Алексей Кулаков - Великий князь
– Вот теперь можно и в мыльню идти. Федька с Ванькой нас, поди, уже заждались. А, сыно?
Однако, сохранить хорошее настроение надолго им было не суждено – потому что недалеко от заветной дверки в царские мыльни отцу и сыну попался на глаза служивый в кафтане постельничего дьяка. Стоял он смирно, но выглядел при этом так, что и самому недалёкому умом стало бы понятно, что приказной имеет очень важные вести.
– Говори?..
Низко поклонившись, плюгавенький служитель приблизился и что-то зашептал. Дмитрий не слушал, что именно докладывает постельничий дьяк, хотя, при желании, и мог бы – отец не держал от него особых секретов. Какие тайны от наследника и первейшей опоры в державных делах?.. Нет, он сам не стремился вникать во все без исключения родительские заботы – потому что ему и своих хватало, с избытком.
– Ступай.
Зато изменившееся настроение родителя ощутил моментально – исчез добродушно-тёплый настрой с оттенками горделивого счастья, а на смену ему пришло раздражение, густо замешанное на непонятной опаске (за него?) и желании кого-нибудь прибить. Желательно – очень мучительно, да чтобы подольше, подольше!..
– Батюшка?
– Пойдём.
Только через полтора часа, вдоволь посидев в парилке, опробовав (в основном на сыновьях) веники из свежих берёзовых листьев и залив прорезавшуюся жажду прохладным духмянистым квасом, Иоанн Васильевич отмяк душой. Услав младшеньких остывать и одеваться, царственный отец похлопал ладонью рядом с собой, приглашая старшего садиться поближе.
– Верные людишки с Литвы весточку прислали.
Моментально поняв, о чем идёт речь, Дмитрий насторожился – уж слишком много надежд и планов он связывал с тем, чтобы отцовские прознатчики установили УДОБНЫХ для него заказчиков покушения на его жизнь. Даже, наверное, и не удобных – а единственно необходимых. Мало ли что там Ходкевич лепетал про вечных соперников своего рода, магнатов Радзивиллов? Даже если вдруг это и правда, всё равно – мелко, слишком мелко для задуманного…
– Бенедиктинцы.
Чувствуя, как в родителе вновь начинает разгораться гневный огонь, сереброволосый подросток легонько погладил отцовскую руку.
– Я сразу о том говорил, батюшка – или иезуиты, или бенедиктинцы.
– Помню. Как и о том, что сам Жигимонт Август к сему злоумышлению руку приложил.
Не сдержавшись, глава правящего дома рыкнул в приступе злобы:
– Прихвостень папежный, сам пустоцветом живёт, и других потомства лишить желает!!! Словно тать ночной, все дела свои норовит исподтишка обстряпать…
Окончательно успокоившись, московский властитель не удержался и сплюнул на пол.
– Висковатов ведь доподлинно вызнал – Жигимонтишке мир и дружба меж нами и Литвой, что в сердце нож острый!..
Дверь в предбанник открылась, пропуская князя Вяземского.
– Поди вон!
Афанасия словно ветром сдуло. Не приходилось даже и сомневаться – через пять минут все заинтересованные лица уже будут знать о плохом настроении повелителя.
– Что молчишь, сыно?
– Думаю и вспоминаю, батюшка.
– И о чем же ты думаешь?
– О том, что долг платежом красен. И о том, почему меня поперёд тебя отравить решили.
Внимательно поглядев на своего наследника, Иоанн Васильевич надолго замолчал. Убийство правителя соседней державы не было чем-то запретным – если смерть приходила к нему на бранном поле. Или в результате ловко организованного дворцового переворота. Бунт черни или смута среди бояр тоже были уважительной причиной – слабому государю не дано удержать власть. Остальное же… Было невместно. С другой стороны, раз последний Ягеллон действует столь бесчестно, так и держать его стоит не за собрата-государя, а за погань, чести никогда не имевшую! А с такими – всё дозволено, всё разрешено. Хотя конечно торопиться с такими решениями никак нельзя, надобно всё хорошенько обдумать и взвесить.
– Ты, сынок, живое доказательство того, что вера наша истинная. Что деяниями и помыслами своими мы идём по стезе, заповеданной Создателем. Всего лишь прослышав о благодати твоей, людишки литовские да польские переходят под руку Москвы. Под нашу руку! А не станет Жигимонтишки – и всё княжество Литовское от королевства Польского тотчас отшатнётся, государя себе на стороне искать станет. Бояр да шляхты православной там покамест поболее, чем предателей-католиков!
