Здесь был СССР - Кирилл Николаевич Берендеев
– А десантники зачем?
– Как ты не понимаешь? Они будут освобождать Ленинград.
– Что освобождать?
– Ленинград!
Пошли в супермаркет, где был детский отдел площадью чуть ли не в гектар, нашли продавца-консультанта в зеленой пилотке волонтера, он увел Егорку, а Катя побежала покупать продукты. Нужно было наконец взять спагетти, и не дешевые, а настоящие итальянские, пока они еще продаются. Хотя новостные программы уже хвалили российские макароны из твердых сортов пшеницы, Катя хотела запастись проверенным товаром. Она взяла десять пачек. Потом разохотилась. Когда продукты уже громоздились в пластиковой самоходной тележке, Катя пошла искать Егорку.
Она смотрела издали на сына (сын и продавец, сидя на корточках, изучали что-то на нижней полке) и думала, что Питер, конечно, замечательный город, и если бы она была девкой на выданье, ничего лучше и вообразить бы не умела, но она уже была женой, была матерью с почти шестилетним стажем и видела, этот Питер творит что-то странное с ее ребенком. Раньше Егорка так не увлекался военными игрушками. Он и танк-то просил исключительно ради изощренного пульта управления – насмотрелся рекламы в видеонише. Подаренный дедом пиратский пистолет так и оставили в Курске – не по душе пришелся.
Раньше она понимала каждое желание Егорки, может, даже лучше, чем он сам. А теперь перестала понимать. И это ее беспокоило. Новый город отнимал у нее ребенка, хотя это ощущение уже было знакомо: когда Егорка начинал бегать и выкрикивать невозможные слова, особенно когда на него вдруг напала агрессивность, Катя даже плакала – у нее отняли кроткого и улыбчивого ангелочка, который лежал в кроватке и смотрел на маму умными глазками, улыбался трогательным ротиком. Именно семимесячным он лучше всего врезался в память. Но тогда хоть было понятно, сын растет. Теперь же Катя была уверена, это Питер наложил на него полупрозрачную туманную лапу, в которой прятались тускло поблескивающие когти. Успел преобразившийся город, успел, сперва праздником приманил, потом коготки запустил…
А убежать она уже не могла. Потому что и с мужем та же история. Только у мужа, наоборот, эйфория. Так что привязана Катя к Питеру, деваться некуда. Да, если не углубляться и не размышлять слишком много, город-то замечательный…
Ей вернули сына, обремененного большим пакетом с фигурками: там были десантники разных цветов, стрелки, «морские ястребы» и много чего еще. Оставалось только заплатить за покупку, причем немного: игрушки, и виртуальные, и осязаемые, были дешевы.
Они довезли покупки на тележке, благо идти было недалеко, и, разгрузив ее, включили возвратный режим. Тележка вызвонила на прощание начало модной песенки «Белые ночи» и укатила, аккуратно объезжая ухабы и ямки в асфальте.
Нужно было кормить сына. Катя разобрала покупки, отдала Егорке его имущество и занялась готовкой. Конечно, она могла заказать обед и получить его через полчаса – горячий и вкусный. Но ей хотелось стряпать самой. Опять же, Маруся Марчук объяснила, что теперь в моде домашние вечеринки, домашние лакомства, и если Андрей позовет в гости сослуживцев – их нужно принять с блеском. Поэтому Катя, стряпая для себя и для Егорки, поставила на плиту и кастрюлю воды – шпарить помидоры для ее фирменного «мужского варенья».
Егорка вот только что, казалось, гремел в комнате своей бронетехникой, и вдруг стало тихо. Катя заглянула туда – сын пропал. Как он умудрился проскочить незамеченным, она не понимала.
Но хоть было ясно, где искать сына. Катя спустилась на первый этаж и пошла по узкому коридору, удивляясь, как много старой рухляди развесили на стенах бывшие жильцы. Дверь одного блока была открыта, оттуда доносились детские голоса. Катя заглянула и ужаснулась: маленькие Марчуки и Лаврик Кузьмин баловались алкогольной сигарой. Теперь Катя даже обрадовалась, что Егорка не вписался в их компанию. Она пошла дальше – к тому блоку, где они с Андреем нашли сына ночью.
Он действительно был там. И разговаривал с Шурой.
