В. Бирюк - Косьбище
У подножия склона, посреди этой милой цветущей полянки лежит здоровенный камень. Какое-то барахло под камнем свалено. А на камне мужик голый. На спину положен и верёвками привязан. Камень, естественно, валун. Поэтому у мужика ноги и голова — низко. А середина, включая тощий пупок и не сильно наблюдаемые архитектурные излишества — на самом верху. А голова смотрит в мою сторону и из головы торчит борода. Знакомая. Где-то её недавно жевали. В моём присутствии. У мужика во рту пук травы заткнут. Но глаза у него раскрываются всё шире и становятся всё более… повествовательными. Где-то я такие вылупленные гляделки уже видел.
Тю! Так это ж мой отчим, кормилец-поилец-в даль посылалец. Аким Янович Рябина. Ну, Акимушка, быть тебе богатым. Такая русская народная примета. У нас ведь на Руси так: если тебя никто не узнает, то и в долг просить никто не будет. Враз разбогатеешь. А голый ты сам на себя не похож. И вверх ногами… Пока я голову не наклонил, пока наоборот не глянул — не признать. Голый, тощий, старый… А это, оказывается, сам Аким Рябина. Сотник. Бывший, правда.
Один из ассистентов заметил нас у края поляны и крикнул этой… рожающей гадюку цапле. Она крутанулась на месте, плащ её широко распахнулся, подобно большим серым крыльям.
«И в воздухе блеснули два ножа.Холопы затаили все дыханье»
Всё точно. Только холопов здесь нет, и оба ножа в одних руках — в её. И один она сразу приставила к груди Акима. А второй направила в мою сторону. И эта дура начала им манить меня. Подманивать ножиком? Ну я и говорю — дура сумасшедшая.
– Иди сюда, отроче. Не бойся.
– А я и не боюсь. А чего идти-то?
– Это хорошо, мальчик, что не боишься. Иди ближе. Я тебе сказку расскажу.
Всё-таки 12 лет на ниве пророкизма даром не проходят. Голос с хрипотцой. И интонации несколько… визгливые. Отвыкла бабушка-цапля детей подманивать. Не, не баба. В смысле — не яга. А вот её помощнички… Один к опушке отходит. И костюм у него совсем не серо-бело-благородный, а скорее, грязно-зелёно-буро-кровавый. Нехорошо. Хорошо то, что меня Сухан слышит даже и с закрытым ртом. В смысле — с моим закрытым. Пол-оборота от как бы прогуливающегося грязно-бурого и одними губами в никуда:
– Сухан. Кто сунется — бей насмерть.
Мужички — зрители костюмированные — подтягиваются. А моих крестников не видно. Или просто — в маскараде не разобрать? Восемь мужиков на нас двоих — многовато будет. Если правильный бой. А вот если общая свалка, то… побегаем. А бегаем мы лучше. Я — быстрее, Сухан — дольше. Есть шанс. Обостряем.
Это была моя ошибка. Нужно было бы потянуть время, устроить кое-какие догонялки, может быть — в ногах поваляться. Я совершенно упустил из виду, что где-то там, севернее, скачут мои четверо верховых. Что Любава говорит мужикам такие слова, что Ивашко с Чарджи готовы дерева грызть. Что это мои люди, моя команда, которая из кожи лезет выполнить мои приказ. Не привык я работать в команде. Здесь — особенно. Весь расчёт только на себя. Да вот — на «живого мертвеца» под боком.
– Слышь ты, птица. Я чего сюда пришёл. Тебя трахнуть. Ну сильно хочется. Никогда не доводилось цаплю на уд насаживать. Интересно мне: ежели тебе до самой матки засадить, ты как — кукарекать будешь, или каркать? А может — чирикать? Тут слух прошёл: ты 12 лет неогуленая ходишь. Забыла, поди, как это — на спинку и ножки в стороны. А помнишь, как княжии тебя тут на лугу…
Две вещи случились одновременно. Ведьма кинула нож. Хорошо кинула. Сильно, точно. Прямо мне в грудь. Только в меня хоть чем кидай — если я вижу откуда что летит — успеваю присесть. Нож просвистел над моей головой и ударил Сухана в грудь.
Какой я умный! Какой я предусмотрительный! Нож ударил хорошо, но в кольчугу. Звякнул и отлетел в сторону. А Сухан, даже не обратив внимания на смертельную опасность самому себе. Он обратил внимание на опасность мне. И пресёк. Ассистент метнулся к нам, одновременно с броском своей «модельки». Уже и топор вскинул. И нарвался на встречный удар Сухана во всю силу. Торец еловины встретился с торцом цаплиного клюва на маскарадной маске. Мужика отшвырнуло назад, хотя ноги его ещё продолжали бежать вперёд. Он отлетел метра на три и упал на спину. Разок дёрнул ножками и затих. А пророчица завыла. Схватила себя за лицо двумя руками, с ножом в одной, и мотая головой, что в сочетании с летающей над ней чёрной косой и длинным клювом создавало очень… неприятное зрелище, завыла диким воем. Никогда не слышал воющих цапель. Значит, правильно я её обидел. Достал до больного. И про прежние её… приключения с княжими напомнил. А что делать? Я ж не психотерапевт. И ситуация отнюдь не для успокоительной и душещипательной.
