Андрей Марченко - Революционная сага
Затем начался сам фильм. Появилась заставка киноателье Ханжонкова: пегас, фраза не то на английском не то на французском, внизу и справа монограмма «А» и «Х».
Фильм начинался с военного совета: вот сидящий за столом адмирал Корнилов, напротив него — Нахимов.
Как водиться, актеры играли гротескно, жестикулировали без меры, рискуя ударить кого-то по лицу. Толпились на маленьком пятачке, боясь выйти из кадра.
Тапер играл негромко, все больше музыку нейтральную. И Геллеру было слышно, как разговаривает пара сидящая в соседнем ряду:
— Я был на сеансе в Петрограде. — сообщал кавалер. — Так там фильм шел с небывалыми звуковыми эффектами — за кулисами стреляли холостыми патронами! От дыма порохового дыма два раза проветривали помещение!
— Да, что не говорите, а техника идет вперед! — соглашалась дамочка.
На экране солдаты, матросы и жители строили укрепления. Меж боями солдаты плясали «барыню» с севастопольскими девушками
Вот показали гибель штабс-капитана Островского, отступление на северную сторону…
Фильм заканчивался документальными съемками. Английские, французские, русские ветераны проходили перед камерой, сверкая медалями. Здесь они уже не выглядели противниками. Камера показывала усталых, задумчивых стариков…
Вот фильм закончился, погас экран. Тапер закруглил на coda мелодию. Медленно зажигался электрический свет в зале. Гремя стульями, зрители покидали зал.
За время сеанса на дворе похолодало. Ольга и Рихард шли по холодной улице. Грязь подмерзла и теперь хрустела под ногами.
Долго молчали.
Наконец, Ольга спросила первое, что пришло в голову:
— А как вы убили впервые?
— Как все… На войне. Оно ведь как: не убиваешь ты — убивают тебя. Пацифисты там умирают быстро. А кого убил первым?.. Не знаю… Я ведь в артиллерии служил. А там чаще всего не видишь, по кому выстрелил. Даже если из пулемета палишь, непонятно ты убил, или же его сосед снял. Да и убил ли? Может, ранил, может, он залег?
— А помимо боя?
— На дуэли, в восемнадцать лет…
— На дуэли… Как это романтично. Стрелялись, вероятно, из-за дамы?
Рихард покачал головой:
— Да нет… Снова из-за войны.
— Как это?
— Очень просто. Под Мукденом наша батарея держала оборону. Как сейчас помню: закрепились на кладбище, среди могил. Четыре пулемета… Офицеров как-то быстро выбило, командую я и фельдфебель такой старый, что еще, наверное, Кутузова помнит. Японцы прут — не успеваем воду в кожуха пулеметов заливать. Жара стоит — патроны в ленте сами разрываются. Боеприпасов все меньше, людей — тоже… Ужас такой, что лошади поседели! Вестовым передаю сообщение: дела так плохо, что даже весело! Мне отвечают: продержись, браток, до завтра… Проходит, значит, завтра, уже и послезавтра заканчивается — нету помощи. В общем, приказываю: отступаем, поскольку отстреливаться нечем вообще. Долго ли, коротко, прибываем в расположение, докладываю: такие-то, отступили оттуда… Но мне говорят: а мы думали, братец, что вы все погибли. Тут, дескать, такой бардак, что о вас забыли, а когда вспомнили, решили, что вас уже нет. Так я же слал депешу! — говорю. А про нее тоже майор такой-то забыл… Я прямиком к этому майору, и первым делом — ему в морду. Вторым — выхватываю пистолет и говорю: выходите на дуэль…
— Убили?
— Не сразу… Мне говорят, мол, вы не можете вызывать на дуэль старшего по званию. Это противоречит кодексу. Да я, говорю, мне на ваш кодекс поср… pardon… плевать… Убеждают отложить дуэль до конца войны. Ах так? Тогда я его просто пристрелю!.. В общем, стрелялись с тридцати шагов без церемоний, по-свойски, каждый из своего оружия. Я — из «Маузера», он, кажется, из «Браунинга». Исход был ясен — три дня я перед этим практиковался в меткой стрельбе и сноровке…
— А что потом?
— А потом я отправился в бордель…
Ольга скуксилась.
— Да нет. — поспешил Геллер. — Вы меня неправильно поняли. Я туда пошел и напился вдрызг. Только и всего. Отчего-то бытует заблуждение, что в бордель ходят исключительно для того чтоб переспать с дамой и в моменты расслабления разболтать какую-то военную тайну… Ну а на утро опомнились, меня арестовали. И похмельем мучался уже в камере…
Вот кто-то как раз посреди улицы разлил не то воду, не то помои. А может мальчишки устроили небольшой каток.
