Геннадий Ищенко - Коррекция (СИ)
Вызывал министр связи.
— Алексей Николаевич, — сказал он. — Население оповещено всеми видами связи. Сотовую связь разблокировали и продублировали сообщение на все телефоны. Это все, что можно сделать. В газетах будут печатать статьи о катастрофе и ее последствиях. Ваше распоряжение о распределении всему населению фонарей из приготовленного резерва сейчас выполняется. В сельские районы их развозят по воздуху. Завтра в первой половине дня должны закончить. По крайней мере, меня в этом заверили работники республиканских министерств.
— Хорошо, Игорь Юрьевич, — сказал Алексей, — спасибо за работу.
— Что еще за фонари? — спросила жена.
— Совсем забыл тебе сказать. Подожди минутку, сейчас принесу.
Он ненадолго сходил в кабинет, после чего вернулся в гостиную и протянул ей небольшой фонарик.
— Изготовили для всех, включая детей старше пяти лет, — пояснил он. — Светодиодный излучатель и накопитель. Светит очень ярко и непрерывно работает месяц. Яркость можно регулировать. Вечером или ночью без них никто не будет ходить. В городах будет светло, но вне зон освещения видимость почти нулевая. В квартирах и рабочих помещениях число светильников будем увеличивать. Хоть как‑то компенсируем отсутствие солнечного света. Я читал, что в ваше время у многих из‑за его отсутствия появлялось состояние депрессии.
— А что будет в газетах?
— Объявим о введении военного коммунизма, — невесело усмехнулся Алексей.
— Я серьезно спросила, Леш.
— А я тебе серьезно ответил. Вот же черт! Ведь уже, по сути, почти построили материальную базу коммунизма! Каждый имел нормальный дом или квартиру и за пару лет мог скопить деньги на электромобиль, а о шмотках я уже не говорю. Любая техника или мебель — бери на выбор! Питание у всех было хорошее, и каждый мог прекрасно отдохнуть! А теперь все коту под хвост! С завтрашнего дня мы отменяем деньги. Точнее, не отменяем, а временно прекращаем использовать. Деньги будем начислять на счета, но сами счета заморозим. Единственное, что можно будет сделать — это передать деньги со счета на счет. Специально оставили для стариков, которые своих денег уже не увидят. Что так смотришь? Зачем нам деньги? Кормить всех будем бесплатно. На предприятиях и в больших домах откроется много столовых, где каждый сможет поесть три раза в день, регистрируя все на свой чип. Их, кстати, выдадут всем детям старше пяти лет. Проживание и все коммунальные услуги теперь бесплатно, городской транспорт — тоже, а междугородний только по служебной надобности и специальным разрешениям. Если куда разрешат поехать, снимут деньги со счета. Одеждой и обувью всех обеспечим, а все компьютерные салоны и кинотеатры будут бесплатные. Даже бытовую технику будем давать просто так, если выйдет из строя или эмигрантам. Чем не коммунизм, жаль только, что он никого не обрадует!
— Да ладно тебе огорчаться! — успокаивающе сказала Лида. — По сравнению с тем, что будет у других, это точно коммунизм. А почему не напечатали сегодня?
— Потому что завтра, когда у них отберут солнце, потеря всего остального уже не будет восприниматься так остро. Многие еще до конца не поверили нашему сообщению. Им легче думать, что я сбрендил, чем поверить в гибель мира.
— Ты когда завтра поедешь на работу?
— Как обычно в девять. Вместе поедем. Это я сегодня дал поблажку и себе, и тебе. Один из законов военного коммунизма заключается в том, что все должны работать. Исключение — это старики, беременные и больные. Ну и те, у кого малыши до двух лет.
— Да я не против, — засмеялась Лида. — Просто хотелось бы знать, каким у нас с тобой будет пенсионный возраст? Или теперь вкалывать вечно?
На следующий день затмение началось около трех часов. Алексею передали, что фронт пыли будет над Москвой через десять минут, и он позвонил в секретариат и вызвал Лиду к себе.
— Хочу встретить это вместе с тобой, — сказал он жене. — Можешь смеяться, но с тобой мне не так страшно. Сколько себя к такому ни готовь…
— Не надо! — сказала она, обняв мужа. — Пошли к окнам, они как раз выходят на запад.
Они стояли, обнявшись, у одного из двух окон кабинета и ждали. Минуты через три край неба подернулся дымкой, а потом следом за ней появилась черная полоса, которая на глазах начала наползать на город. Сразу же потемнело, свет убывал, пока не стало так темно, что глаза с трудом воспринимали контуры предметов.
