Раиса Сапожникова - Моя Крепость
— Да, — вдруг произнес новый голос. — Именно так все и было.
— Сэр Ламберт? — удивленно выгнул бровь граф. — Вы подтверждаете? Вы были знакомы с графом Хантингтоном тридцать лет назад?
— Нет, милорд, — покачал головой рыцарь Блэкстон, с невыразимым изумлением всматриваясь в немолодую, рыжую и жилистую даму напротив: — Я помню песню, что пели мне в детстве множество раз. В ней были такие строки:
«Среди лесных зеленых крыш стоит укрытый стан.
Живут в нем Робин, Джон-малыш и леди Мариан».
За столом стало вдруг очень тихо. У подсудимого Джона из Линкольншира отвисла челюсть. Он снова превратился в увальня с неповоротливым языком:
— Д-да... Мы там жили... Она меня так назвала — «малыш». Смеялась, что, мол, орясина до неба, а телок телком... Я помоложе ее был тогда...
Из глаз леди Марианны продолжали течь слезы.
Лорд-судья приказал негромко:
— Суд предлагает свидетелю сэру Ламберту Блэкстону дать показания. Госпожа защитница, задайте вопрос.
— Ламберт, что это за песня? Ты ее так хорошо помнишь?
— Ее пели все менестрели в наших местах. И матери пели детям. Это песня о Робин Гуде — одна из многих. Возможно, самая красивая.
— Спой, Ламберт.
— Да я лучше просто расскажу... Это же стихи:
«Он — древней крови паладин,
Он — англ, и сакс, и бритт.
Из всех остался лишь один,
В густых лесах укрыт.
Он смел и добр, в нее влюблен,
И в жены взять готов.
Прекрасной деве дарит он
Букет лесных цветов.
Она ему соткала плащ
Из шерсти коз лесных,
А он ей выстроил шалаш
И ложе из сосны.
Их пища — лес, вода — ручей,
Их лордам не найти,
Их лес укроет от мечей
И охранит пути.
Он полон сил, она чиста,
Прекрасна их любовь,
А нес накормит их с куста
Всей сладостью медов.
Беги, олень, скачи, кабан,
Придет и ваш черед,
Чтоб жили Робин с Мариан
И не пресекся род!..»
— «И не пресекся род...» — казалось, шептали все губы за столом. И только у самой Марианны рот искривился то ли в рыдании, то ли в презрительной гримасе:
— Род пресекся. Его убили... Мы с ним не прожили и трех лет. Он был рыцарем, что защищает сирых и убогих. И он был один. Маленький Джон тогда был совсем еще мальчиком, а врагов было слишком много.
А я... Какая из меня воительница! Я даже сына ему родить не сумела. И он умер. Зеленый стан осиротел. Песни... Да, песен о нем пели много. Но большинство сочинялось уже после его гибели. Простые люди хотели, чтобы Добрый Робин из легенд жил и не умирал... как Мерлин. Как король Артур. А его уже давно не было. Последний рыцарь из рода, уничтоженного завоевателями... Я даже не помню, как звучало его родовое имя. Может, он и сам этого не знал. От предков ему достался только один меч, на котором вместо герба выгравировано было дерево. Может быть, это древний герб британских друидов... Я не знаю. Но его больше нет. Я осталась в лесу одна с Маленьким Джоном.
— Случалось, нам удавалось защитить кое-кого от произвола баронов.
Об этом тоже потом складывали песни, особенно один менестрель по имени Алан Дейл. Он даже целый год прожил с нами в Зеленом Стане.
Иногда к нам присоединялись беглые крестьяне, которых то ли гнали с земли, то ли пытались силой заставить платить новый налог... За много лет многие перебывали в Шервуде. Но Робина уже не было. Робин Гуд, Добрый Робин из старой Англии погиб. А я любила его... Он был моим мужем.
— Высокий Суд благодарит леди Марианну Фиц-Уолтер, урожденную графиню Хантингтон, за подробные и правдивые показания, — сказал лорд Арден. — Они чрезвычайно ценны как для высокого суда, так и для каждого из присутствующих лично... Суд также просит леди Хантингтон продолжить рассказ, если для нее это не будет неприятно. Как продолжалась жизнь леди после гибели ее супруга? Вступила ли она в новый брак? Готова ли леди Хантингтон ответить на вопросы суда, или предпочитает, чтобы ее расспрашивала госпожа защитница?
— Да что вы, в самом деле, милорд! — раздраженно мотнула головой женщина в сером холсте. — Что за забава — играть словами! Высокий суд, госпожа защитница... Или на самом деле вы просто надо мной издеваетесь?!.
