Владимир Романовский - Добронега
Мария внимательно смотрела на Ярослава. Она помнила его совсем не таким. В отрочестве он был медлительный, нерешительный, вялый, трусливый. Сейчас в глазах посадника новгородского была стальная решимость, весьма напоминающая решимость Владимира. Я неправильно действую, поняла Мария. С ним нужно было говорить совсем по-другому. А теперь уже поздно – он знает, он видел, он все взвесил, оценил, и принял к сведению.
– Я подумаю о союзе, – сказала она, вставая. – Ты очень изменился, брат мой. Я подумаю… Впрочем, услугу тебе я оказать могу. Она тебя ни к чему не обяжет.
– Я тебя слушаю.
– Насколько я знаю, ты в очень хороших отношениях с Глебом.
– Да, пожалуй, что так.
– Он несколько раз гостил у тебя в Новгороде.
– И такое было.
– Ты ему доверяешь.
– Да.
– Его хотят убить. До него дошла весть об отце, и он едет в Киев. Обычным путем. Его убьют по дороге. Но тот, кто должен это сделать, еще не выехал. Твой гонец может его опередить и предупредить Глеба.
Ярослав побледнел.
– Тебе это точно известно?
– Совершенно точно.
– Это ты отдала такой приказ?
– Нет. Я не люблю смертоубийства.
– Хорошо. Спасибо.
– Я пойду. Но к разговору этому мы еще вернемся, надеюсь.
– Когда тебе будет угодно.
– Благодарю тебя.
***
Живописные остатки аскольдовых укреплений на берегу не произвели никакого впечатления на группу из десяти варангов, прибывшую к Скальду по важному тайному делу. Группа вооружена была топорами, палицами, и свердами, но также веревками, а у одного из варангов имелась в походной суме плотничья пила. Варанга этого привел к Эймунду в последнюю минуту один из членов группы, объяснив, что это его кузен, очень хорошо разбирающийся в таких делах, плотник изрядный. Эймунд оглядел новоприбывшего, задал ему несколько вопросов, нашел, что человек ловок и сметлив, дело свое любит, а то, что никогда не участвовал он в военных схватках – беда небольшая. Длинный тонкий шест, принесенный плотником, восхитил Эймунда. К шесту с помощью зажимов прилаживалась веревка с петлей, и, держа шест одной рукой, а веревку другой, человек затягивал петлю на конце шеста. Очень кстати.
Тут же плотник принес ощутимую пользу, найдя, что четыре топора, имевшиеся в наличии, наточены арсельно, и, вынув из сумы необычного вида точильный камень, показал свое умение. После его заточки топором можно было на лету разрезать волос, что парень и продемонстрировал. Эймунд, ценивший людей умелых, остался парнем чрезвычайно доволен.
Выбрали заросли погуще, чтобы менее заметны были следы вырубки, и срубили несколько молодых деревьев, тут же заточив их в колья. Сориентировавшись на местности, выбрали еще один сгусток флоры, у кромки поля, и высокую гибкую березу в нем. Ловкий малый, точильщик топоров, и здесь оказался очень полезен – он без всяких усилий, обмотав конец веревки вокруг пояса, проворно залез к самой верхушке и там веревку приладил и стянул хитрым узлом. Оставшиеся внизу ухватили веревку и стали отходить, пригибая березу к земле. Когда вершина оказалась на расстоянии человеческого роста от земли, плотник спрыгнул вниз. Под руководством плотника и под наблюдением Эймунда, орудуя палицами, варанги вогнали в землю колья под углом и намотали на них веревку. Дерево таким образом осталось пригнутым к земле. Тут же к нему приладили вторую веревку, вдвое длиннее первой. После этого вся группа спряталась в аскольдовых укреплениях, выставив часового, дабы не быть застигнутыми врасплох. Рагнвальд, правая рука Эймунда и один из членов группы, сурово поглядывал на плотника, завладевшего вниманием и благоволением начальника, но придраться было не к чему – парень действительно был очень полезен делу.
– Слушайте, дети мои, – сказал Эймунд. – Что бы ни случилось, когда мы сойдемся полукругом у шатра, какие бы непредвиденные обстоятельства не возникли у нас на пути, первым делом следует умертвить военачальника. И пусть тот, кто окажется к нему ближе всех, сделает это. И пусть он же, если не будет ранен, взвалит его на плечи и несет бегом к лодкам, и не ждет нас, оставшихся и сражающихся, но отчаливает и идет водою к Днепру, и дальше, вниз по течению, к уговоренному месту. А если ранен окажется, то пусть тот, кто не ранен, и ближе всех, взвалит на плечи. И дальше все тоже самое. А как только отбежит он на хорошее расстояние, такое, что догнать его уже невозможно до тех пор, пока он не сел в лодку и не отчалил, либо я, либо, если меня убьют, кто-то из вас, увидав, крикнет по-латыни – «Сатис!» И тогда мы все перестаем сражаться и отходим к лодкам, прикрываясь. Поняли ли вы меня, дети мои?