— На два года нам убавили свет! — сказал Алексей, доставая из кармана фонарик. — Но на улице будет светлей, ориентироваться без освещения все‑таки можно.
Подсвечивая себе ярким лучом света, он дошел до двери в приемную и включил освещение.
— Взяла свой фонарь? — спросил он Лиду. — Впрочем, это неважно: везде уже включили свет. Беги на свое место, у меня сейчас будет много работы. Диктатор я или погулять вышел?
Когда жена, улыбнувшись ему на прощание, вышла, Алексей сел за свой стол и уронил голову на руки. Хотелось вот так сидеть и не оборачиваться, чтобы не видеть темноту за окнами, но он поборол слабость и включил коммуникатор.
Прошли пять первых и самых тяжелых дней. Как это ни казалось дико, но все начали потихоньку привыкать и к темноте, и к ограничениям. Людей грела мысль, что это не навсегда. Два года как‑нибудь можно было перетерпеть. На улице похолодало, но пока не слишком сильно. Сегодня было минус пять, но температура все время понемногу падала. Питались почти так же, только порции немного уменьшили, и не было уже большого выбора. В городе постоянно горел свет и каждый день бригады монтажников устанавливали все новые светильники.
— Скоро и солнца будет не нужно, — глядя в окно, пошутила Лида. — Реакторы все это потянут?
— Если у нас чего навалом, так это энергии, — ответил Алексей, — а если будет мало, наделаем еще. Людей все равно нужно чем‑то занять.
Они отработали свое и уже были дома, но Алексею сейчас звонили и домой. Сегодня тоже были два вызова. Первым на связь вышел министр заготовок.
— Алексей Николаевич, извините, что беспокою дома, но вы сами сказали доложить, а у меня раньше не было полной картины.
— Не стоит извиняться, давайте, Николай Игнатьевич, переходите к делу.
— Дела идут не лучшим образом. Примерно треть колхозников отказывается сдавать продукты и скотину. Прямо в лоб мало кто отказывает, но тянут резину, зная, что у нас на них нет времени. Как вы и говорили, таких берем на карандаш и оставляем в покое. Это в своем большинстве мелкие хозяйства, причем на западе Украины отказы почти повсеместно. На Кавказе другая беда. Нам нужно спустить с гор всех крестьян, но почти никто не хочет ни спускаться, ни отдавать скот. На них не повлияла темнота и понижение температуры. Поблагодарили за фонари, на этом все и закончилось. Я боюсь, что если дней через десять ударят сильные морозы, мы оттуда мало кого выведем.
— В местные органы власти обращались?
— Там сидят такие же… извиняюсь! На словах соглашаются, а делать ничего не хотят. Не все, но многие.
— Успокойтесь, Николай Игнатьевич, — сказал Алексей. — Силу применять нельзя, а сейчас не то время, чтобы кого‑то уговаривать. Мы им все объяснили и предложили помощь. Не верят или не хотят? Дело их. Пускай, когда приморозит, спускаются со своих гор сами! Как дела в Средней Азии?
— Там, на удивление, все идет нормально. Как только ударят морозы, проведем массовый забой скота и заморозку мяса. А крестьян уже вывозят в города.
Потом позвонил один из заместителей министра вооруженных сил.
— Алексей Николаевич, это вас беспокоит генерал Гращенков. Звоню по просьбе нашего посла в Гаване. Вопрос срочный, поэтому он не обратился по своим каналам, а передал с нашими пилотами. На Кубе сейчас температура воздуха в районе нуля, и завтра уже будут заморозки, а у них у трети населения нет никакой теплой одежды. Дома утепляют, но эта работа на месяц. Им отправили сотню контейнеров с теплой одеждой, но корабли подойдут только через три дня, да и маловато им будет посланного. А у нас чуть ли не каждый день десантная авиация туда летит порожняком. Дать бы им хоть что‑нибудь из резервов? Жалко, хороший там народ, но к морозам непривычный. И если есть войлочная обувь, тоже бы подкинуть.
— Хорошо, Иван Павлович, — сказал Алексей. — Я посмотрю, что можно сделать. Во сколько у вас завтра вылет? После двух? Попробуем успеть. Как идет эвакуация?
— Хорошо идет, — ответил генерал. — Каждым рейсом перевозим сто тысяч. Выделяют молодые семьи с детьми. Проверку пока делаем поверхностную. И люди вроде хорошие, и времени нормально всех проверить все равно не хватит.
— Перебьются без войлока, — сказал Алексей жене, которая слушала их разговор. Будем массово забивать скотину — получим много кожи. Синтетика вещь хорошая, но с кожей все равно не сравниться. Поэтому отправим им из резерва кожаную обувь. На Кубе все равно наших морозов не будет.
