Александр Трубников - Черный Гетман

От злости и обиды кровь ударила в виски. Ольгерд открыл глаза. Он находился в той же самой крипте, только теперь она освещалась не куцым свечным огоньком, а похрустывающим ярким пламенем смоляного факела, закрепленного в держателе на стене. Три из четырех саркофагов были вскрыты, и их крышки раскинулись где как: одна, перевернутая, лежала на полу, другая опиралась на бок саркофага, а третья была поставлена на попа у стены. Там же, у дальней стены, за ящиками, в которых хранились египетские мумии, Ольгерд рассмотрел то, чего не заметил при первом осмотре — небольшой закрытый бочонок, в каких рачительные коморники хранят обычно свои соленья. Однако крипта с мумиями и саркофагами для хранения зимних припасов решительно не подходила…

Думать о том, что может хранится в бочонке, было некогда, нужно было быстро понять, что же на самом деле произошло. Ольгерд повернул голову влево, где на пустом пятачке меж факелом и саркофагами ворочалась черная тень. Тень развернулась к нему, сверкнула глазами, ощерилась в белозубой волчьей ухмылке и спросила:

— Ну что, очухался, служивый?

Ухмылку, взгляд и голос этого человека невозможно было спутать ни с чем и ни с кем. Перед ним, хороня за спиной какой-то предмет, стоял Дмитрий Душегубец.

Хотелось узнать обо многом. И как его выследили, и чего теперь от него хотят. Но Ольгерда в первую очередь интересовало не это. Он спросил, глядя в глаза своему врагу:

— Почему ты меня не убил?

Душегубец рассмеялся каркающим коротким смехом.

— Толку мне с твоей быстрой смерти? Хочу прежде узнать, кто ты такой на самом деле и чего хочешь. Слишком уж часто в последнее время ты у меня на пути встаешь.

— А если я ничего не скажу?

— Скажешь, как миленький. На допросе стойких молчунов не бывает. Бывают неумелые дознатчики. Ну а я уж, поверь, в этом деле один из первых.

— Пытать меня дело хлипкое. Провозишься до утра, начнут нас искать, глядишь и отыщется при костеле тихушник-соглядатай, что знает про тайный ход и сообразит, куда мог исчезнуть не выходя из костела заезжий шляхтич. Так что решил убить — убивай. Нечего со мной тут лясы точить.

Душегубец присел на египетский ящик и поглядел на Ольгерда по-новому. С интересом.

— Слишком уж ты быстрый, литвин. Сам посуди, я тебя в лесу раненого оставил на верную смерть — ты выжил. Потом под Киевом, когда я заморского лазутчика отловил, ты объявился и отбил пленного. Позже ты нашел Щемилу в запорожье, убил его, а затем объявился в Клеменце вместе с ногайцами, во главе которых стоял мой дядя Темир. Да и в лесу тогда, чует мое сердце, не впервые мы с тобой повстречались, уж больно взгляд твой мне, парень, знаком.

— Ну так и что с того?

— Раз гоняешься за мной, то знаешь, что я, как волк, один чуть не с самого рождения. Не с кем мне много лет о главном поговорить. А ведь хочется иногда. Да и тебе самому, поди, хочется мне рассказать о том, какой заточен на меня за зуб. Разное бывает, в жизни глядишь, поговорим, да и и поладим.

Ольгерд не обольщался на счет своего пленителя. Как бы Душегубец мягко не стелил, в живых его оставить не собирался ни при каком раскладе. Все что теперь оставалось, так это любой ценой тянуть время и вытягивать из Дмитрия побольше полезных сведений, надеясь при этом разве что на чудо

— Давай так, — выдержав длинную, насколько было возможно, паузу, медленно ответил Ольгерд. — поговорим баш-на-баш. Ты спрашиваешь — я отвечаю, потом я спрашиваю — ты говоришь. Идет?

Душегубец вновь рассмеялся.

— Ну что же, согласен. Тогда вот тебе мой первый вопрос. Где мы с тобой повстречались впервые?

— Лет двадцать назад, если не больше, ты разорил на курщине селение Ольгов. Там убил помещика-литвина вместе с женой. Это были мои мать и отец. Я чудом тогда уцелел и тебя на всю жизнь запомнил. А тогда, под Смоленском узнал.

