Татьяна Зубачева - Аналогичный мир - 3 (СИ)
И он терпел. Как под надзирателем, когда ты знай работай и язык держи. Пока Ряха непонятно колупался возле грузовика или курил очередную «остатнюю», Эркин, как заведённая машина, влезал в кузов, подтаскивал к краю мешок, спрыгивал, сваливал мешок на себя, шёл на склад, укладывал мешок штабель и шёл обратно. Шуточек Ряхи про томагавки и скальпы — что за хренотень такая? — и вообще его трепотни он не слышал. Ряхи для него просто не было. Вдруг Ряха сказал, уже явно обращаясь к нему:
— Слушай, я тут мигом, ты как не против?
Эркин молча кивнул, не оглядываясь, и даже как бы не заметил, что остался один. Мешок за мешком, мешок за мешком… Он не заметил и того, что погасли прожекторы, и как пошёл и прекратился снег. Бездонный этот грузовик, что ли?
— А Ряхов где?
Эркин как раз нёс очередной мешок, когда его остановили. Он даже не сообразил, что Ряхов — это и есть Ряха, а потому продолжил путь, буркнув:
— Не знаю.
И кто это его спрашивал, тоже не посмотрел: не всё ли ему равно? Но вот уже три мешка… два… всё, последний!
Эркин вышел из склада и огляделся. Ух ты, светло уже совсем! И народу что-то не видно. Он уже не спеша вернулся к грузовику, поднял и закрепил борт. И шофёра нет. Ну что ж, своё он отработал, теперь пока, как называли Медведева, Старшой ему новую работу не даст, можно и перекусить. Живот уже подводит. Намотался, что и говорить. Эркин смахнул снег с подножки грузовика и сел. Стянул верхние брезентовые рукавицы, варежки и достал из кармана свёрток. Развернул на колене и стал есть.
Он ел, тяжело медленно двигая челюстями, устало глядя на землю, на тёмный затоптанный снег. И, увидев остановившиеся перед ним армейские сапоги, так же медленно, с усилием поднял глаза. И не сразу узнал шофёра, глядевшего на него с каким-то странным удивлением.
— Мешаю тебе? — спросил Эркин.
— Мне ехать надо, — извиняющимся тоном сказал парень.
Эркин кивнул, сунул в рот остаток бутерброда, завернул оставшиеся два и, оттолкнувшись от подножки, встал. Шофёр потоптался, будто хотел что-то сказать, но ограничился кратким:
— Ну, бывай.
Залез в кабину и уехал.
— Бывай, — кивнул ему вслед Эркин, пряча в карман уполовиненный свёрток.
Сейчас бы потянуться, размять мышцы, но… но вон уже Медведев идёт. Эркин вздохнул и опустил глаза: нарываться ему нельзя.
Но неожиданность вопроса заставила его посмотреть в лицо бригадира.
— У тебя что, совсем денег нет?
— Почему нет? — Эркин решил, что речь пойдёт о прописке быстро прикидывал в уме, сколько у него с собой и сколько он сможет выложить. — Есть деньги.
И опять неожиданный вопрос:
— А чего тогда в столовую не пошёл?
Пока Эркин думал, как ему лучше ответить, подошли остальные. И вместо Эркина ответил Ряха:
— А он брезгует нами! Во-о-ождь! — и заржал.
Эркин опустил глаза и не увидел, как, растерянно хлопая глазами, Ряха смотрит на остальных. Никто его смеха не поддержал.
— Работяге с тунеядцем хлеб не делить, правильно, — сказал кто-то.
Что такое «тунеядец», Эркин не знал, но о смысле догадался и искоса поглядел на сказавшего. А тот не спеша, натягивая большие брезентовые рукавицы, продолжил:
— Там контейнеров ещё десятка два. Так мы туда. Ты как, Старшой?
— Идите, — кивнул Медведев.
Эркин меньше всего думал, что это и его касается, и потому, когда его дёрнули за рукав, удивился:
— Чего?
— Пошли-пошли, — явно немолодой мужчина, который говорил о тенеядцах, смотрел на него в упор.
Ну, так ведь всё равно с кем. И Эркин пошёл за ним.
Теперь они работали вчетвером. Молодой, чуть старше Андрея, парень, которого остальные называли Колька-Моряк, веснушчатый зеленоглазый Геныч и позвавший Эркина Саныч. Контейнеры оказали большими, тяжёлыми и с придурью. И на колёсах, и с ручками, а с места не стронешь, а поедет — не завернёшь и не остановишь. И опять: со склада на платформу, да не по прямой, а с объездами, спусками и подъёмами. Проклянёшь всё трижды и четырежды. Чем Колька-Моряк от души и занимался. Но злобы в его ругани не было, и Эркина она не трогала. А насчёт крутизны… он от Андрея и похлеще слыхал. Затащенный на платформу контейнер крепили на стопор и растяжки. И шли за следующим.
— Слушай, а вправду, ты чего в обед в столовую не пошёл? — спросил Эркина на обратном пути Колька.
