Оленин, машину! - Дарья Десса

— Николоз, — сказал я, твёрдо глядя ему в глаза. — Если ты хочешь остаться моим другом, давай договоримся: эта катана — моя. И точка.

Грузин поник. Опустил глаза.

— Как скажешь, генацвале, — произнёс с тоской.

Мы продолжили путь. Студер трясло на ухабах, приходилось крепко держаться за жёсткую лавку, что то и дело норовила крепко долбануть по пятой точке. Никакого комфорта. Но зато едем, уже хорошо. Память подсказала когда-то увиденное настоящим Алексеем Олениным — многокилометровые маршевые колонны советской пехоты, уныло бредущие по бескрайним степям Украины в сторону Днепра. Лил дождь, было холодно. Под ногами — грязное месиво. Но надо идти, и тысячи людей шагали, с трудом выдирая ноги из жижи, чтобы сделать ещё шаг к Победе.

Глава 50

Я попросил водителя остановить студебекер у того места, где остался мой несчастный виллис. Как только колёса грузовика скрипнули, замирая, я спрыгнул на землю. Гогадзе, видя, куда направляюсь, выбрался вслед за мной. Другие бойцы тоже потянулись. Кто оправиться, кто перекурить.

Мы с грузином подошли к машине, которая выглядела гораздо хуже, чем я её запомнил. Она лежала на боку, сильно помятая, со всеми следами той страшной аварии, которая едва не отправила нас с пассажиром на тот свет. Радиатор теперь уже не парил. Вид у боевого внедорожника был действительно плачевный. «Краше в гроб кладут», — вспомнилась поговорка. Я наклонился, чтобы ещё раз осмотреть повреждения.

Гогадзе поцокал языком, присев рядом.

— Этот железный конь уже не встанет, — сказал он, скептически качая головой. — Проще его пристрелить, чем пытаться починить. Давай тут бросим, а? Спишешь на боевые потери. Я свидетелем буду.

Я выпрямился, вытер грязь с ладони и посмотрел на него серьёзно.

— Верного друга в беде не бросают, Николоз, — твёрдо ответил я, словно говорил о боевом товарище, а не о груде железа. — Мы его на ноги поставим. На колёса, то есть.

Грузин улыбнулся уголком губ, слегка недоверчиво покачав головой.

— Этого «друга», похоже, словно танком переехали, — не сдавался он. — Лучше взять что-то новое, а это в металлолом.

Но я не собирался сдаваться. Виллис за всё время службы не подвёл меня ни разу. Как бы не жаловались на американскую технику, эта машина переживала и болота, и камни, и даже сдюжила после обстрела из японского пулемёта. Бросить её сейчас, только из-за поломки, когда от нас требовалась лишь возможность починить и дать ещё один шанс, я не мог.

— Нет, — решительно сказал я. — Будем тащить.

Гогадзе развёл руками.

— Ну, ты упрям, как осёл. Но помогу, если хочешь, — сказал он с лёгким смешком в голосе. «Странный он всё-таки тип этот Николоз. Над оружием трясётся, а вот автомобиль, от которого пользы, даже, и побольше будет, готов бросить». Конечно, я понимал, что Гогадзе в какой-то степени прав. Возиться с виллисом механикам придётся очень долго. Даже представляю, какими херами Кузьмич покроет мою голову, когда увидит, что за металлолом я ему притащил. Но я твёрдо решил: раз доверили мне автомобиль, буду его спасать, как он меня.

Мы пошли обратно к грузовику за тросом. Я забрал из кузова нужные инструменты и подошёл к «виллису». После нескольких минут возни удалось закрепить трос на одной из уцелевших металлических частей рамы. Гогадзе помогал, хотя я видел, что он по-прежнему скептически относится к затее. Но, как говорят, в бою и конь хромой пригодится, если другого нет.

— Ну что, готов? — спросил я, пристегнув последний крепёж.

Гогадзе кивнул и снова забрался в кабину студебекера. Я отошёл на безопасное расстояние и дал сигнал. Грузовик медленно двинул вперёд, трос натянулся, и виллис со скрежетом начал трогаться с места. Задняя ось качнулась, и машина, неуверенно покачиваясь, словно пьяная, выпрямилась.

— Давай, давай! — крикнул я, подбадривая и грузовик, и себя.

Водитель плавно тронул студер вперёд, и виллис с тяжёлым скрипом и дребезгом покатился за ним. Казалось, что он вот-вот снова рухнет на бок, но колёса крутились, пусть и с трудом. Он вихлял из стороны в сторону, словно неуверенный старик, который забыл, как нужно идти ровно.

— Как корова на льду, — хмыкнул Гогадзе, когда я снова забрался в кабину.

— Но идёт же! — парировал я, несмотря на то, что виллис действительно выглядел так, будто через минуту рассыплется на части.

Грузин бросил на меня взгляд, в котором смешивались насмешка и уважение.

— Ты уж слишком сильно привязался к этому железу. Кто бы мог подумать, что машина может стать тебе другом.

— Ты не знаешь его истории, — сказал я, устраиваясь поудобнее в кузове. — С этим виллисом я столько прошёл, что бросить его сейчас было бы предательством.

Грузовик медленно двигался по неровной дороге, таща за собой покалеченный внедорожник. Колёса виллиса иногда подпрыгивали на кочках, и машина дребезжала так, что казалось, вот-вот развалится. Но я не терял надежды — мы его починим. Как бы там ни было, до базы дотащим, а дальше уже посмотрим.

— Знаешь, — произнёс Гогадзе после минутной паузы, — твой виллис меня чем-то напоминает тебя. Такой же упрямый и не сдающийся. Упёртый.

— Может, поэтому мы так хорошо ладим, — усмехнулся я.

Гогадзе засмеялся, покачивая головой и блеснув белыми зубами. В глазах его блеснуло уважение.

Свой батальон мы нашли на восточной окраине Муданьцзяна. Здесь только что закончился бой. Повсюду витал едкий запах гари и пороха, а воздух был тяжёлым от пыли и дыма. Всё вокруг указывало на то, что наши ребята отбили очередную яростную контратаку японцев. Пехотинцы окапывались, пока возникла передышка, другие несли раненых в тыл. Лица были уставшими, но спокойными — значит, справились.

В паре сотен метров от нас на рисовом поле чадили два подбитых Т-34. Их броня покрылась копотью и осколками, танки замерли, словно загнанные звери, подбитые точными ударами вражеской артиллерии. Башня одного лежала чуть в стороне, из пробитых корпусов валил густой чёрный дым. Это зрелище всегда давило на душу. Как и там, в моём времени, так и теперь. Только потери не сопоставимы, конечно. В тех местах, откуда я «прибыл», они исчисляются десятками, а не сотнями тысяч, как теперь.

Вернее, уже не так. Далеко причём. Насколько я помню, наши безвозвратные потери за всю советско-японскую кампанию составили чуть