Ольга того не заметила, ступила на лед, едва не поскользнулась, но устояла. Немногим позже Рихард попытался придержать девушку за локоток и тут же пропустил руку дальше, вокруг талии. Почувствовал волнительные формы, податливость…
И тут же ощутил ниже груди иное прикосновение: ствол «парабеллума» ткнулся как раз ниже ребер.
— Руку убери. — почти нежно прошептала Ольга.
Вырывалась бы она, или просто попросила убрать руки, Рихард поступил бы строго обратно: прижал бы девушку к себе, поцеловал.
Но здесь было не до нежностей.
— Странная у вас рефлексия, mademoiselle… — ответил, наконец Рихард, но руку убрал. — За что…
— А за что вы меня?
— За талию… — деланно удивился Рихард, глядя, как пистолет исчезает в кармане куртки. — странно, что вы такие вопросы задаете.
— И ничего вы не поняли. Может быть, вы мне и симпатичны, но не до такой степени, чтоб лезть ко мне с поцелуями на первом свидании.
— Но все же симпатичен?
— Были бы несимпатичны — я бы вас уже убила. Вообще, Рихард, прикрутите фитилек, коптит… Вот вы наверняка думаете, что вы орел-мужчина, что барышни должны беременеть только от вашего взгляда. Как видите, это не так… Работайте надо ошибками.
Разговор сам по себе подходил к концу — в саженях двадцати сулили тепло окна гостиницы…
-//-…А когда уже в гостинице раздевались, Рихард сказал будто себе под нос:
— Кажется, у меня есть план… — и тут же поправился. — Но вам он точно не понравится. Только я дальше с вами не иду…
Из города
Утром, попрощавшись с Рихардом, пошли из гостиницы на почтовую площадь. Думали: может от почтамта ходят дилижансы хоть до железной дороги. Но оказалось: все мало-мальски способное к движению укатило, уковыляло на восток, где предположительно была белая армия.
Следующий рейс к железнодорожной станции планировался уже при большевиках.
Сначала присели на лавочке под главными в городе часами: решали, что делать: в гостиницу возвращаться не хотелось. Выходить из города пешком хотелось еще меньше: зима скалила свои зубы.
Купить какую-то клячу возможности не представлялось, по причине, указанной выше.
За обсуждением проголодались. Вообще-то из гостиницы уходили, имея сухой паек на несколько дней. Но тратить его, так и не выйдя за околицу не хотелось.
Совсем недалеко от площади находился базар, куда и отправились.
Но торговля на базаре в тот день была скромной и уже заканчивалась. Меж рядов ветер гонял мусор. Не было ни баранок, ни расстегаев.
Даже самые припозднившиеся торговцы собирали свои вещи, собирались по домам.
Прошли рядами, пропахшими рыбой. Казалось еще немного, еще чуть-чуть, вдохнешь здесь запах — будешь сыт.
— Может, купим немного рыбы? — спросил Евгений, указывая на торговцев.
Ольга кивнула, и пошла в указанном направлении, но ее привлекала не рыба, а транспорт, в который крестьяне грузили свои манатки.
Это был безлошадный фургон, чем-то напоминающий автобусы марки «Фрезе». Только здесь половину шасси занимал салон пассажирский, половину коробка фургона, как у грузовиков.
Этот транспорт был явно кустарного производства. И что характерно — кустарь, который его собирал был человеком настолько небогатым, что деревянные детали ставил куда только можно и немного туда, куда нельзя. Деревянной была рама, колеса, впрочем, оббитые гуттаперчею.
Но самое удивительное в этом агрегате было другое: Ольга не могла понять, на каком принципе он работает. Паровой? Непрактично, вчерашний день. Да и нет трубы, топки. Опять же деревянная конструкция и топка — слишком рискованно. Сгорит все в минуту.
Газолиновый? Где выхлопная труба? Бак с горючим… Их не имелось.
— Интересный агрегат. — не смогла сдержаться Ольга.
Крестьяне важно тряхнули бородами: истинно так. бороды у них были такими длинными и важными, что весной в них, вероятно запутывалась рыба.
— А на каком таком принципе его действие основано?
— Принцип тот, что оно ездит! — сообщил крестьянин.
— Хорошо, хорошо… А что его приводит в движение? Паровая машина? Электродвигатель? Движитель внутреннего сгорания?
Крестьяне потупили взгляды, будто их уличили в чем-то неприличном.
— Энто у нас в деревне сын кузнеца собрал. — наконец сказал один. — Говорит «перпендуль-мондуль». Мощностью в сорок конских сил.
— Чего? — удивился Клим.
— Perpetum mobile. - перевела Ольга. — То бишь, вечный движитель. Совсем как у Пушкина…
