За секунду до сумерек - Евгений Штауфенберг
Он вдруг оценивающе поглядел на Чия.
Не понимаешь? Чушь всё. Не поймешь.
Все, заслонка упала. Он снова улыбался. Чий и, правда, не понял, как к этому относиться, было там и правильное, и неясное. Он даже не договорил, хотя что-то он хотел. Это действительно правильно, если это так, и южанин действительно объяснял и насчёт Громовой. Как там, -у второго нет слов, чтобы это описать, а первый все равно не поймет, потому что слов не знает. И не то, чтобы Чий совсем ничего не понял, он понял все, что ему описали, но это не жизнь, жизнь сложнее, и, чтобы понять по-настоящему, надо знать.
За горбатой переносицей и в темных провалах сильно выступающих надбровных дуг, где-то там, за ними, скрывался разум и знания, нечеловеческие знания, древние пласты, слои. Южанин знал не только это. Он хранилище информации. Чий, как будто почувствовал это, ему так показалось, когда человек перестал кривляться, маска спала и он стал говорить по-другому, как если бы он до появления Чия именно об этом и думал, и еще до этого не раз, и кривлялся не, как это делали обычно, для того, чтобы набить себе цену, а из- за другого.
Костер потушили, они легли спать, и на глаза опустилась темная непрозрачная пелена. В животе было неприятно от мяса, он отвык есть жареное, и съел-то ведь совсем чуть-чуть. Разбуженное воображение не давало уснуть, хоть он и думал, что заснет сразу же. Он думал о том, что упустил в разговоре, что почти понял, вроде, он говорил именно о том, о чем думал Чий, раньше когда-то, но у него не получилось. А теперь должно получиться, если бы он только не забыл смысл, ему пытались открыть загадку, а он услышал только, о чем уже имел подозрения, о людях, это сначала он думал, что ему просто недорассказали. А теперь думал, что недопонял, и это его вина, он не мог встать за краем, у него не было знаний. Он засыпал и думал о людях: лица были знакомые, и мозг выдумывал чужие, он задумался, что человек прекращает быть ребенком, когда взрослые перестают казаться умными и сильными, а до этого было детство счастливое…
…Тогда было не утро, он просто поздно встал, светло, околичная дорога. Впереди собирают урожай, в руке лепешка еще горячая, которую ему дала мать, и он стоит и испытывает гордость за них и за себя, потому что он часть их, потому все так умно и хорошо.
«Интересно, о чем тогда думал Изран», – подумал он, и лежать сразу стало неуютно, но он уже почти спал.
Он открыл глаза, было темно, проснулся он оттого, что его сильно дернули за плечо. Хотелось спать.
– Вставай, тебе идти.
Чий сразу все вспомнил и встал, протирая глаза.
Вокруг стояла тишина абсолютная, Громовая молчала, Лес спал уже давно, сыро вокруг, и нет ветра, листья затаились и боялись пошевелиться на ветках.
– Гора где? – спросил он.
– Вон там, – ответили ему и развернули лицом куда-то в точно такую же тихую и глухую темноту, что и рядом.
Он знал, что таких низких веток здесь нет, но постоянно ожидал, что на что-то сейчас наткнется лицом, рядом сзади по земле шуршали шаги. Воздух висел абсолютно неподвижно, Чий чувствовал лицом и руками, как он протыкает туман, собирая влагу. Он будет идти так, принимая росу и, может быть, даже оставляя сзади после себя туннель в форме тела, в который этот плотный туман обратно уже не поползет, и будет становиться все мокрее и мокрее, и, когда дойдет до конца, рубашку можно будет выжимать, два тоннеля – они вместе будут мокрее. Он опомнился и остановился:
– Ты же должен идти назад?
Сзади тоже остановился, Чий почти ничего не увидел в темноте и не услышал, он подождал немного ответа и пошел. Сзади снова мягко зашуршала земля.
Когда они окончательно остановились, было уже немного видно непроницаемо-черную стену низких кустов впереди и за ними отрытую землю.
– Стой!
Чий остановился и потом, простояв, так развернулся. Человек стоял, глядя на него, и молчал, а потом вдруг заговорил сразу быстро, почти без пауз и негромко, так что он не разобрал начало и стал понимать по ходу.
–…мог бы про трактора и машины, и ты все равно думал бы, что удивительнее ничего не может быть, если бы поверил, вещи приводят в движение вещи. Но это все равно не Империя! Еще или уже. Мы стары – это старость. Если б ты увидел человека того времени, когда мы были сильны, ты решил бы, что перед тобой нелюди, правящие землей и водой, говорящие на расстоянии… Ты знаешь, люди раньше летали, но мы были и остались животными, и тогда тоже. Оказалось, что обывателю все это безразлично, почти всем, обывателю это просто неинтересно, ему важна только польза – нажимаешь на кнопку и пользуешься, и дураки верили: что за тысячу лет до того, когда началась эпоха вещей, люди были глупее когда пахали землю, а они были точно такими же, также жили, сорились, мирились, переживали, абсолютно так же, потому что, в отличие, от уровня знаний культуры, уровень знаний массового человека не изменился никак – если раньше воду кипятили на костре, то после ее кипятили с помощью вещей, и для этого не надо знать принцип работы вещи, надо знать на какие кнопки нажать. У обывателя нет потребности изучать, сказал один человек, у него есть потребность понять, а это не одно и тоже, понять – значит упростить, привыкнуть, чтобы то, что считал чудом, не удивляло и все, – он вдруг заорал на него и развернул за плечи. – Ты думаешь, это сказки? Это правда, тебя ждёт там это!!!
Чий глядел на него молча, пока он говорил, в темноте различались лоб и переносица, голова двигалась, и из темноты иной раз виднелись губы, сжатые в линию, ломаясь, выплевывали слова. Он был абсолютно серьезен, говорил и говорил.
Для обывателя, что старая Империя, что наши дни – это одна и та же среда как выяснилось, для увлекающегося это не так, развитие системы и он связаны. Но оказалось, что их число непостоянно. Когда- то этот процесс пропустили все, их число вдруг уменьшилось, и казалось, что ничего не изменилось, все осталось, как и раньше, может, и не сильно уменьшилось. Никто не знает, на три десятых, от того