— И, ты конечно, поклялся отомстить?

Ольгерд кивнул.

— Два раза ты был у меня в руках и от смерти уходил, — задумчиво, будто говоря сам с собой, протянул Душегубец. — Стало быть, не случайность все это… Ну да ладно, о твоей судьбе потом потолкуем. Спрашивай, твой черед.

— Что произошло после того, как ты оставил Кирилловский монастырь?

Душегубец ухмыльнулся.

— Всю историю хочешь услышать? Ну что же, так тому и быть. Раз ты оказался здесь, стало быть как и я, прознал, что саркофаги Ольговичей вывез из монастыря Радзивилл. Я послал Щемилу на хутор, чтобы он порешил старого кобзаря, который знал обо мне больше, чем положено, сам же поехал в Вильно. Во время осады к гетману было не подобраться, пришлось ждать, когда тот сдаст город и уедет в Кайданы. Там, заключив союз со шведами, покойник немного расслабился, да и многие шляхтичи из личной охраны его покинули, как предателя Речи Посполитой. Воспользовавшись стечением обстоятельств, я нанялся в поредевшую гвардейскую роту, дождался удобного случая, когда этот фанфарон уединился в опочивальне с молоденькой горничной, снял его с девицы прямо в постели, для пущей острастки вскрыл ей горло и устроил нашему собирателю реликвий небольшой допрос.

Как оказалось, этот надутый индюк понятия не имел, что хранится внутри саркофагов. Ему, видишь ли, чтобы хоть немного сравниться с Криштофом Сироткой, хотелось привезти в родовое имение княжеские останки. Под раскаленной кочергой, которую я водил у него над причинным местом, он признался, что спрятал саркофаги в подземельях костела. А вот про то, как туда проникнуть, рассказать не успел, помер от страха, сердцем видать был слаб.

Я избавился от тела девчонки, гетмана разложил в постели так, будто он умер от удара, покинул Кайданы и принялся искать тех, кто посвящен в тайну Несвижского костела. Так вышел на иезуитов, затем на рижских хранителей. Самым сговорчивым из посредников оказался сластолюбивый клеменецкий професс-греховодник, однако и он оказался не так прост и перепуган как выглядел. Когда в Риге эти архивные крысы дали мне от ворот поворот, я конечно разозлился. Хотел скакать обратно в Клеменец и вспороть брюхо старому мужеложцу, однако вспомнил о том, что видел тебя в Клеменце вместе с лысым, потом узнал, что татарский отряд, что пришел на помощь глупому польскому королю, возглавлял не кто-нибудь, а мой ногайский дядюшка Темир-бей и понял, что не все потеряно… Суетиться не стал, решил подождать в Риге недельку — другую и как в воду глядел — вскоре в город приехала вся твоя орава. Остальное было несложно: лазутчики вас тебя, как из песка пуля. Тебя я потерял из виду, однако приставил соглядатаев к лысому, лекарю и татарчонку, который оказался на самом деле бабой. Она — то и вывела меня прямо к тебе. Сообразив, что ты уже побывал в архивах, я нанял полтора десятка оставшихся без работы шведов и отправил брать тебя живьем. Дальше все было просто — расправившись с моими людьми, ты рванул в Несвиж, а я уже был к тому времени у костела и, спрятавшись за забором, наблюдал как ты спускаешься в усыпальницу… — Душегубец закончил рассказ, помолчал немного, словно давая собеседнику время оценить собственную оборотистость и произнес. — Ну что же, теперь твой черед…

Главное Дмитрию было уже известно, потому таиться в мелочах не было никакого резону. Ольгерд, изо всех сил стараясь выглядеть слабее, чем на самом деле, медленно и тихо, то и дело давая себе длинные передышки, рассказал обо всем, что с ними произошло. О договоре с Измаилом, путешествии на сечь, разговоре с Филимоном и злоключениях в Крыму, за которыми последовал военный поход на Клеменец. Душегубец слушал внимательно, не перебивал, покачивал головой. В глазах у него посверкивали искорки, в которых Ольгерд прочитал оттенок уважения, какое он сам обычно испытывал, встретив в бою достойного противника. Закончив повесть, он, собравшись с духом, спросил:

— И чего ты хочешь теперь?

