Александр Трубников - Черный Гетман
— Герр Димитриус. В возрасте уже, но по всему видно, отличный воин. Богат, как голландский торговец тюльпанами, одевается в черное с серебром. Взгляд у него страшный…
— И что он приказал вам сделать?
— Герр Димитриус сказал, что действует по личному повелению короля и ловит тех негодяев, которые отравили нашего союзника, литовского князя Радзивилла, — сложное и длинное слово далось раненому шведу с трудом, кровь у него изо рта текла уже почти без остановки. — Он сказал, что ты один в этом доме, и что тебя нужно взять живым для допроса.
— Где сейчас этот Дмитрий?
— Не знаю. Приказал, чтобы мы хорошенько связали пленного и ждали в условленном месте. Он сам нас найдет после дела.
Выдавив из себя последние слова, Карлссон, сын Карла из Упсалы, дернулся, захрипел и уронил подбородок на грудь. Пропитывая кожаный нагрудник, изо рта у него потоком хлынула густая алая кровь.
Ольгерд опустил пистоль и оглянулся на Сарабуна, который успел за время допроса собрать на полу одежду Фатимы и теперь обряжал смуглое тело, хороня его от срамоты.
Из прихожей послышались возбужденные спорящие голоса: один из них принадлежал египтянину, который что-то объяснял, другой, незнакомый, вероятно старшему ночной стражи.
— Жива? — войдя в комнату спросил Измаил.
Сарабун отрицательно покачал головой. Измаил окаменел лицом и долго стоял, не всилах выдавить из себя ни слова.
— Что стражники? — спросил Ольгерд, чтобы вывести компаньона из ступора.
Измаил вздрогнул и начал медленно говорить:
— Проверяют трупы, нет ли среди убитых рижан, считают убитых и не верят, что вас в доме было только двое. Я сказал их капитану, что ты шляхтич из свиты Богуслава Радзивилла, который был Крыму посланником и сбежал с дочерью татарского мурзы. Что мстительный мурза тебя выследил и нанял отряд шведов, чтобы вас убить. После того, как я дал капитану пять талеров, он разогнал зевак и пообещал не давать делу ход. Ты сам — то успел выяснить, кто они такие?
— Наняты Душегубцем. Он узнал нас в городе. Точнее — вас. А отследив Фатиму, добрался и до меня.
Сарабун закончил приводить тело девушки в порядок и поднялся на ноги в ожидании распоряжений.
— Вот, что друзья, — хмуро выговорил Ольгерд, глядя на Фатиму — похороните ее достойно. Пусть не на христианском кладбище, но в таком месте, чтобы могилу не разорили. Подождите в Риге дня три, да послоняйтесь по городу, чтобы Душегубец думал, что мы все еще в городе. Потом отправляйтесь в Вильно, и там меня ждите.
— А ты, господин? — спросил Сарабун.
— А я ухожу. Сей же час. Время дорого.
— Куда?
— В казармы к рейтарам. Коней своих забирать.
— И куда же ты отправишься? — Измаил. — надеюсь, что тебе удалось пролить свет на загадку Черного Гетмана?
— Еще и как удалось!
Ольгерд склонился к самому уху компаньона и шепотом рассказал ему об архиве и о том, что там удалось обнаружить.
— Понятно, — кивнул Измаил. — Ты прав, сейчас каждая минута бесценна, а мы с Сарабуном в пути только обуза. Будем ждать тебя в Вильно.
Ольгерд последний раз глянул на Фатиму, протиснулся мимо стражников, лица которых выражали двойственные чувства, будто им хотелось то ли схватиться за оружие, то ли отсалютовать храбрецу, перебившему едва не в одиночку десяток отборных мушкетеров и, ни о чем не думая, кроме предстоящего дела, скорым шагом двинулся по пустой улице в сторону казарм, где его ждали кони, еще не ведающие о том, что в самое ближайшее время им предстоит долгая изнурительная скачка.
* * *Брат Климек, настоятель несвижского костела Тела Господня, отслужив вечерню собирался домой. Перед тем как покинуть храм он, по въевшейся в кровь с годами привычке, внимательно осмотрел аккуратные ряды деревянных кресел: нет ли где царапин и повреждений, проверил, хорошо ли почистил служка подсвечники и заглянул по темным углам: чисто ли выметены полы.
На улице вечерело. Темно-синие тучки, пробегая над шпилями княжеского замка, отразились в ряби незамерзшего пруда. "Надо бы завтра у кастеляна людей попросить, — подумал Климек, закрывая внутреннюю решетку. — Снега в этом году выпало мало, пусть двор в порядок приведут, чтоб прихожане грязи внутрь поменьше на ногах приносили"
От привычных размышлений о мирских текущих делах его оторвал окликнувший голос. Настоятель обернулся. За оградой, не въезжая в ворота, стоял, устало переступая ногами, удивительной стати жеребец, в седле которого возвышался богатый всадник. На длинном поводе, привязанном к седлу, вдзергивал мордой второй, заводной конь.