***
Вести из Киева дошли до Бориса утром. Войско продолжало двигаться к городу весь день, а ближе к закату стратегически расположилось на ночлег в поле, а не в лесу, ибо поле труднее поджечь, чем лес, да и приглянулось это поле кому-то, кто стал агитировать остальных за остановку именно здесь.
Борису было все равно, где останавливаться на ночлег, и он согласился с мнением большой части войска. Князь пил, истериковал, временами впадал в ступор, и действовал на нервы своим воеводам.
Разбили шатры. Двое самых главных воевод уединились с Борисом в его шатре.
– Веришь ли ты в судьбу, Борис?
Борис выпил, подышал, вытер потный лоб шершавым рукавом, и сказал:
– А?
– Веришь ли ты в судьбу?
– Как не верить, – ответил Борис. – Как не верить!
– Подумай, князь. Вот у нас войско, и вот мы будем завтра или послезавтра в Киеве.
– Да, – сказал Борис. – Осиротел Киев.
– Святополк в Берестове.
– Да, – подтвердил Борис. – В Берестове.
– Ярослав в Новгороде, – настаивал воевода. Весть о прибытии Ярослава в Киев еще не дошла до борисова войска.
– В Новгороде, – согласился Борис.
– Тебя Владимир любил больше всех детей своих.
– Да, – сказал Борис и заплакал.
– Горе твое огромно.
– Да, – подтвердил Борис, плача.
– Тебе нужно продолжить дело отца. Ты не только любимый сын. Ты ведь еще и старший сын.
– Я-то? – удивился Борис, размазывая кулаком слезы.
– Старший законный сын. Первенец крещеный. Престол принадлежит тебе. Святополк не по праву занял его.
– Святополк-то?
– Не по праву. Во грехе он зачат, и даже, говорят, не Владимиром, но братом его.
Борис вытер лицо рукавом.
– Это не важно, кем он зачат, – сказал он, всхлипывая. – Раз отец признал его, значит он и есть старший сын.
– Отец хотел, чтобы после него правил ты.
– Хотеть он мог, – уныло согласился Борис, – но что толку?
– Ты должен править Русью, Борис. Мы за тебя горой.
Борис насупился.
– Да? – сказал он. – Править?
– Именно.
– Но Святополку эта мысль не понравится.
– А мы его не спросим.
– Святополк приведет войско и меня посадят в темницу.
– Мы отобьемся. Займем Киев, запрем ворота, и будем ждать подкреплений. Народ тебя любит.
Действительно, Борис был – народный любимец. Неприкаянных слабых сыновей всегда любят и жалуют, ибо неприкаянные и слабые дают возможность проявить снисходительность. А люди обожают быть снисходительными.
– Но ведь это будет война со Святополком, – сказал недоуменно Борис.
– Да. И что же?
– Но Святополк – мой брат. Как же я с братом воевать буду?
– Владимир с братьями своими воевал.
– Так то до крещения.
– И после тоже. И Святополк, бывало, и Мстислав, и Изяслав – все против братьев ходили.
– Не знаю. Нет. Не пойду я против брата.
– Мы будем с тобой.
– А что мне-то до вас. Вам он не брат.
Воеводы переглянулись.
– Слушай, Борис, – подал голос тот, кто все это время молчал. – Горе твое велико, но ты не заговаривайся. Что значит – что тебе до нас? Мы за тебя кровь проливали…
– Когда это? – удивился Борис.
– Готовы были пролить, – раздраженно поправился воевода. – Это одно и тоже. И сейчас готовы. Пойдем в Киев, и станешь ты Великим Князем. Будь ты мужчиной, Борис. А то ведь обидимся мы да и бросим тебя здесь, и уйдем к какому-нибудь другому князю.
Борис вдруг выпрямился, откинул назад волосы, поднял брови, и с неожиданным презрением сказал:
– Я вас не держу.
В голосе мелькнула владимирская интонация. Воеводы снова переглянулись.
***
На закате с киевской стороны к стану подъехал одинокий всадник. Безошибочно определив княжеский шатер, он направился прямо к нему. Остановив коня, он соскочил на землю, поправил походную суму на плече, и обратился к сторожившему вход ратнику:
– Мне нужно срочно видеть князя.
– Князь не расположен никого видеть, – ответил ратник.
– Это все равно, расположен или нет. У представителей нашего рода есть право видеть славянских князей в любое время.
– Что же это за род такой, – насмешливо спросил ратник. – Уж не Лыбезные ли? Или, чего доброго, сами Моровичи?