Душегубец ответил не сразу. Посмотрел на Ольгерда уже совсем не ерническим, суровым взглядом, словно оценивая, насколько можно довериться обреченному пленнику в сокровенном. Желание выговориться победило.

— Чего я хочу? Да того, же чего и хотел всегда. С того самого часа, когда морозным московским утром тело моего отца, помазанного на царство Московское Дмитрия Иоанновича Первого было привязано к пушке, и прямо у меня на глазах разлетелось в клочки. Совсем немногого. Отомстить всем, кто приложил руку к смерти Дмитрия и вернуть себе трон, который принадлежит мне по праву рождения. Думал я об этом давно, но начал действовать только после того, как подслушал разговор Темира с казацким полковником. Темир, строя свои неосуществимые планы, был смешон, как евнух, мечтающий о плотской любви и мне с ним было не по пути. Я ушел на украину, сколотил свой отряд и начал ходить от Днепра до Волги, освобождая купцов и помещиков от греховного богатства, а их дочерей от невинности. Ждал своего часа и дождался. Как-то раз мы нарвались на стрелецкую засаду. Людишек моих перебили, а меня самого посадили в острог. О жестокости моей уже тогда легенды ходили, потому патриарх московский Филарет приказал тайно доставить меня к нему на разговор. Разговор оказался забавным. Сын Филарета, Михаил, был недавно избран царем Московским и истинный основатель новой династии, страшно боялся законных претендентов и самозванцев, а потому готов был пойти на все, чтобы от них и следа не осталось на грешной земле. Заключили мы с ним тогда договор, после смерти Филарета подтвержденный и самим Михаилом. Я со своим отрядом разбойничаю и под видом налетов уничтожаю всех, кто хоть как-то может оспорить право Романовых на престол: Рюриковичей, что были в близком родстве с московскими князьями, Годуновых и всех Шуйских, от мала до велика. За это мне обещано было немалое содержание лошадьми и оружием, а также вотчинные земли в глухом лесу, куда стрельцам и казакам настрого будет запрещено соваться. Правда не знали отец и сын Романовы, что я не им, а себе дорогу в Кремль расчищаю. Так годами и шло. После того как мы всех, на кого Филарет указывал извели под самый корень, от старцев, одной ногой стоящих в могиле, до новорожденных сосунков, новое дело моему отряду нашлось. Распорядился царь Михаил, чтобы мы как и раньше гуляли по польным украинам и пограничным землям, и убивали тех, кто исконные, еще со времен Великих княжеств Киевского да Литовского, вотчины имел, и новому царю из рода Романовых присягнуть побрезговал. Вот тогда-то, уж не обессудь, мне твой Ольгов на пути и попался. Имей твой отец поменьше шляхетской гордыни, был бы живехонек, а так если не я, так другие. Романовы свой вотчинный огород тогда хорошо корчевали, с заделом не меньше, чем лет на триста… Шли годы, отряд мой рос, из Кремля нам уже не коней и пищали, а золото с серебром возили. Я же все это время искал Черный Гетман. Думал уже на Дону и объявиться, как законный наследник престола, да казачков подымать на Москву, но тут, как назло, Михаил помер и на трон взошел его сын, Алексей. А это был совсем иной человек, как правитель не в отца и не в деде пошел. Воспитанный не в крови Смутных времен, а в кремлевских палатах, управлять державой стал по-иному и в услугах вольных охотников не нуждался. Не прошло и года как он, разбирая доставшиеся в наследство тайные отцовы дела, он прознал о моем уговоре с Филаретом. Недели не прошло, как на нашу поимку был послан чуть не целый стрелецкий полк со строжайшим приказом пленных не брать, а опасных татей перебить без пощады на месте. Уйти-то я, конечно, ушел, только вот людей своих и все нажитые запасы потерял. О том, чтобы возглавить бунт, не было теперь и речи. С тех пор я и стал тем что есть — волком лесным, которому страшно на люди показаться. Ну да ладно, худшее позади. Теперь Черный Гетман, наконец, у меня, а стало быть, время близко…