В. Бирюк - Косьбище
– Рота! Мать и бабку вашу! С дедкой и прадедкой! Все на выход! Бегом! Коней седлать, штаны подтянуть, брони вздеть! Сопли и слюни прибрать, вопросы отложить.
Не. Не командирский у меня голос. Недостаточно громкий. Но зато какой противный! Сам вздрагиваю. Народ выскочил из дверного проёма сарая и тут же улёгся веером. Прикормленное место. То у меня тут «птицы», заглядевшиеся на женский половой «пламенный горн», валяются, то «слуги верные», моих команда понаслушавши, в штабель складываются. Чем хорош Исаак Ньютон — демократ он до мозга костей. Судя по закону его имени. Закону точно плевать — есть у тебя сапоги, как у Ивашки, или только лапти, как у Фильки. Всех мордой в землю укладывает. Как ОМОН на прогулке.
– Мда… Что-то у меня люди… совсем в двери проходить не обучены.
– Ха! Какие люди? Где ты видишь людей? Это же бараны. Скотина тягловая.
Тревога меня просто переполняла, к горлу подходила. Кого убили? Акима? Кто? Половцы сюда добрались? Война? Опять, как на Черниговщине, в болота уходить? А тут эти… вояки… вповалку и матерясь. А на заднем плане из проёма на цыпочках, осторожненько, не дай бог — наступить на кого, но с издевательской ухмылочкой, выдвигается Николай. А из-за его спины слышен знакомый рефрен Хотена: «Во-во. Во счас. Во чуток ещё. Чуток подожди и всё». А передо мной Любава отхаркивается и никак остановиться не может, уже и на колени сползла. А Ноготок ещё не проснулся и ещё раз по лезвию своим точилом… Как же он это… ещё противнее меня. А тут, над ухом, этот… кусок голубого конского навоза. В смысле — голубых кровей.
Ну я и сорвался. Мы с Чарджи рядом стояли. У меня, как обычно, дрючок в левой. А у него на левом боку сабля. Длинная такая, кавалерийская. Вот я своей правой — эфес его сабли прижал, а левой, с разворота, с зажатой в кулаке за середину своей палкой берёзовой, торцом в его нос.
Как говаривал один мастер штыкового боя Красной Армии своим бойцам в июле 41:
– Вы, ребята, только отстреливайте дальних. Которые в меня целятся. А ближних я и сам положу.
Смысл очень простой: когда что-то летит в лицо — человек всегда отдёргивает голову. Уклоняется от удара. Более-менее неловко. Чарджи уклонился. И достаточно ловко, и достаточно быстро. Школа, знаете ли-с. Но… когда нижний конец сабельных ножен зафиксирован в земле, а земля ещё и неровная. И под пяткой оказывается часть недоделанного местного «Лобного места»… А падать на спинку торка не учили. Но он лежит, а я уже сижу у него на груди, ухватив за отвороты кафтана, нос к носу, буквально глаза в глаза. И ору ему шёпотом со зверским оскалом на детском лице:
– Вот это — люди! Они — люди! А ты — инал, сын анала! Ты — нелюдь! Барахло, выродок, перекати-поле! Ты — мусор придорожный! А они — люди! Я тоже нелюдь! Но с моего нелюдства что ты, что они, что бараны — разницы нет! Понял, ты, полупереваренный репей из задницы кобылы повелителя вселенной?
Никогда раньше не задумывался: можно ли найти полупереваренный репей в лошадиной заднице. И пол верхового животного под седлом повелителя… тут могут быть разные предпочтения. Вплоть до неизвестных мне жёстких табу. Магомет ездил на белой кобылице. На ней же и стартовал в мир иной с площадки храма Соломона. Немолодая кобылица в роли первой ступени ракетоносителя? А почему нет? Пророк же.
Александр Первый перед Аустерлицем проезжал мимо строя войск на энглизированной кобыле. Результат известный — полный разгром российско-австрийской армии. А вот остальные повелители больше на жеребцах раскатывали.
– Да вы что! Да вы как! Там наших убивают! А вы тут… Будто дети малые!
О, продышалась малявка Заговорила. И правда — как-то я не вовремя. Выходить надо. Выходим. Из собственного неуместного положения. Вправо перекатом с Чарджи на землю, левую ногу под себя в горизонтальной плоскости, правую — в вертикальной, пол-маха назад, полный мах вперёд. Подъём на ноги без помощи рук. Дрючок направлен, зуб оскален. Готов к труду и обороне. Пол-взгляда через плечо. То-то. Принцы, даже и степные, так подниматься не умеют. С колен — пожалуйста, со скрещённых пяток — без проблем. А вот из положения «лёжа на спинке и прямо в бой»… Только переворотом на четвереньки. И не смотри так удивлённо. Ты для меня — ребёнок. И по моей личной жизни. И по опыту человечества. Учись, принц кобылячий, в меня это на карате вдалбливали.
– Теперь медленно. Что, где, когда. И какими силами.
– Ну… я тогда… ну когда с тебя… когда у тебя…
– Стоять! Ещё раз. Кто, где, кого.
