В. Бирюк - Косьбище
– Ты… Ты кровь мою пролил.
Ну и чего? У одного из моих племянников кровь носом шла просто от волнения. Пока не вырос, не завёл себе подружку. Видимо, этот процесс для него оказался настолько волнительным, что и носовые кровотечения прошли. Нормальное явление при слабых кровеносных сосудах в носовой полости. Ну и чего он так вылупился?
Стоп, Ванька, попадун уелбантуренный. Как ты мог забыть! По «Русской Правде» разбитый нос и таскание за бороду — самые тяжкие преступления «против части и достоинства». По размеру виры — в ряду выбитого глаза и оторванного уха. А по смыслу — обида смертельная. Насчёт бород — аж до самого Петра Великого. Всё равно, что какому-нибудь Д'Артаньяну публично надавать пощёчин. Ведь не хотел же! А вот же, обидел старого упрямца до самой глубины. Это даже не с его дочкой перепихнуться. Этого он мне никогда не простит.
Как говаривал старина Теренций: «FACTUM FIERI INFECTUM NON POTEST». Не в смысле: «феерическая инфекция фактически не опротестовывается», а в в смысле: «то, что сделано, не может стать несделанным».
И, соответственно, то, что не может быть изменено — не может быть причиной для переживания. Годится только для анализа. Потом. А пока — работаем.
Я отошёл от деда и оглядел поле недавнего боя. «Мои мужи» старательно обдирали покойничков. И дорезали не упокоившихся. Первый удар Сухана в торец «цапельного» клюва первого помощничка «пернатый ведьмы» дал весьма однозначный результат. Когда сняли, точнее — вырвали, маску — стало видно, что основание клюва от удара еловины пробило мужику переносицу и вмяло кости носа внутрь черепа. Вот почему от так быстро перестал принимать участие в общем веселье.
Чётко сработал и Чарджи: с тридцати шагов попал точно под левую лопатку. Мой противник был вполне мёртв. Однако Чарджи был недоволен. Между ним и Ноготком произошёл короткий «обмен любезностями», после чего очень недовольный принц соизволил спуститься с холма и заняться своим «трофеем» лично. Вот только теперь я понял, что такое «вырубать стрелу». И почему Ивашко, вспоминая своё столкновение со смоленскими стрелками, оценивал эту процедуру как эквивалент смерти. И откуда на первом, виденном мною ещё за Десной, хуторе, разграбленном половцами, были у мертвых такие страшные и странные раны.
«Тонку тросточку сломил,Стрелкой легкой завострилИ пошел на край долиныУ моря искать дичины».
Князь Гвидон может позволить себе такой способ изготовления стрел. Но только в сказке. В жизни боевая стрела — штучное изделие. Требующая тонкой и непростой технологии. Один из этапов процесса изготовления этой «стрелки острой» предполагает её вывешивание в «сухом, тёмном, прохладном» месте на срок от одного до трёх лет. После чего половину заготовок обычно выбрасывают.
Чарджи довольно быстро содрал с мертвяка штаны и мокасины, срезал шнурки маски и сам костюм. И призадумался: он стрелял сверху, да и вообще, на такой дистанции при стрельбе почти из любого лука требуется большое возвышение. Соответственно, стрела вошла в спину «птицу» между одной парой рёбер, а вышла ниже — между другой. Молча и выразительно ругаясь — только губы шевелятся, принц достал свою славную, векового боевого стажа, саблю и приступил к разделке трупа.
В нормальных условиях это занятие для слуг и оруженосцев. Тех самых мальчишек от 12 до 15 лет, которые следуют за любым воином, и сами мечтают стать такими же. Хорошая школа. И жизни и вообще: анатомии, физиологии, психологии — ведь только четверть оставшихся на поле боя — реально мёртвые. Остальные — раненые разной степени тяжести. Некоторые ещё очень даже могут дать сдачи. И все сильно не хотят отдавать чужие стрелы из своего тела.
А ещё эта процедура прекрасно обучает аккуратности: кровавые брызги при такой операции в полевых условиях — летят во все стороны. А постирушка на походе — тоже удел оруженосца. Сам замарался — сам постирался. Вырабатывает верный глаз и твёрдую руку. При разделке мяса живого говорящего.
Чарджи перерубил позвоночник мёртвому, вставил и отжал клинком разделившиеся теперь части скелета. Вырезал в спине ломоть ещё тёплой человеческой плоти. Потом, также молча матерясь, перевернул покойника и повторил операцию спереди. Наконец, снова опрокинув мертвеца на живот, немного покачал стрелу и выдернул этот шампур с насаженной на него человечиной. Аккуратно встряхнул в сторону. Ещё не хватало, чтобы кровь какого-то смерда испортила костюм благородного принца в изгнании. Часть кусков отвалилась сразу, часть пришлось осторожно срезать ножиком. Чтобы древко не зацепить, а то баланс, знаете ли, испортится может. Наконец, стрела была вытерта насухо. Кажется, грязными штанами свежего покойника.