— Мне нужен настоятель этого храма, — сказал всадник, устало спрыгивая на землю.
Как настоятель фамильного храма Несвижских Радзивилов, брат Климек перевидел в своем городе воинов самых разных стран, армий и конфессий, а потому неплохо разбирался в доспехах и мундирах. Сейчас перед ним, без сомнений, стоял гусар одного из польских коронных полков. И не просто гусар но, судя по дорогому оружию — редкой сабле и двуствольному пистолю с серебряными чеканными накладками и драгоценными камнями, человек знатный и богатый.
— Слушаю тебя, сын мой, — ответил брат Климек.
Гусар, привязав коня к кованой решетке забора, решительно зашагал вперед. Рассмотрев позднего гостя вблизи, брат Климек уверился в первом своем впечатлении — судя по точеным чертам лица и врожденной осанке прибывший был отпрыском очень древнего рода. Вот только скорее всего не польского — рыжина и зеленый цвет глаз выдавали в нем шведа или литвина. Единственное в чем ошибся настоятель, так это в возрасте воина — вблизи было ясно видно, что ему около тридцати, хотя жесткий прищур глаз, впалые щеки, едва различимая в сумерках седина добавляли незнакомцу не меньше полутора десятков лет.
Пришедший поднял глаза на звонницу и, выдавая свое притворное католичество, неловко перекрестился слева направо. Но и в этом не было ничего особенного — многие шляхтичи, переходя из одного враждующего лагеря в другой, меняли конфессию, стараясь угодить новому своему господину.
— Что привело тебя в церковь в столь поздний час? — спросил брат Климек. — Если хочешь причаститься, то подожди до завтра. Если тебе в замок, то дорога вот там. — он указал на прямую как стрела дамбу, насыпанную посреди большого пруда по которой, от костела до самых крепостных ворот протянулась усаженная деревьями мощеная камнем дорога.
— Нет, дело у меня именно к тебе, святой отец, — ответил гусар. — Я знаю, что князь Богуслав сейчас находится в Кенигсберге, а приехал в Несвиж именно для того, чтобы помолиться в этом костеле.
— Почему же именно в этом, сын мой?
— Мой… друг. Он погиб недавно в бою, — голос воина чуть дрогнул, обнаруживая неподдельную скорбь. — Сегодня как раз девять дней. Я хочу отстоять ночную молитву.
— Усопший был католиком?
— Я не сказал бы, что он был добрым католиком, — чуть подумав ответил воин. — Но он бы непременно одобрил мой выбор…
Климек внимательно поглядел на собеседника. Гусар определенно чего-то не договаривал, но его чувства к погибшему другу без сомнения были искренними. Настоятель не видел повода для отказа, да и формально не мог это сделать.
— Братья ордена Иисуса, как любые христиане, чтут традиции истинной церкви. Двери любого храма открыты для молящихся в любое время дня и ночи. Нужна ли тебе какая-то помощь? Служка может почитать требник и найти подходящую случаю молитву.
— Благодарю, святой отец, но мне хотелось бы побыть одному. Воину изо всех молитв достаточно "Отче наш…". Единственная моя просьба — устроить на ночь коней. Мы скакали без роздыху от самого Вильно.
— Их можно оставить во дворе конгрегации, — кивнул настоятель. — Благородные животные требуют особого ухода. Я попрошу братьев, чтобы им дали лучшего зерна.
— Вот мои пожертвования на храм, — воин опустил руку в сумку и положил на ладонь брата Климека тяжелую стопку золотых полновесных рейхсталеров.
— Не нам, не нам, Господи, но только для прославления имени твоего, — пряча деньги в карман, ответил щедрому шляхтичу настоятель. — Что же, молись сын мой, да упокоится душа твоего друга в райских кущах. Только прошу тебя об одном. Ты не должен покидать освященную землю до восхода солнца.
— Это я тебе обещаю, — кивнул воин.
Лично убедившись в том, что кони приезжего расседланы, напоены, вычищены и устроены в сухие и теплые стойла, брат Климек проводил приезжего в храм, закрыл за ним врата врата и запечатал их надежнейшим из запоров — крестным знамением.
* * *Разглядывая внутреннее убранство храма, Ольгерд вспомнил панегирик Радзивиллу Сиротке, вынесенный в эпиграф книги, которую он прочел в рижских подземельях, "Возвел храм божий, крепость для родины, коллегиум для наук, убежище для утративших и убегающих от мира; был гордостью в бою, светом в совете; увидел и познал землю. Если бы мы двух таких имели мужей, легко бы обогнали Италию".
