Андрей Колганов - ЖЕРНОВА ИСТОРИИ
- Разгребать грязь, занятие, конечно, неблагодарное, - киваю головой, и продолжаю с нарастающим напором. - Но, хочешь - не хочешь, а придется, засучив рукава, выбирать из этой грязи людей действительно стоящих, и уж им-то доверять. Даже если они и не в восторге от Советской власти. Я сам от нее не в восторге, и что с того? Мы ведь власть брали-то не ради самой власти, а для дела, для людей. Разве не так? И если кто нам в нашем деле помощник - это наш человек, даже если он по части лозунгов временами готов ляпнуть что-нибудь идеологически не выдержанное.
- Готов с вами согласиться, - суровое лицо Ленгника передергивает нервная гримаса. - Но уж больно эти господа мастера из себя выводить. Как будто нарочно ищут неприятностей. Обязательно им надо шпильку Советской власти вставить. А ты не шпильки вставляй - видишь, что дело плохо поставлено, так исправь, или подскажи, как сделать лучше! - Фридрих Вильгельмович все-таки сбился на повышенный тон, и, как будто устыдившись этого, замолк.
Как-то сидя в своем купе за чаем, я разговорился и со своим соседом. Точнее, он разговорился сам - похоже, захотелось ему поделиться тем, что наболело.
- …Лихое было время, - задумчиво глядя перед собой, говорил Сырцов. - Каким чудом мы тогда держались на Дону - до сих пор не понимаю. Ну, и в конце концов вышибли казачки нас оттуда, правда, ненадолго. Я тогда молодой был, горячий. Все с идеей расказачивания носился. Много нас тогда, таких молодых дураков, было. Это сейчас я понимаю, что чушь порол, а тогда…
- А с чего же вы в эту идею так вцепились, Сергей Иванович? - интересуюсь у него.
- Говорю же - молодой был, горячий. Да и казачки, конечно, с их вылазками, достали по самое не могу. Легко это, товарищей своих то и дело терять? Вот злоба и поперла. А злоба плохой советчик, в политике же - в особенности.
Он помолчал чуток, и снова заговорил:
- Дела тогда странные творились. Мы, конечно, бомбардировали Москву проектами расказачивания: казачков уравнять в правах с прочими гражданами, лишить сословных привилегий, всех расселить по разным отдаленным губерниям, на их место - крестьян, а против тех, кто сопротивляется - беспощадный террор. Понятно, что глупость - кто же это во время гражданской войны такое переселение народов затевать будет? Но тут в начале 1919 года приходит инструкция из ЦК о расказачивании: всех антисоветски настроенных из казачьей старшины - к стенке, у кого оружие найдут - к стенке и т.д. в том же духе. А о переселении и переделе земли - ни слова.
Сырцов откинулся на спинку дивана и прикрыл глаза. Видно, воспоминания давались ему нелегко. Переведя дух, он открыл глаза, отхлебнул из стакана еще не успевший остыть чай и вновь начал делиться наболевшим:
- Что тогда на Дону творилось! Кошмар какой-то. Нет, контру пострелять все мы были готовы - только прикажи. Но многие ретивые головы, особенно за кем полубандитские-полупартизанские отряды стояли, творили страшные вещи. Врывались в станицы, почти всех мужиков… - голос его на мгновение прервался - кого постреляли, кого порубали. Грабили, насильничали… Многих таких мы сами к стенке прислонили, кое-кто под ревтрибунал пошел, чтобы смуту в тылу Красной Армии не сеял, но было поздно. Считай, весь Дон полыхнул. Мы-то думали, что еще чуть-чуть - и додавим Деникина. А тут в тылу восстание, фронт прорван, и покатились мы к Царицину и к Харькову, а потом еще дальше…
Заведующий Агитпропотделом ЦК снова откинул голову на спинку дивана, но на этот раз замер с открытыми глазами. Что там отражалось, в его глазах? Горящие станицы и кровь на рыхлом мартовском снегу?
Потом он произнес с явной горечью в голосе:
- Инструкцию эту ЦК отменил, когда в Москве разобрались, что на Дону делается. Да только сделанного-то ведь не воротишь. Долго нам еще эта проклятая бумажка аукаться будет.
Тем временем поезд миновал Тулу, Рязань, пересек Волгу у Самары, миновал Челябинск и перевалил Уральский хребет, пересек Иртыш у Омска, Обь у Новосибирска, Енисей у Красноярска, прошел берегом Ангары, после Иркутска вышел на Кругобайкальскую дорогу и приближался к Чите. Там мы должны были сделать первую остановку, поскольку дальнейший маршрут курьерского до пограничной станции Маньчжурия и затем по КВЖД к Владивостоку нас не устраивал.
Глава 26. Дальневосточный вояж.