Я как заворожённый наблюдал за процессом и пропустил момент, когда Звяга вытащил из какой-то ямы на вершине холма Охрима. Ну, правильно — Любава же говорила о двух носилках. Охрим идти сам не мог. Но, слава богу, ему ничего не отрубили и не сломали. Просто жёсткая вязка привела к остановке кровообращения в ногах. Когда его подвели ко мне и он рухнул передо мной на колени — я сперва подумал, что дело только в этом. Охрим плакал, полз ко мне на коленях и пытался поцеловать руку.
– Господине! Спаситель! Жизни и души моей! Вечный раб твой! От смерти лютой, от пекла диавольского! Избавитель! От мук вечных, от страданий безвременных! Дозволь к ручке приложиться! Навеки служить тебе буду! Из когтей сатанинских вынул! В мир божий вернул!
Вой и скулёж здорового, молодого, весёлого обычно, парня, ползание на коленях и попытки поцеловать то руку, то сапоги — меня несколько испугали. Может, всё-таки, здешнее сумасшествие заразно? Или его так отделали, что парень сам сдвинулся? Это же профессиональный воин. Он же должен быть готов и к смерти, и к смерти мучительной, весьма болезненной. Однако, когда удалось прервать его попытки «поцелуйного обряда господских сапог», стало ясно — парня не пытали. И тут, наконец и до меня дошло.
Будучи атеистом я воспринимаю смерть как неизбежное зло. А иногда даже как и не зло. «Или кто-то собирается жить вечно?» Пережить своих — очень скучно. Тоскливо. Я был как-то на столетнем юбилее одной родственницы. Она, вполне в разуме и памяти, смотрела на огромный, собравшийся вокруг неё клан. И явно скучала: дети…
Так что, умереть вовремя — большая удача. А сама смерть… Как сказал один древний грек: «Пока я есть — смерти нет, а когда смерть придёт — меня уже не будет».
Но Охрим — христианин. Для христианина — жизнь земная только прелюдия перед жизнью вечной. Смерти нет, а есть только переход в следующее состояние. Которое и есть жизнь настоящая, вечная. И какая она? А вот это зависит от первой части, от «квалификационного забега». И в этой зависимости весьма весомыми являются обстоятельства смерти. Смерть без покаяния, исповеди, причастия однозначно закрывает дорогу в райские кущи для среднего человека. Смерть под ножом ведьмы, дьяволицы, в ходе сатанинских плясок и обрядов — аналогично.
Перед Охримом маячила не собственная телесная, пусть и мучительная смерть, а смерть души. Бесконечная, неотвратимая, муки адские «отсюда и до скончания веков». Вот что так потрясло молодого стрелка. И что так взбесило Акима. Охрим может ползать на коленях перед спасшим его бояричем, а Аким… Ползать перед собственным ублюдком? Который вообще… даже и не собственный. Испытывать благодарность? К кому?! Благодарность — отношение к равному или вышестоящему. Ничтожному достаточно кинуть подачку. Хотя — зачем? Он и так должен радоваться просто возможности сделать что-то для вятшего.
Как там Чарджи сегодня выразился: «Разве я могу быть благодарен барану, из кожи которого пошиты мои сапоги»?
«Святая Русь» — страна долга. Не исполнить, пренебречь исполнением, отдачей долга — бесчестие. Это не чьи-то внутренние чувства и муки совести — это весьма многогранная и ощутимая реакция окружающего общества. Часто — смертельная. Часто и для индивидуума, и для его детей, и вообще — домашних и всего рода.
Сын обязан спасать своего отца. Как и всякого господина своего. Но принять этот долг спасения — оскорбление. Принять помощь слабого, подчинённого… То есть открыто объявить о своей собственной слабости. Столь сильной, что и сопляк оказался лучше. И ещё — долг отца предусматривает поучение, воспитание, кормление. И снова — я свой долг исполнил. А как быть Акиму, который меня из дома выгнал?
«И прости нам долги наши, как и мы прощаем должников своих» — из главных христианских молитв. «Отче наш». Там, правда, есть два варианта. У Луки, в одном из старых списков, эта фраза звучит чуть иначе: «И прости нам грехи наши, ибо и мы прощаем всякому должнику». Получается, что все грехи человеческие от бога. Взяты человеком у бога взаймы, в долг. А теперь, попробовав грех на вкус, человек возвращать не хочет и молиться: «давай спишем».
