Наследник из прошлого - Дмитрий Чайка
— Дай сюда! — книгу вырвали из рук, и я, словно подброшенный пружиной, вскочил с кровати.
Отрок Вернидуб по фамилии, как ни странно, Клейменов, которого иначе как Дубом не называли, презрительно вертел книгу в руках. Он тоже родом из Солеградского жупанства, они там через один Клейменовы. Был он не по-сиротски могуч, мы здесь всё больше из-за скудной кормежки сухие и жилистые. У этого же урода руки и ноги как колоды. Почему Дуб урод? Да потому что он урод. Такой тип есть в любом мужском коллективе, где он неизменно влезает на вершину пищевой пирамиды. Этот еще и пайку у слабых отнимал, потому и разожрался так. Придется драться. Дело это обычное, и если не попадешься, и не покалечат никого, то на такую малость наставники и внимания не обращали. Тут воинов готовят, они как бы драться по определению должны. Бывало и такое, что посмотрит многоопытным взглядом пан наставник в спальню и нос сморщит: ну, чисто девки мутузят друг друга. Плюнет от расстройства и пойдет себе.
— Положи назад! — спокойно сказал я, а в спальне установилась гробовая тишина. С Дубом предпочитали не связываться. Он был сволочью мстительной.
— Чё-ё? — уставился на меня будущий соратник по военным подвигам. Его низкий лоб прорезала морщина изумления и задумчивости, ни в малой степени ему несвойственной.
— Через плечо! — ответил я. — Положи, или в больничку отдыхать поедешь, урод!
— Я тебя сейчас… — начал набирать ход Дуб, но продолжить не успел.
Дуэлировать с такой тушей у меня желания не было, а потому я просто и незатейливо врезал ему пониже пояса, вытащил книгу из ослабевшей руки, а потом лег спокойно и продолжил чтение как ни в чем не бывало. В спальне стояла оглушительная тишина, которая прерывалась лишь всхлипами и невнятными угрозами Дуба. Отроки обступили нас, горя жадным любопытством, а поскольку во взводе полсотни душ, то толпа получилась изрядная. Все ведь собрались здесь, у нас свободный час перед отбоем.
— Я… тебя… сейчас… — прокряхтел поднимающийся с пола Дуб, авторитет которого впервые за много лет пошатнулся.
Я со вздохом отложил книгу, встал и от души врезал ему в рыло. Раз, другой, третий… Он опрокинулся на спину, а я сел на грудь и начал методично вбивать в него удар за ударом, вспоминая все, что претерпел от него за эти года. Кровь брызнула из разбитого носа и губ, а Дуб поплыл, не имея возможности сбросить меня с груди. Он просто не верил тому, что происходит. Все выглядело так, как если бы помойная крыса, которую застали за воровством объедков, разорвала охотничьего алаунта.
— Заканчивай, Золотарев, — услышал я недовольный голос пана взводного, который растолкал орущих от восторга парней. — Калечить нельзя. Чего это ты разошелся? Тебе что, и правда башку повредили? Вроде смирный был раньше…
— Что было, то прошло, — я встал, тяжело дыша, с поверженного повелителя спальни и пнул его по ребрам на прощание.
— Пан взводный! — со значением посмотрел на меня отец родной, сощурив глаз. Был он невысок, коренаст, и принял нас год назад. Морду его пересекает сабельный шрам, что вообще не добавляло приятности. Пан Стунич из десятников с границы, и ему жутко не повезло. Условием его повышения стало требование возглавить взвод сопляков, и он нас за это люто ненавидел.
— Что было, то прошло, пан взводный, — бодро отрапортовал я, судорожно размышляя, как бы пережить эту ночь. Дуб когда-нибудь очнется и захочет отомстить. А мне и делать было нечего. Вылезти из той задницы, в которой я оказался, иначе просто нельзя.
— То-то же, — милостиво обдал меня могучим перегаром командир и повернулся к поверженному Дубу. — Иди умойся, олух! Стыд какой! Здоровенный бугай, а тебя даже Золотарев сделал. Тьфу! Ах да… Ты! — уставил он на меня грязноватый палец. — Трое суток ареста! Охолонешься на половинном пайке, берсерк недоделанный.
— Так точно! Есть трое суток ареста! — гаркнул я, безумно радуясь, что сегодня ночью меня не убьют. Хитер пан взводный, ничего не скажешь…
* * *
Никаких двух недель нам не дали, и отбытие в часть случилось аккурат в тот день, когда я вышел из карцера. Наверное, взводный что-то знал и не хотел портить себе статистику. За смерть выпускника могли и гриву начистить. Почти готовый солдат должен во славу императора в бою подохнуть, и желательно за день до положенной пенсии, чтобы не разорять казну. А если он дохнет в учебном заведении, то получается, что его зря столько лет кормили. Кстати, о еде… Жрать в карцере давали раз в день, а потому у меня брюхо к спине прилипло. Знать бы еще, как моя морда выглядит, но зеркал сиротам не полагалось. Зато я уже кое-как рассмотрел свое новое тело и пришел к выводу, что жить можно. Стах был тощ, но жилист и крепок, как ивовая лоза. Хрен сломаешь. Худое тело перевито веревками каменных мышц. Тут все такими к восьмому году учебы становятся. Заготовка сена, кросс ежедневный, работа со щитом и стрельба из лука весьма этому способствуют. Случайно попавшие сюда слабаки и нюни помирали за первые два-три года, что местному начальству отнюдь в укор не ставили. Напротив, умеренное снижение поголовья первокурсников даже считалось полезным. Здесь тоже было известно понятие естественного отбора, пришедшее из университета.
— Пошел! Пошел! Пошел! — орал взводный, пересчитывая взвод арбалетчиков, в котором я теперь имел честь служить. Луки в армии почти не использовались, но нас зачем-то мордовали на стрельбищах несколько лет. Наверное, затем же, зачем и учили таблице умножения. Дань традициям… Хороший композитный
