мне сил.
— Катитесь к дьяволу, черномазые, — сказал он, и на нас двоих негры уже не рискнули лезть, рассеявшись по бараку столь же быстро, как и появились тут.
— Спасибо, — тихо сказал я.
— Не стоит, — сказал он.
Мы проводили ниггеров пристальными взглядами, убедившись, что все вернулись на свои места, а те, кому пришлось уйти, нашли себе новые, и только после этого отправились в свой угол.
Утром один из раненых, тот, кого порол Бернар Лансана, умер от горячки.
Глава 7
Следующий день ничем не отличался от всех других. Та же баланда, от которой тянуло блевать, та же работа на износ, те же ниггеры вокруг, жестокое палящее солнце и пристальные взгляды надсмотрщиков. Как это всегда бывало после попыток побега, охраняли нас бдительнее обычного, по крайней мере, первое время. Я знал, что скоро охранники расслабятся и всё пойдёт своим чередом.
Вечером, когда мы вернулись в бараки, я первым делом подошёл к беглецам. Выпоротые негры так и лежали спинами кверху, серые лица заострились. Я потрогал их лбы, у обоих был жар. В сознании был только один. Он посмотрел на меня большими глазами, похожими на коровьи, и что-то тихо просипел пересохшими губами.
Я дал ему немного воды. Ниггеры смотрели на меня, как на полного дурака, перешёптываясь, а то и показывая на меня пальцами, но я не обращал внимания. Не стоят они того. Шон Келли наблюдал за моими действиями с интересом, но помогать явно не собирался.
— Спасибо, масса, — прошептал негр, когда наконец оторвался от моей фляжки.
— Как тебя зовут? — спросил я. — Имя?
Негр сглотнул, как-то странно всхлипнул и часто заморгал.
— Муванга, — ответил он.
— А его? — спросил я, показав на второго негра, лежащего без сознания.
— Обонга, — сказал он. — Брат.
Я понимающе кивнул. Теперь я и впрямь видел сходство в их лицах, особенно, если не обращать внимания на свежее клеймо.
— Больно... — простонал Муванга.
Кровь давно запеклась бурой коркой на их спинах. Раны Муванги выглядели чистыми, хотя кожа была рассечена до самого мяса. Шрамы будут во всю спину, тут и думать нечего. А вот у Обонги кое-где виднелся гной, да и вообще выглядел он похуже. Я тихо вздохнул, сам удивляясь собственному милосердию, но пересел ближе к Обонге и тронул его за предплечье. Негр даже не шелохнулся.
Я оторвал от лохмотьев, которые раньше были моими пляжными шортами Tommy Hilfiger, небольшой