Вот и Чита. Еще два года назад она была столицей самостоятельного государства - Дальневосточной републики, а сейчас даже административный центр Дальневосточной области переместился отсюда в Хабаровск. Чита же осталась лишь центром Забайкальской губернии. Поезд подкатывает к чистенькому белому двухэтажному зданию станции "Чита-город", с выделяющейся центральной частью и соединенными с ней короткими переходами двумя боковыми крыльями, и здесь останавливается. Через окно вагона можно разглядеть на перроне держащуюся особняком кучку встречающих руководящего вида. Не по нашу ли душу?
Оказалось, что точно, по нашу. И закрутилась карусель. Из Губисполкома - в Губэкосо, из Читинской таможни - в губотдел Погранохраны ОГПУ, из губернского отделения Дальцентросоюза - в Читинское бюро лицензий НКВТ… Встречи, беседы, копание в папках с документами… Густые клубы папиросного, а подчас и махорочного дыма…
А затем - снова в путь. По распоряжению председателя Дальревкома Я.Б.Гамарника нам подали поезд, состоявший из трех вагонов "Владикавказского типа" - салон-вагон самого Гамарника для руководителей комиссии, вагон I-го класса для остальных ее членов и вагон II-го класса для охраны.
- Охрана-то зачем? - тихонько интересуюсь у одного из местных сопровождающих, наблюдая краем глаза, как в вагон садятся несколько бойцов Погранохраны ОГПУ, двое из которых тащат Льюис и тяжелые диски к нему. - Не жирно ли нам будет?
- Что вы, что вы! - горячо зашептали мне в ответ. - Случается, у дороги хунхузы балуют. А банды у них и до двух сотен числом доходят!
С помпой отбываем дальше. Теперь наш путь лежит к Благовещенску. Город не стоит на Великом Сибирском пути - к нему ведет небольшая (каких-то 108 км!) боковая ветка Белогорск-Благовещенск. В Благовещенске нас крутит та же карусель, что и Чите. И снова бросок по железной дороге, на этот раз - до Владивостока, минуя Хабаровск. Однако остановиться в Хабаровске нам все равно пришлось. Хотя восстановление разрушенного во время Гражданской войны пролета железнодорожного моста через Амур уже идет полным ходом, вагоны через реку пока еще приходится переправлять на импровизированных паромах из речных барж.
Но вот и Владивосток. И опять понеслась круговерть проверок - рылись в документах, опрашивали служащих… Здесь, в Приморской губернии, так же, как и в Чите, и в Благовещенске, приходилось выкраивать время еще и на то, чтобы побродить по местным магазинам, лавкам, базарам, толкучкам - посмотреть где, чем, кто и почем торгует. Это надо самому смотреть, и тогда получишь самое точное представление о том, почему процветает контрабандная торговля, и какую роль она играет в жизни этого края.
И снова поезд стучит колесными парами по стыкам Транссибирской магистрали. Последний пункт нашего вояжа - Хабаровск, центр Дальневосточной области. Близится уже конец октября, когда мы собираемся в здании Дальревкома на заседании областной комиссии по борьбе с контрабандой, где председательствовал сам глава Дальревкома Я.Б.Гамарник. Страсти там разгорелись нешуточные.
Фридрих Вильгельмович Ленгник выступал резко, без дипломатии:
- У меня складывается весьма странное впечатление о состоянии борьбы с контрабандой на Дальнем Востоке. С одной стороны, все члены нашей комиссии убедились, что эта борьба ведется, и ведется активно. Поднимаются правильные вопросы, вносятся дельные предложения, и даже кое-что из них уже реализуется. - Он сделал паузу и обвел глазами присутствующих.
- Комиссия не обнаружила каких-либо свидетельств того, что руководители высших партийных и советских органов Дальневосточной области были причастны к злоупотреблениям контрабандой, - продолжал Ленгник. - Тем не менее, я должен сказать, товарищи, что вы встали на такую позицию, которая способна подорвать предпринимаемые усилия по искоренению контрабандной торговли. - Фридрих Вильгельмович снова сделал паузу и опять обвел присутствующих здесь руководителей тяжелым взглядом исподлобья. - Вы видите многочисленные злоупотребления со стороны ваших подчиненных, работников низшего и среднего звена. Дело доходит до того, что они по партийной и советской линии оказывают давление на работников таможен и погранохраны, чтобы принудить их пропустить контрабандный товар через границу! - Голос руководителя нашей комиссии уже не звенел, а гремел, набирая угрожающие ноты.
- И что же делаете вы? В самом худшем случае работники, погрязшие в злоупотреблениях, получают от вас устный разнос. А частенько вы вообще закрываете глаза на подобное извращение политики Советской власти. Вы "входите в положение", благосклонно принимаете ссылки подчиненных на "местные условия". В результате наш советский и партийный аппарат погряз в корыстном использовании контрабанды не только для нужд самого аппарата, но и сделал ее источником самоснабжения своих семей. Нечего и говорить, насколько разлагающе действует эта обстановка на все наши кадры, и насколько она подрывает авторитет партии и Советской власти в глазах населения! - Ленгник потер рукой глаза, имевшие явные признаки недосыпания, и заключил:
