Дмитрий Калюжный - Зона сна
Теперь он быстро нашёл окорот на крёстного. Когда тот надоедал ему своими божественными текстами, Стас просто перехватывал инициативу: шпарил на ту же тему или прямо тот же текст. Юрий Афанасьевич выпучивал глаза, раскрывал рот и, пуская слюнку, прислушивался, пытаясь понять, откуда, без его участия, истекают святые речи. И даже по окончании сеанса князь ещё полчаса-час был невменяем и молчал. Благодать!
Однажды сидели они на веранде; Стас попивал молоко, а князь надтреснутым своим голосом медленно излагал некоторые соображения о чувственном видении духов:
– Когда руководит Бог, тогда отделяются призраки истины; тогда даруется подвижнику духовное видение духов, с точностию обнаруживающее пред ними свойства этих духов. Уже после этого даруется некоторым подвижникам чувственное видение духов, которым пополняются познания о них, доставленныя видением духовным…[90]
…А если принимать заказы на изготовление копий картин великого Эдуарда де Гроха, думал под его журчание Стас, то можно обеспечить себе сносный доход и отказаться от денег отчима. Снять квартиру и жить отдельно. И даже лучше не в Москве, а в пригороде…
– Желая узнать, какой исход будет иметь сражение, в которое он намеревался вступить с филистимлянами, Саул просил волшебницу, чтоб она вызвала из ада душу почившаго пророка Самуила для совещания с ним. Волшебница исполнила это. Явившийся на призыв ея пророк предсказал царю поражение и смерть в битве. Саул впал в отчаяние; явление пророка и предузнание будущаго вместо пользы принесли ему величайший вред… Да не мнят о себе что-либо те, кто увидел чувственно духов, даже святых ангелов: это видение нисколько не служит свидетельством о достоинстве видевших: к нему способны и самыя бессловесныя животныя. Ибо сказано: «И увидела ослица ангела Господня, стоящего на дороге с обнажённым мечом в руке…»
– …и своротила ослица с дороги, о чём смотри «Числа», двадцать два, стих двадцать третий, – тем же заунывным тоном подхватил Стас.
Старик заткнулся.
И тут Стас почувствовал: тянет…
Он покрепче вцепился в плетёный стул, и…
Верховья Волги – Литва – Польша – Московия, 1406–1448 годы
Он, голым, рухнул на спину прямо в мелкий ручей, а рядом практически одновременно – лишь с небольшой задержкой – появился столь же голый, но старый и маленький бородач, стоящий на ногах. Это был лес; недалече была слышна река: ручей, в котором мокла его спина, с плеском втекал в неё. Не стесняясь своей наготы, бородач наклонился над Стасом, вгляделся в его лицо и вскричал с некоторым весельем:
– А вот и опять ты, Эдик! Как дела? – Потрепал его по волосам: – Повзрослел! Но что ж ты кувыркаешься? Я же учил: когда тянет, упрись в стеночку или к дереву какому прижмись, чтобы на ногах быть. Забыл, чай?
Деда этого Стас уже видел, и тоже на фоне леса. Детские, смутные воспоминания… Что-то ужасное… Ну конечно!
– А я тебя знаю, старик! – воскликнул он. – Меня медведь ел, а ты не помог! – И он вскочил на ноги, оказавшись на две головы выше деда.
– Так ты другой? – задрал голову бородач.
– Другой! – передразнил его Стас и пошёл выламывать палку. – Ну и вопросец. Как на это ответить? А?
Он выломал палку, дал её деду. Выламывая вторую, размышлял вслух:
– Ведь это здесь и было. Я приехал к крёстному и увидел свой первый сон. Тут был медведь и ты. Он меня ел, а ты помалкивал!
– Хе-хе-хе! Помалкивал! Он потом и меня сгрыз.
– Ладно, дело давнее, – вздохнул Стас. – Зовут меня Станиславом, можно – Стасом. Рассказывай, собрат по несчастью, что тут, собственно, происходит. Каким чудом мы тут встретились? Кто такой Эдик? Кто ты?
– А меня зовут Кощеем, – весело посверкивая глазками, сказал дед, одновременно начиная сбор трав и веток для изготовления юбочки.
– Оп! Кощей? Неужели в сказках про злых духов правда изложена? Хотя… Понятно! Бессмертный!
– С того же самого мы и с Эдиком начинали. Он пугался моего прозвища и полагал бессмертным. Нет, отрок Стас, не бессмертен аз, а такой же, как ты.
– А почему тогда Кощей? И кто такой Эдик?
– Кощей – потому что кочую. Ты займись делом-то, одеваться надо да идти. Нам тут жить, поговорить успеем.
* * *…Избушка имела вид совершенно неухоженный. Провалы маленьких окон, упавшие рассохшиеся ставни и дверь, сгнившая деревянная крыша. Старик огорчился:
– Ну вот, придётся всё чинить. В прошлый-то раз на век уходил и не вернулся. Вот оно всё и пропало…
– Как? Век? – поразился Стас.
