Механизм времени - Андрей Валентинов
О книге она промолчала, лишь об авторе спросила у отца. Тот не удивился, но отвечал с неохотой. Юнг дружил с ее покойным дядей Тадеушем. Им обоим пришлось эмигрировать во Францию, спасаясь от обвинения в заговоре. Оказывается, дядя Тадеуш, как и доктор Юнг, был каким‑то «алюмбрадом». Что это значило, Бригида предпочла не уточнять.
Вскоре в ее руки попала книга о Моцарте, любимом мамином композиторе. В отличие от сочинения Юнга, книга оказалась грустной. Девочка плакала, читая, как умирал гений. Тридцать семь лет! Неужели нельзя было помочь, спасти, вылечить?
Великого музыканта пользовали лучшие венские доктора Томас Клоссет и Матиас фон Саллаба. Пускали кровь, ставили пиявки. Но один врач сразу заявил, что это не лечение — убийство.
Моцарта можно еще спасти…
Врач носил знакомое имя — Иоганн Генрих Юнг. Бывший портной из Нассау, он выучился на окулиста, быстро завоевав авторитет в недоверчивом врачебном мире. Позднее Юнг увлекся идеями Месмера, но пошел дальше учителя, пытаясь создать новую науку — пневматологию, учение о человеческой душе. Мир познаваем, считал он — и наш, и «тот», куда всем душам надлежит отправиться. Более того, граница между мирами вполне проходима в обе стороны.
Чародейство Молчаливый отвергал с порога, ядовито высмеивая.
Наука, и только наука!
Коллеги морщились, но терпели — доктор лечил успешно и много, заведя практику в Вене. Однако попытка спасти Моцарта обошлась ему дорого. Венские доктора дружно встали на защиту коллег — Клоссета и Саллаба. Юнга обвинили в клевете. Нашлись свидетели, утверждавшие, будто он занимается некромантией, вызовом духов и опытами на живых людях. А там подоспел и донос о связях доктора с недавно запрещенным орденом алюмбрадов. Привлечь Молчаливого к суду не удалось, но пациенты забыли дорогу в его дом. Друзья отвернулись, а с университетских кафедр раздались дежурные проклятия по адресу «венского Месмера».
Юнг уехал за границу. Вернуться ему удалось лишь в этом году.
«Он сказал, что согласен лечить тебя, — заключил отец. — Однако добавил: здоровье может оказаться страшнее болезни. Что бы это ни значило, ты останешься жить. Согласна, Бригида?»
Она согласилась.
…коридор светился желтым огнем. Он вел к небу — обители добрых ангелов. Идти было легко и просто. Грудь дышала без усилий, исчезли боль и слабость. Мягкий и славный, огонь грел, не обжигая. Бригида касалась мерцающих язычков, гладила их. В кончиках пальцев начиналось легкое покалывание.
Желтая дорога, желтый огонь…
— Исследования еще не закончены, риск велик. Я не знаю, кем и чем станет ваша дочь. Как приспособится ее новое естество, где она найдет источники жизненной силы. Быть может, вы станете отцом монстра — ламии. Подумайте об этом, майн герр, прежде чем я начну опыт.
— Я уже подумал, герр Юнг. Действуйте. И да простит меня Бог!
Голоса звучали еле слышно, словно из неимоверной дали. Бригида не удивлялась: отец и доктор Юнг остались на земле, в кабинете с зашторенными окнами, где приятно пахнет восточными благовониями. Они сидят за большим столом, горят свечи в медном канделябре, ворот отцовской рубашки расстегнут, пальцы дрожат. Отец очень волнуется, хоть и не подает виду. Напрасно! Доктор Юнг не причинит ей зла, он добрый и умный…
Небо приблизилось. Бригида еле сдерживалась, чтобы не помчаться во всю прыть. Как здорово! Уже много лет она не могла бегать, ходила — и то с трудом. А на небе можно не только бегать — летать. В книге доктора Юнга сказано, что первый полет очень труден. Даже на Небесах нелегко поверить — и воспарить ввысь.
Ничего, она поверит, она взлетит!
Молчаливый оказался именно таким, как она себе представляла: пожилым, спокойным, уверенным в себе. И очень грустным. Наверное, оттого, что она станет ламией. Что это значит — «ламия» — Бригида где‑то читала, но успела позабыть. Ничего, станет — узнает. Желтый путь расширялся, ноги несли девочку по струящимся волнам огня.
Желтое пламя, желтый путь…
— Эта мазь… Она не оставит следов на коже? Ох, извините, герр Юнг! Сам не понимаю, о чем спрашиваю…
— Следов не останется — от мази. Она всего лишь усиливает восприятие, как и лампа, на которую смотрит ваша дочь. Ее пневма — то, что прежде именовали душой — рвется на свободу. Хочет раскрыться, получить новые силы. Тогда дитя сумеет бороться…
Бригида засмеялась. Добрый доктор Юнг наверняка шутит. Бороться? Зачем — и с кем? Она уже почти на небе. Огонь со всех сторон, иголочки вонзились в ее тело, миг — и она взлетит…
— Опыт еще можно остановить.
— Продолжайте. Я полагаюсь на Творца и на вас, герр Юнг.
Желтый полет.
— …я и сам очень удивляться, донна. Меня воззвать на место службы в доме sinior Юнг, проводить сюда. Ой, меня простить, я плохо говорить французский, на tedesco совсем не говорить. Моя высшая потребность — вернуться домой, в Milano, но у меня нет ни скудо…
Симпатичный чернявый паренек ошибся — девочка ничуть не удивилась. Так и должно быть. Темная комната: лампадка в углу, черное распятие на стене. Растерянный итальянец, не решающийся сесть в присутствии «донны». Она сюда шла — по огненному коридору, между пылающих стен. Кожа помнила уколы невидимых игл, горло пересохло, словно в летний миланский полдень.
— О нет, прекрасная донна! В моей жизни не случится чудес. Разве что сегодня, сейчас. Говорить честно, со службы меня гнать часто очень. Нет-нет, Луиджи никогда не воровать! Но, между нами только, я очень-очень общителен. Когда Луиджи видит прекрасная siniorina, служба уплывать далеко-далеко, за море, в Африка. Si! Si! Приехал с моим sinior в Вена, никого не знать здесь…
Девочка не спешила. Незачем.
— Да-да, siniorina, это напоминать опера-буфф. О-о, я любить оперу, я же итальянец, да! Сюжет, сюжет! Бедный парень с горячим cuore… сердцем ночью попадает в незнакомый дом, встречает прекрасная донна incognito. Peccatto, я не умею петь!..
Бригида улыбнулась, подбадривая говорливого парня, и вдруг почувствовала, что голодна. Ощущение странное — и очень приятное. Что может быть лучше голода? — безжалостного, лютого, когда стоишь у накрытого стола…
— Но я невежлив, донна! Даже не спросить о той, что разделить мое ночное одиночество…
Девочка вспомнила, что означает слово «ламия».
— Это неважно, Луиджи. Здесь какая‑то кровать, давайте присядем. Меня зовут Бригида, по‑французски — Бриджит; по‑итальянски не знаю — наверное, Бригитта… Говорят, у вас, у итальянцев, есть смешная пословица: «Если горит дом, согрейся». Расскажите мне о себе, Луиджи. Хорошо?
Лететь было легко. Небо обволакивало, поддерживало, само несло вперед. Выше! выше! Желтое пламя плескалось, наполняя силами ее душу, ее «пневму», наконец‑то вырвавшуюся на свободу. Добрый доктор Юнг прав — умирать ни к чему. Жизнь