Спросил так, что Эркин честно ответил:
— Я не знал про столовую.
— А-а, — протянул Колька. — А Ряха трепал, что ты из принципа. Дескать, компанией брезгаешь, его прогнал…
Это так удивило Эркина, что он переспросил:
— Я прогнал Ряху?!
— Ну да.
Колька смотрел открыто, без подвоха, и явно ожидая ответа, но ответил вместо Эркина Саныч.
— Про тебя Ряха тоже интересно рассказывает.
Колька заметно смутился, а Геныч коротко хрипло рассмеялся.
И они взялись за следующий контейнер. Саныч шёл впереди, таща серую в рост человека металлическую коробку за неудобную переднюю ручку и коротко командуя им:
— Пошёл… стопори… вправо… пошёл…
И они втроём то толкали эту махину, то повисали на ней, стараясь замедлить, затормозить или повернуть. А уж на платформу затащить… сдохнешь.
— Давайте, мужики, — появился вдруг бригадир. — На вторую смену их нельзя оставлять.
— Давай ещё четверых, — ответил Саныч.
— Откуда я их возьму?! — рявкнул Медведев. — Все при деле!
— И Ряха? — удивился Колька.
И заржал. Засмеялись и остальные.
— Кто освободится, подошлю, — пообещал Медведев, исчезая.
Эркин окончательно убедился, что бригадир здесь не так сам ворочает, как остальных расставляет. Ну, это не его проблема. Его вон стоит, серая, с красными цифрами и буквами на боку. И видно, в них всё дело, потому что Саныч берёт контейнеры не подряд, а с выбором. Но спрашивать ни о чём не стал, молча ожидая, на какой нму укажут. Ага, вон тот, дальний. Ладно, надо ему дорогу освободить, если сдвинуть эти два… а если… если их сейчас перетасовать по-нужному, чтобы потом сразу брать…
— Саныч, — решил рискнуть Эркин, — а после этого какой будет?
— Это тебе зачем? — спросил Геныч.
А Колька засмеялся:
— Наперёд думаешь?
Но Саныч смотрел молча и внимательно, Эркин понял, что надо объяснить.
— Если их сразу по-нужному расставить, потом просто скатывать будем.
— Соображаешь, — кивнул Саныч. — Берёмся, мужики. Этот… теперь тот… на стопор поставь, а то укатится… так… вон тот теперь…
К концу перестановки Эркин приспособился выбивать и вставлять стопор ударом сапога. Саныч только буркнул:
— Полегче. Штырь погнёшь.
Эркин кивнул. Ну вот, расстановка закончена. Можно тащить первый.
— Отчаливай! — весело скомандовал Колька. — Полный вперёд!
И Эркин улыбнулся.
Когда они волокли последний контейнер, прозвенел звонок. Эркин ещё в Джексонвилле на станции привык, что постоянно что-то звенит, гудит, лязгает и громыхает, и потому не обратил звонок внимания, но остальные заметили.
— Во! Управились! — радостно заорал Колька.
— Не кажи гоп, — осадил его Саныч. — Стопори, яма… теперь вправо возьми… на подъём… пошёл…
Они втащили контейнер на платформу и закрепили его.
— Вот теперь всё, — удовлетворённо сказал Саныч.
Геныч стащил рукавицы и закурил.
— Всё, свалили.
Эркин огляделся. По всему двору с весёлым, уже нерабочим гомоном тянулись люди. Что, смена закончилась? Он посмотрел на часы. Три ноль семь.
— Всё, мужики, по домам айда, — Геныч спрыгнул с платформы.
Эркин перевёл дыхание. Да, так, похоже, и есть — конец смене. Он, как все, спрыгнул вниз, снял и засунул в карманы верхние рукавицы и пошёл следом за Санычем и остальными. По дороге рискнул спросить:
— Завтра… как сегодня?
— Ну да, — охотно ответил Колька. — Смена с семи. А что делать, укажут.
Эркин удовлетворённо кивнул. Больше ему ничего и не нужно. А встретившийся Медведев бросил ему на ходу:
— Завтра с семи, не опаздывай.
Эркин ждал, что ему про прописку скажут, но бригадира окликнули, а Саныч с остальными уже ушёл. Во двор входила вторая смена. «Ну, значит, завтра прописка», — решил Эркин, направляясь к выходу. Вот она, та самая, забранная деревянной решёткой дверь, через которую он входил утром. Где вход, там и выход. Нормально. Эркин потянул дверь на себя и вошёл в коридор. Так, теперь… туда, правильно, этот плакат он видел. Коридор был пустынен, на стенах были ещё какие-то надписи, но Эркин полагал, что это всё не для него.
— Эй, вождь! — окликнули его сзади.
Эркин узнал голос Ряхи и остановился, обернулся через плечо. Ряха, уже без куртки, и потому особенно щуплый и какой-то… дохлый, улыбаясь, подошёл к нему.
— Что ж ты, день отработал, мы тебя, понимаешь, приняли, ты теперь поставить нам должон.