– Век, – подтвердил старик. – Там, где жил тогда – в Ливии,[91] – у жителей дети выросли, и внуки народились.
– Да ведь век – это же сто лет.
– Сто лет? Вряд ли кто живёт столько… Обычно ухожу отсюда, и возвращаюсь сюда же, и складываю в месте сем речь и рухлядь, чтобы на следующую ходку было, а в тот раз не получилось вернуться. Пришли пастыри с воями, учинили в Ливии насилие во имя Господа. А я, отрок, слишком много о Господе знаю, чтобы в споры вступать. Ушёл в свой истинный облик прямо там. Прожил дома до нового сенокоса, а сего дня, накосив копёнку, прилёг соснуть в тени, да и чувствую: тянет. Обрадовался: не молод уж, не пройтись ли по знакомым местам? Вдруг да боле Господь не попустит?
– А как мы оказались в одном месте и в одно время?
– Чтобы встретиться с другим, надо к нему прийти.
Вот и попробуй пойми его… А Кощей вытащил из-под гнилья каменный топор и какие-то железки, и они начали латать избушку. Дед говорил:
– Было, поселил я тут семью, бежали они от крымчаков. Семь поколений жили, сохраняя домус. Меня, когда являлся им, почитали за… ты не знаешь. А потом вымерли. Ваши, дальние, поведали, что род их пресекся по генечим… генетичим – правильно?.. – причинам.
– Прости, дед, я не понимаю. – Стас никак не мог заставить себя произнести «Кощей». Знал, что это глупый предрассудок; помнил слова Морозова: люди вызубривают правила и не могут потом их перешагнуть, – и что-то его самого тормозило…
Зимовать остались в этой избушке. Кощей объяснил, что есть дальние ходоки, которые его зачем-то ловят. А отсюда только две дороги: через Старицу к Вязьме и на Тверь. Эти зловредные дальние ловили его и там и там: выставляют свои дозоры – никуда не денешься. Поэтому лучше и не соваться, ограничившись походами по здешним лесным деревням; в них есть всё необходимое.
Действительно, в редких деревушках – как выяснил Стас, независимых ни от какой власти из-за своей изолированности, – хоть и побаивались Кощея, почитая за духа лесного, легко шли на обмен. Брали приносимые Стасом шкуры и меха животных, давали зерно. А овощи, мясо, рыба, мёд, орехи и грибы у них были свои.
Говорили долгой зимой обо всём; Кощей полагал своим долгом обучать неопытного отрока. Он действительно знал и понимал невероятно много. Он живывал во всех временах и по внутреннему своему возрасту был чудовищно стар. Между ними, людьми разных эпох, разумеется, возникали непонимания, но что интересно, Стас не понимал старика гораздо чаще. В чём-то глубинном Кощей был человеком иной, что ли, породы. Он был частью этого леса и мира, а Стас не ощущал себя такой частью.
Однажды Стас спросил его:
– Кощей, я не в первый раз в прошлом. Всегда попервоначалу было мало понятного в разговоре людей старых времён. А твоя речь мне понятна – хотя, кажется, ты родился раньше царя Алексея Михайловича.
– Tempora mutantur,[92] и говор тоже, – ответил Кощей, – но кто ведает многих, ведает многое. Так же, как ты, говорил Эдик – я освоил его разговор. Те, дальние, увязавшиеся с нами, говорили на аглицком, и я стал понимать язык сей, но здесь такого нет – нигде не нашёл. Они не такие суть, как ты и аз, грешный, они ходят при помощи машины, и Господь их – другой. Сие странно мне. Ибо истинно знаю, Господь един и неизменен.
И опять ушёл от ответа, когда он реально родился. Стас уже несколько раз вопрошал об этом, но старик был скрытный. Вот и теперь:
– Меня часто пытывали об истинном времени моём дальние люди – аглицкие, и другие; шестирукие тож; но не мог я ответить им, и тебе не смогу. Раньше даже не понимал, о чём спрос. Теперь-то понимаю. Из учёных галльских схоластов из города Париса цифры времени знаю, и древнее гречество, и старинное еврейство, и новомодное латинство познал, но всё же ответить не могу.
– Но почему? Ведь это же так просто.
– А тут есть три правды. Первая – что схоласты ошибаются и доподлинно познать время невозможно. Вторая – что час истинной своей жизни следует скрывать. Бросал я многажды ходки через самовольную смерть, в истинный облик возвращаясь, лишь бы не дознались, откуда аз, ибо в неистинном облике убить тебя последней смертию нельзя, а в истинном – можно. И ещё должен ты понять третью правду: всё едино суть; мир, как и Господь Бог, целостен, а значит, таковы и время, и протяжённость Вселенной.