Помолчав и бесцельно погоняв стаканчик с квасом по столу, тридцатипятилетний Рюрикович внезапно хмыкнул:
– В посольстве великом многие именитые литвины к тебе присматривались. О делах и привычках твоих расспрашивали – что за нрав у тебя, какие забавы любишь, и не бываешь ли гневлив попусту. Смекаешь, Митька, к чему их интерес?
– Да, батюшка. Только католики, и в особенности иезуиты костьми лягут – но не допустят меня на трон великого князя Литовского.
– Ну, это мы ещё поглядим… Ладно, что ты думаешь, я понял. А вспоминал о чем?
– Поначалу о бабке двоюродной, княгине Елене Ивановне. Потом о бабушке родной, Елене Васильевне. А напоследок и матушка вспомнилась.
Намёк получился что надо, ибо все три великих княгини умерли как раз от яда. Поэтому совсем не удивительно, что прямо на глазах у сына отец потемнел лицом, и с явственной надеждой поинтересовался:
– Узнал, кто Настеньку отравил?..
– Сколько не вопрошал об этом, знание сие так и не открылось.
Сереброволосый подросток и его родитель помолчали, каждый думая о своём.
– Батюшка. Папежники не успокоятся, пока не добьются своего. Есть яды, называемые составными, и состоящие из нескольких разных жидкостей. Каждая в отдельности безвредна, поэтому – сколько ни снимай с питья и еды пробы, такую добавку не различишь. Соединившись же в теле жертвы, они превращаются в страшную отраву. Ещё есть яды с долгим действием, добавляемые малыми частями…
– Я и без тебя про то знаю!..
Моментально вспыхнув и так же быстро успокоившись, великий государь Московский пошарил взглядом в поисках вина. Не нашёл, и тут же нетерпеливо прикрикнул:
– Эй, кто там есть?!..
Почти без задержки показался один из служек – ближные бояре и дворяне, кои обычно и прислуживали князю в банных делах, предпочли проявить предусмотрительную скромность.
– Вина.
Вновь оставшись вдвоём, отец положил руку на плечо сына, тем самым молчаливо извиняясь. Открылась дверь, пропуская князя Вяземского, рискнувшего вновь появиться перед гневными очами своего повелителя, тихо стукнул стеклянный графинчик с вином и небольшой серебряный кубок…
– Ступай, Афоня.
Подождав, пока дверка плотно закроется, Иоанн Васильевич самолично наплескал себе вина, затем с сомнением поглядел на сына. Подумал, но всё же налил и ему. Кваса.
– Про яды твои составные много кто слышал, да никто их не видел – аптекарь наш Арендишка как-то говаривал, что-де перевелись умельцы, способные такое сварить. И я те его слова крепко проверял, сыно. Так что не бери себе в голову все эти…
– Я могу.
Открывший было рот для очередной успокоительной сентенции, правитель понял, что вновь недооценил таланты своего первенца.
– М-да.
– Батюшка. От меня не скрыть любую отраву в еде и питьё – но ты, и братья с сестрой того не могут. Я… Очень боюсь потерять кого либо из вас. Как матушку.
– Ну-ну, откуда такие мысли?
Осушив свой кубок, Иоанн Васильевич вздохнул и слегка сгорбился. Вновь налил себе вина, чуть-чуть поколебался, затем всё же выплеснул на пол квас из берестяной кружечки сына и наполнил её сладковатой романеей. Не полностью, конечно – наполовину.
– Вижу ведь, придумал уже что-то. Говори уж.
Через пять минут размеренного шепота, разбавленного очень тихими вопросами и ответами, великий государь, царь и великий князь всея Руси ненадолго замер в полной недвижимости, затем медленно и как-то грузно поднялся, напрочь позабыв о вине. Уже перешагнув высокий порог, он остановился, глянул на вскочивших на ноги ближников и нехотя обернулся назад:
– Я подумаю.
***
Тёплой июльской ночью царящая в небе Луна, заметив наплывающие с запада дождевые тучи, начала светить особенно ярко – с извечным своим любопытством заглядывая в окна домов и проникая в людские чаянья и сны. Скользила пальчиками прозрачных лучей по крестьянам и боярам, ремесленникам и купцам, монахам и воинам, смотрела – и не видела ничего для себя нового. Хотя?.. Проникнув сквозь удивительно чистое и большое стекло в одну из спален Теремного дворца, небесная красавица прикоснулась к разметавшейся по подушке светлой гриве волос, скользнула по нежной коже лица и закинутой за голову руке…
Ш-шш!
Проснувшись посреди ночи от слитного шороха мелких капель дождя, Дмитрий пару мгновений соображал, что это такое его прервало его сон, наполненный весьма сладкими видениями. Зевнул, чуть шевельнулся, после чего приподнял покрывало и со слабым удивлением обозрел кое-какую часть своего тела, победно вздыбившуюся вверх.
