Николай Берг - Лёха
– Бабушка, что за деревня?
А та в ответ:
– Высокие Кручи, милок.
– А что за речка?
– Гнилуха, милок.
– А куда вот эта дорога ведет?
– На Николаевку, она верст через пять, милок.
– А вот эта?
– На Новогеоргиевск, он верст за шесть, милок.
И попробуй решить без карты – где это? А места вполне культурные даже. И пока не поймешь, где что находится, да по лесам шарясь, – так и будешь бесполезно круги нарезать, только обуви убыток да телу усталость. А ведь еще понять надо, какая дорога подходит больше и где опасностей меньше. Но на вдумчивые расспросы время надо, чтобы еще и проверить можно было, верно ли рассказано. А времени-то и нету. От села этого гнусного надо ноги уносить подальше. А уже темнеет, скоро ночь наступит.
В общем, как ни кинь – всюду клин. Да к тому же трезво оценивал боец ситуацию – из всей компании только этот сукин сын Гогун был здоровый и сытый. Сам Семенов смотрел лишь одним глазом, да и тело болело после того, как Гогуны его сапогами отпинали. Середа был весь на азарте пока, но скоро обратка пойдет, сникнет он, а рука у него, видать, пострадала – через повязку пробило, нехорошо. Леха совсем скис, ползет как вареный – в обмороки, вишь, падать затеял, новая радость… Ну и бурят: вроде как и молодцом держится, а все ж таки враскоряку ходит – ошпарился и не до конца зажило еще. Все «хороши», один Гогун как пряник. И потому может и удрать быстро, и заорать громко, и привести куда не надо.
Когда боец велел сидящему и совсем очумевшему от вопросов Середы самооборонцу скинуть сапоги и верхнюю одежду, оставшись только в белье и босым, Гогун побелел как мел, понял – сейчас будут кончать. Середа хмыкнул не очень одобрительно, но ничего не сказал. Кроме лепета о том, что он все осознал, исправился, перековался и твердо встал на путь исправления, сообщил очумевший Стецько крайне мало. Очень уж разительным оказалось отличие реальной ситуации от той, что ему виделась. Было от чего обалдеть и более тертому калачу, а не этой наглой сопле.
– Я тебе дам возможность доказать, что сейчас ты не врешь и действительно хочешь нам помогать, чтобы выжить, – медленно, чтобы до помраченного сознания пленного дошло правильно все сказанное, сказал Семенов.
Бурят поднятием бровей дал понять, что не вполне понимает ход мыслей товарища.
Семенов продолжил:
– Будешь тащить мешок с харчами и другой груз. Сейчас пойдем в темноте, потому хочу, чтобы ты своим бельишком был виден и ночью. А без сапог хрен ты удерешь…
– Еще как удерет, босиком-то сподручнее, – возразил Середа.
– Нет-нет, товарищи, никуда не побегу, не убивайте только, – взмолился пленный, глядя снизу вверх преданными собачьими глазами.
– Ага, так мы тебе сразу и поверили… сиди молчи, – отозвался артиллерист.
– Погодь, мы ему мешок примотаем, так, чтоб не скинул. С мешком не побегаешь. Провод еще остался?
– Полно. Сторожить только эту слякоть всю ночь придется, – заметил хмуро Середа.
Видно было, что он начал отходить после спектакля, и усталость наваливалась на него. Он жевал кусок хлеба, которым только что перекусили все беглецы, но жевал словно через силу, хотя видно было, что голоден.
– А мы его на ночь свяжем, – отозвался Семенов.
– Лучше б нам за ночь уйти подальше, – заметил в ответ, баюкая свою разболевшуюся не ко времени руку, поддельный арбайтсфюрер.
– Идти ночами, а днем спать при столь малочисленном составе, не дело. К тому же та самая возможность влипнуть в нехорошее – ночью в разы более, как и остановиться на ночевку там, где не надо. Нет видимости – нет движения, – серьезно отозвался Семенов, не без гордости вставив в свою речь слышанное раньше от Уланова.
Середа пожал плечами.
– В сложных случаях лучшее время для броска – с рассвета и под сумерки. Точнее, даже так: под сумерки – бросок и ночлег; с рассветом – бросок и, по обстоятельствам, дневка до вечера. Идти глухими лесами – тоже не вариант. В лесу надо прятаться, ночевать, добывать еду. Ходить надо по дорогам, они для того и сделаны, – продолжил Семенов.
Артиллерист опять пожал плечами. Возбуждение у него проходило, и устал он после своего спектакля, как прима-балерина на премьере. Даже есть уже толком не хотелось, и жевать было трудно, хотя голодная слабость давала себя знать.