«Прибежали санитары.Зафиксировали нас»
— здесь не пройдёт из-за отсутствия оных милосердных братьев. И вообще, я такие запущенные случаи не лечу. Раньше надо было обращаться.
Тут она рывком развернулась к привязанному к камню. К висящему вниз головой Акиму и вскинула нож.
Зарежет, однако, дура деда. А я не поспеваю — далековато. Хреново. Гром не гремит, молнии не сверкают. Волки не воют, цапли не поросятся. Кавалерия не скачет, народ безмолвствует. Остаётся только проявлять остроумие. Если это так здесь называется. Но первая реплика пошла с противной стороны. Сильно противной.
– Смерть! Смерть лютая всем проклятым! Всем птиц истребителям и погубителям!
– Ага! Давай! Всем смерть! И птицеедам! И курощупам! И яйцепойцам! И перьещипам!
Говорят, что с психами в момент обострения надо во всём соглашаться. Обострение я ей устроил, теперь и полное соглашательство — тоже. Мой энтузиазм в деле поддержания орнитологии несколько смутил «пернатую ведьму». Она недоуменно уставилась на меня. Я вежливый человек и немедленно извинился.
– Чего? Перьещипов не будем? Ну и правильно, перья у птиц должны обновляться. Перьещипы пользу приносят.
Ближайшее слово к «недоуменно» — недоумок. Главное — сохранить её в этом состоянии по-дольше.
– Ну, ты чего встала? Давай уж. Я же, по правде, за этим-то прибежал. Посмотреть-удостовериться.
– Ты?? Сюда??? Посмотреть-удостовериться? В… чём?
– Ну ты, стара, даёшь. Ты же его резать собралась? Во славу чего-то там. Птица твоего хохолкового. Вот я и хочу быть уверен.
– У-уверен?
– Вот этот дедок — Аким Янович Рябина. Он тебе не представился? Ну, извини, он такой, он академиев не кончал, с манерами у него того. Старый солдат, знаешь ли, ему неведомы слова любви. Тётушку Чарли помнишь? Да ладно, всех тётушек не упомнишь. У тебя-то, поди, есть? Ну, были? В тех краях где гуляют доны Педры и много-много диких обезьян? А у меня с самого здешнего детства ни педров, ни макак. Вместо их всех — только дед этот. Батюшка он мой. Гадкий такой. Третьего дня мне ухо всё выкрутил. Такой, знаешь, мерзопакостный старикашка. То мерзит, то пакостит. Но я терпел. Ну, ты ж меня понимаешь. Я у него первый наследник. А у деда как раз боярство маячит, вотчинка такая не мелкая вырисовывается. А в вотчинки девки молодые ласковые. Ну ты ж меня понимаешь. Ты ж сама такая была. А, цапельница? Горячая была? Вот, точно была — по глазам вижу. Да ты ещё и сейчас. Тебя-то, ежели помыть, то и нынче… А хрыч не даёт. Бьёт чем не попадя по чём ни попало. Зудит целыми днями безвылазно. А тут ты его на камень да ножом. Ну как же пропустить-то как родненькому батянечке кишки выпустят? Ну ты ж меня понимаешь. Ты давай, не тяни. Вотчинка сразу моя будет. Всем подолы задеру, всех раком поставлю. Тебя-то саму-то как? Ладно, после разберёмся. Уж я-то развернусь. У я-то погуляю, поиграюсь. Ну ты ж меня понимаешь. Не хуже, чем гридни княжии с тобой на лугу повеселились.
– Глава 88
Я нёс ахинею, удерживая её глаза, приплясывая и дёргаясь, изображая намёки на неприличные телодвижения и похабные усмешки. Подмигивал, намекая на нечто, понятное нам двоим. Забивая её слух неизвестными словами вперемежку со знакомыми, но давно забытыми. Заставляя вспоминать какую-то давнишнюю, до-цапельную жизнь. Мотивируя совпадение наших желаний, что для неё было совершенно невозможно, что ставило под сомнение правильность и её собственной цели, её собственных действий. И одновременно сокращал расстояние
Повторное упоминание о групповом изнасиловании вызвало повторение реакции — «цапля» вскинула руки к своей маске. Вцепилась в неё пальцами и завыла, раскачиваясь и сгибаясь в поясе. Нож её мешал, и она отшвырнула его в сторону. Небольшой наклон холма в мою сторону заставил её, не прекращая воя, сделать пару шагов в моём направлении. И не помешал мне сделать вдвое больше навстречу. Она начала распрямляться из своего полусогнутого положения, и тогда я ударил. Как в школе учили.
В нашей школе айкидо учили плохо. Точнее — я был плохим учеником. Чего делать, когда на голове у противника защитный шлем — я не проходил. Не было у нас шлемов, ввиду отсутствия гос. — и др. — субсидий.
Посох взлетел вверх, потом упал вдоль позвоночника, потом пятка его, как и положено, с некоторым упреждением пошла вниз, а верхний конец разогнался и, с достаточно чёткой моей фиксацией в последней фазе, врубил ведьме в лоб. Точнее — в маску чуть выше глаз. Её откинуло назад. Конкретно — просто на задницу. Раздался хруст. Я, грешным делом, обрадовался — прошиб дуре черепушку, сейчас глазки закатятся, сама завалится и «нам тебя будет очень не хватать в нашей земной и грешной жизни».