– Шур, ты со своей стороны трогай, может быть, нащупаешь. А я сейчас покажу тебе, как наши будут освобождать Ленинград! Вот идет большой огромный танк! Тах, тах! Вот он идет в наступление! Все фрицы разбегаются! Тах, тах, тах! А вот бегут десантники! Первая рота звездного десанта – вперед! На врага! Тах, тах, тах! Вторая рота прыгает с самолета! Тах, тах! Буммм! Это бомба, Шурка, большая бомба объемного взрыва! Она сильнее простой бомбы в сто раз! Буммм!
Катя ужаснулась – передачу о перевооружении армии они смотрели еще в Курске, надо же, что запомнил…
– Ни одного фрица не осталось, их всех бомба убила! Взрывной волной! Путь к Ленинграду свободен! Держись, Шурка! Не пропадай!..
– Я тут…
Голосок был тонкий и незнакомый.
– Ты ищешь?
– Я, кажется, нашел.
– Держи пальцем! Сейчас… Шурка! Получается!
Катя на цыпочках прошла в блок и зажала себе рот ладонью, чтобы не вскрикнуть.
Эти блоки были более или менее типовые, хотя при ремонте некоторые делали из двух комнат, а некоторые – из трех. Комнаты скорей следовало назвать комнатушками. Но та, в которой сидел на полу Егорка, была чуть не вдвое больше положенного. И поделена надвое сероватой пленкой.
Там, за пленкой, напротив Егорки, сидел на полу другой мальчик, того же возраста, в шапке-ушанке, завязанной шнурками, в пальтишке по колено, в валенках. Цвета этого пальтишка, этих валенок и шапки, свисающих из рукавов варежек на резинках Катя понять не могла – пленка съедала цвета. Она только видела, что маленькое треугольное личико совсем исхудало.
Рядом стояла табуретка, на ней – тарелка с неясным рисунком.
– Тяни, тяни… – говорил Егорка. – Ну вот видишь! Получилось! Держи дырку пальцем, сейчас я еще одну суну.
Незнакомый Шура держал в пальцах длинную белесую палочку. Он сунул было ее в рот, но вытащил и бережно положил на тарелку. Тут только Катя сообразила, что Егорка одну за другой передает Шуре палочки спагетти. И это уже не игра, совсем не игра.
– У тебя еще осталась вода? – спросил Егорка. – А то я принесу, только нужно найти трубочку.
– Полный чайник, – сказал Шура. – Погоди, тут, кажется, еще одна…
Он стал водить рукой по разделявшей мальчиков пленке.
– Вот, вот, я тоже вижу! – обрадовался Егорка. – Я знал, знал, что она будет! И какая большая! Ой, нет, яблоко не пролезет… давай вот что, я откушу и протолкну…
– Яблоко? – обрадовался Шура. – До войны знаешь сколько у нас было яблок? Бабушка целые авоськи приносила!
Егорка зубами и ногтями кромсал яблоко. Наконец удалось пропихнуть на ту сторону небольшой кусочек.
– Ешь скорее, его же не надо варить! Я еще попробую, пока дырка не затянулась. А помнишь, однажды была дырка – вот такущая, как мой кулак? Погоди, я сейчас просуну десантника.
– Ага…
Катя замерла и дышать боялась. Она понимала, что ничего подобного быть не может. Это вопреки законам природы. Однако она своими глазами видела мальчишку за пленкой и слышала его голос. Это могло быть галлюцинацией – так говорил рассудок, и тот же рассудок возражал: так вот куда делись две пачки спагетти, вот куда делась булочка с изюмом и вот чем объяснилась неожиданная любовь Егорки к твердому сыру, который он раньше терпеть не мог. Сыр, порезав на полоски, можно было переправить туда, за пленку…
– Из чего он сделан? – спросил Шура, изучая десантника.
– Из пластика.
– Что такое пластик?
– Ну это… Я в Рунете найду про пластик и расскажу тебе! Там детские эн… энцилопедии, вот. В них все есть.
Катя знала, что он неплохо читает и сам разыскивает себе игрушки. Оказалось, и до энциклопедий добрался.
– А про войну тоже есть? – спросил Шура. – Когда она закончится?
– Шурка, я смотрел, только я там совсем запутался… Ой, Шурка! Завтра приходи обязательно!..
Пленка резко потемнела.
– Егор! Ты посмотри, я останусь жить?.. – донесся гаснущий голосок.
В середине пленки образовалось светлое пятно, растеклось к краям – и его не стало. Зато появилась недостающая часть комнаты.
– Шурка, Шурка, я посмотрю обязательно! Шурка, я буду ждать тебя! Ты только не умирай! Мало ли, что бабушка умерла, и Люся