– А я говорю! А ты не даёшь! Я бегу. А там полянка. Села. Ну, поплакать. Всё из-за тебя! А тут упыри. Бегут и носилки тащат. Двое носилок. На передних борода торчит. Акимова. А сзади — ведьма. С клюкой и с носом. Во таким! На меня — зырьк. А я голову — в коленки и не смотрю. Чтоб она взгляд мой не учуяла. А когда подняла — нет никого. Стра-а-ашно…
– Ох ты господи. Ох несчастье-то. Ой говорила жёнка — быть беде. Ой точно быть. И петух не ко времени раскричался. Ну точно, растревожили цаплю зачарованную, вылезла птичья рать с болота заколдованного, пришли времена тяжкие, тяжкие-неизвестные. Упыри-то при свете божьем людей воровать-убивать начали…
– Что, Филька, испугался? Струсил, обделался? Коня седлай! Коли боязно — здесь останешься. Мявкнешь — зашибу. Ничего с твоим конём не станется. Чарджи, Ивашко, Ноготок — в сёдла. Мы с Суханом — пешие. Николай за старшего. Дров — наколоть, воды — наносить, мертвяка — прибрать, кулеш — доварить.
У нас три коня. И четвёртый — Филькин доходяга. Так что верховых максимум четверо.
– Звяга! Что раззявился? Топор — в руку, сам — в седло. Кровью искупишь! Чего-чего! Поползновения свои! Можно — вражеской. Чарджи, возьмёшь Любаву в седло — она покажет где этих… сектантов видела. Пойдёте по следу. Если они там толпой и с грузом бежали — видно и с коня будет. Головы свои берегите. А мы с Суханом напрямки прямо к их стойбищу. Откуда знаю? Синица на хвосте принесла. Там дорога болотистая, кони могут не пройти. Найдёте кубло упыриное — сами смотрите. Но без меня — не лезть. Ивашко — старший. Опять кривишься, ханыч? Так вот: Любава сказала, что ты когда её сюда вёз, то почти не лапал. Всё хорошо. Только «почти» — меня не устраивает. Ты расслышал? Ходу, мужи славные мои, ходу. Акима выручать надо.
Девчонку вкинули Чарджи в руки, сами влезли в на коней. Ну, с богом.
– Стойте! Стойте!
Что такое? Что забыла? Рассказать, что похитители были в бронежилетах и с гранатомётами?
– Ваня! Ванечка! Ты с ведьмой-то не дерись. В ей сила чёрная, на ей знаки диавольские. Пусть её другие. Ва-а-анечка… Если она тебя… Если колдунья тебя заколдует…
Тю, господи. Детка, меня всё телевидение, всё Сиэнэн вместе с Первым заколдовать не смогли. А тут какая-то доморощенная колдунья. Стоп. А дело-то серьёзнее. Они-то все в это верят. Истинно, искренне. И вести себя будут по этой их идиотской вере.
Русский глагол «обойти» имеет несколько значений. Одно из них, вполне прямое, означает «обойти человека по кругу». После чего обойдённый таким образом персонаж стоит столбом. И его можно как берёзу… Инициалы на коре вырезать. Или там, сердечко со стрелкой.
Как гласит русская народная: «как на охоту идти, так собак кормить». В моём конкретном случае: как в бой собрались, так мозги промывать. Чем же их уелбантурить? В смысле — их суеверия. И по-быстрому, пока Акима и впрямь не прирезали.
– Про Покров Богородицы все помнят? Двести пятьдесят лет назад случилась у христиан большая война с нечестивыми. И одолевали агаряне сильно. Тогда, ночью, во Влахернской церкви, что во граде Константиновом, явилась Богоматерь и молилась долгий час, обливая слезами Свое Боговидное и Пречистое лицо. Окончив здесь молитву, подошла к престолу, молилась и здесь за предстоящий народ. По окончании молитвы, сняла с Себя блиставшее наподобие молнии великое и страшное покрывало, которое носила на Пречистой главе Своей и, держа его с великою торжественностью Своими Пречистыми руками, распростёрла над всем стоящим народом. Чудные сии мужи довольно время смотрели на сие распростёртое над народом покрывало и блиставшую наподобие молнии славу Господню; и доколе была там Пресвятая Богородица, видимо было и покрывало. По отшествии же Её, сделалось и оно невидимо. Но взяв его с собою, Она оставила благодать бывшим там.
Они смотрели на меня. У Ивашки и Любавы одинаково открылись рты. Где ж это мне на глаза попалось писание Димитрия Ростовского, которое так вовремя выскочило? Но останавливаться нельзя, слова должны быть подтверждены материально. А у меня — ничего. Делаем из «ничего: — «нечто» и получаем «чего-то». Я сдёрнул с головы шапку. Внимательно осмотрел, и, тяжело вздохнув, залихватски забросил её в кусты. Потом, под изумлёнными взглядами «моих мужей», стащил с головы бандану. Фокус бы какой-нибудь, типа как в цирке. Так ведь не подумал, реквизита-то нет. Я, как фокусник, встряхнул свой платочек, повернул перед зрителями обеими сторонами. Вот сейчас бы кулёчек сложить и оттуда — раз. Что-нибудь эдакое. Цветочек там, или семьсот пятьдесят три доллара одной бумажкой. Сложил кулёк. Поднёс ко рту и пошептал над ним. Что первое на ум пришло: «Ловись рыбка большая и малая». Затем раскрутил кулёк и махнул платков на зрителей. Кони, встревоженные паузой и тишиной, шарахнулись от неожиданного движения и взмаха белым перед их носом. Звяга чуть со своей клячи не слетел. Пока осаживали да успокаивали, я спокойно вернул текстиль на обычное его место.