Резко очерченный, сухой рот Марианны сложился в злую гримасу.
— Ни в коем случае, миледи, — вмешалась леди Леонсия. — Мой муж следует определенной традиции. Ему уже случалось выступать в роли судьи, и он полагает, что чем безличнее выглядит и ведет себя человек в судейском кресле, тем он беспристрастнее. Люди говорят свободнее и высказываются откровеннее, когда видят перед собой не лорда, не господина, не грозного повелителя и не простого человека, а символ. Символ справедливости.
— Справедливости! — презрительно фыркнула дочь одного из знатнейших сподвижников Ричарда Львиное Сердце. — За последние тридцать лет я встречала ее столько раз, что трех пальцев хватит пересчитать. Я сама пыталась судить, а уж сколько раз судили меня!.. Если я до сих пор не разрублена на куски, не сожжена на костре и не повешена, то не из-за недостатка судебных приговоров, а потому, что добрые люди берегли меня и не отдавали им в руки...
— Что было, без всякого сомнения, справедливо, — послышался голос с того конца, где сидел Родерик. Все это время он молчал, но слушал внимательно. И лицо у него в этот момент было совершенно взрослым.
Лорд Арден повернулся к своему младшему сыну и улыбнулся так, что Родерик покраснел и вновь стал четырнадцатилетним подростком.
— Мой сын совершенно прав, миледи. Да, судьи продажны. Да, лорды жадны и лишены совести. Да, люди погрязли в грехе! Но — не все. Иначе небо не удержалось бы над землей... Суд просит прощения за отступление от протокола. Суд полагает, что для первого заседания заслушано уже достаточно показаний, и объявляет перерыв. Заседание возобновится после обеда. Господа подсудимые, свидетели, а также обвинитель, защитница и пострадавшая сторона приглашаются в это же помещение на обед по удару колокола, через один час.
Он встал. Остальные помедлили. Он посмотрел на леди Темелин. Та встретилась с ним глазами, и что-то в них прочитала. Она подалась вперед и тихонько шепнула Надиру по-арабски. Тот, все еще не в себе он случившегося чуда, с ошеломленным видом коснулся плеча леди Марианны и вполголоса что-то ей передал. Лорд Арден объявил:
— Высокородная леди Темелин имеет честь пригласить графиню Хантингтон в свои покои для приготовления к обеду. Прошу, миледи, оказать честь и согласиться. Остальные господа подсудимые остаются гостями барона Мак-Аллистера и моих рыцарей.
Он подал руку жене и покинул зал. Все шесть рыцарей тоже встали, и через минуту в графской столовой осталась одна молодежь: Роланд, Хайди и Родерик. Мозес, все это время незаметно присутствовавший, хотел собрать кружки, но появились поварские помощники, и они обошлись без его помощи. Он подсел на скамью рядом с Родериком.
Не зная, что сказать друг другу, юноши только переглядывались.
Роланд за все время суда не произнес ни слова. Для обвинения еще не настало время. Он сидел, слушал и размышлял: в чем все-таки эти люди виновны? Ведь не может же быть, что они правы, что не за что их осуждать, что ничего плохого они не сделали, наоборот, это они и есть жертвы... Он снова вызывал в памяти меч Вилла, замахивающийся на него, ручищи Джона, сдернувшие Хайди с лошади. Злое лицо Фиц-Керна, что бился с ним на мечах и мог бы убить. Быть не может, чтобы они были правы! Как говорит Родерик, это не справедливо! Или, как выразилась леди Хайд — неправильно. Но в чем именно состоит эта неправильность? Что такого произошло?
Он вспомнил рассуждения милорда о плетении душ, совести и грехе. Где больно? Кто страдает? Леди Хайд. От чего? От грубости. Но Джон и есть грубый мужик, стоило ли ждать от него тонкого обращения?
Или — нет ?..
А этот Вилл... Он — явный солдат, простой латник. Махать мечом и есть его единственное предназначение. Чего от него можно было ожидать другого? Ему еще предстоит рассказать о себе, но много ли нового они узнают? А Фиц-Керн... Роланд внутренне поежился, чувствуя, что тут его подстерегают неожиданности. Что-то было в этом человеке, что-то очень странное и знакомое. Что-то очень близкое к... к нему самому.
— Твой отец — очень мудрый человек, — сказал он леди Хайд, подавая ей руку. — Только он ни на кого не похож. Он совсем не такой, как те лорды, которых я видел в детстве.
— Наш отец — мудрейший из всех людей, которых я знал, — важно подтвердил Родерик. — Ни один из моих учителей не умел ответить на вопрос лучше, чем он. А среди них были такие знаменитые мудрецы!..