Семенов обеспокоенно оглядел свое воинство. Потом твердо закончил:
– Самое опасное – ночевки. Ночевать потому лучше… ночью. Потому что ночью все спят. То есть те, кто не все – заметнее, и их гораздо менее. В общем, сейчас вьючим на Гогуна мешок – и вперед. Потом вяжем его на ночь и приходим в себя.
– А уже утром – на соединение с остальным отрядом! – неожиданно бодро выдал Леха. Потомок мигом сожрал выданные ему харчи – кусок свежего душистого хлеба и пару маринованных свеклин. По глазам было видно, что только раздразнил червячка, никак не заморил, но выглядел уже немного пободрее.
– Ага, – кивнул ему дояр.
– И ночью что делать будем?
– Спать. А главный ориентир – слух. Ночью направление на железную дорогу, например, можно определить за пару десятков километров. Днем смотреть и идти, ночью – не идти и слушать.
– Ладно, годится. Ну ты, робкий пингвин, давай свети бельишком, – слегка пнул сидящего томного Гогуна артиллерист.
Пленный подскочил, начал стягивать с себя одежку – сначала медленно, потом, видно, дошло, что убивать не будут, заспешил, засуетился. Потом закряхтел под навьюченным мешком, но даже вроде как радостно, потому как убедился – нужен он, поживет еще. Одним куском телефонного провода связали руки, а другим – мешок с харчами примотали так надежно, чтобы невозможно было его сбросить. Невелика безопасность получилась, но хоть что-то. Угрозу молодой и здоровый парень тем не менее представлял немалую, и потому Жанаев следовал за пленником неотступно, гордясь немножко тем, что пулемет в его руках пугал Гогуна куда сильнее, чем гораздо более опасные для пленного штыки на винтовках.
В носу у Семенова щипало и, к его стыду, глаза помокрели. То, что его не бросили, а вывернулись едва не наизнанку и пришли спасать, растрогало бойца, там в деревне не до того было, не успел он перейти от готовности сдохнуть безвестно и бесславно к неожиданному вызволению, а вот теперь почти рассолодился. Оглянулся стыдливо на Жанаева, тот заговорщицки ухмыльнулся и подмигнул. М-да, здорово ему нос кто-то расквасил! И Середе досталось тоже, ясно видно. Из всей компашки только потомок не битый, зато еле ноги тащит, тля зеленая. И мундирчик новый, и велосипеды откуда-то взяли. А это означает, что, видать, грохнули они никак не меньше одного фрица. Да еще и такого красивого. И будут немцы своего искать. Опять надо ноги уносить, хотя по уму – отлежаться бы надо всем хоть один денек, отоспаться, отъесться. Не получается. Не будь этого тяглового самооборонца – может, и харчи бы не смогли все унести: обросли имуществом-то, а вот от бескормицы ослабели. Сейчас ребята на скору руку перекусили тем, что в мешке сверху лежало, попался под руку хлеб да свеклины эти моченые. Ну да оно и лучше, свеклу надо было побыстрее съесть, какая-никакая, а еда, хотя и бестолковая. Со свеклы дело известное – «красный нос и понос». Зато на мозги пользительно действует. И тащить такое лучше сразу в желудках. А не на спине. Благо когда забрали все оставленные в папоротниках шмотки – оказалось, что много добра всякого нажили, тут впору не Гогуна, а коня иметь. Если б та найденка-лошадка не была колченогой из-за ранения и слабости – сами бы ее пользовали.
Самооборонец словоохотливо показывал дорогу, двинули по какой-то лесной дорожке, вроде как на старую мельницу, которая уже лет десять не работала. Тропинка и впрямь была похожа на нормальную дорожку, только подзаросшую сильно.
Стемнело совсем. Встали, тяжело дыша, в кружок. Леха брякнул гулко пустыми футлярами от противогазов. Звук получился добротный, как пара коров с боталами на шее расстарались. Все вздрогнули, а Леха застеснялся, что даже в темноте было видно.
– Да тут на пару верст никого нет, не почують, – неожиданно трагическим шепотом выдал Стецько. Он очень старался услужить и быть полезным.
– Ну смотри, а то первым делом мы тебя прибьем, если кто к нам сюда нагрянет, – расставил точки над «i» Середа.
– Ты, паря, помалкивай, пока не спрашивают, тебе еще свою жизнь заработать надо, – обрезал говоруна Семенов.
– Встаем на ночевку? Или до этой старой мельницы побредем? – спросил артиллерист, оглядываясь.
– Встаем тут. А то черт его знает, что там за мельница. Так спокойнее, – решил Семенов, и все согласились. Не верил боец Гогуну ни на грош, потому свернул с тропки, нашел по-быстрому небольшую полянку. Тьма была – хоть глаз коли, тем более под деревьями.
