Дмитрий Хван - Ангарский Сокол
На сём аудиенция и закончилась, но царь пригласил послов разделить с ним стол. Впрочем, вскоре Михаил удалился в свои покои, мучаясь болями в ногах. К Павлу за столом подсел Беклемишев:
– То, что к столу вас пригласил, уже означает, что государь наш расположение своё к вам выказал. Сокола назвал князем, а оное тако же хорошо. А в своей ответной грамоте он даст знать, считает ли Михаил Фёдорович князя Сокола своим младшим братом али нет.
– Ясно, спасибо за науку, Василий Михайлович. Ты когда в Енисейск возвращаешься? – спросил боярина Грауль.
– Не скоро, Павел. Дел много тут, покуда дьяк Парамон Хватов заместо меня в Енисейске будет.
Когда пирующие бояре вконец перепились, ангарцы смогли уйти с царского банкета, раскланявшись с Беклемишевым в первую очередь. Остальные, казалось, и вовсе не заметили их ухода. Всё тот же подьячий Афанасий, что привёз сегодня послов в Кремль, увозил их и обратно, усадив в возок. Ехали теперь по Москве глубокой ночью, возница, жалея послов, не спешил. Но Кабаржицкому от этого было не легче – то и дело он порывался вывалить содержимое желудка себе под ноги. Наконец, когда его совершеннейшим образом припёрло, Павел забарабанил в стенку возка, принуждая возницу остановиться. Сказался-таки царский стол, где в гостей вливали и впихивали всё подряд на стол выставляемое! Кабаржицкому помогли выбраться из возка, Грауль же вылез сам. Павел за столом старался себя контролировать, поэтому ему было намного легче. Кабаржицкого здорово шатало, но, когда ему предложили снова залезть в возок, он пьяно воскликнул:
– Шеф, в эту душегубку я не полезу! – и замахал на служку руками. – Поди ты прочь со своим тарантасом!
– Видел бы тебя сейчас Соколов, – ощерился Павел и обратился к растерявшимся мужикам: – Ребята, мы пройдёмся пешком. Надо воздухом подышать, оклематься малость. Свободны! Вон наш двор уже.
Возок и пару конных стрельцов ангарцы проводили глазами, стоя у забора соседнего постоялого двора. А уже у своих ворот, когда послы хотели было в них забарабанить, из ближнего проулка, скрытого кустарником, выкатился кубарем Есений:
– Дядько Павел, не стучи! В тереме немцы, ждут тебя за воротами. А Никиту били нещадно!
– Что?! – С Павла враз слетела хмельная беспечность.
Он-то хотел тут же завалиться спать часиков эдак на десять минимум.
– Что за немцы? – изумлённо пробормотал еле стоявший на ногах Кабаржицкий.
– Немцы как немцы, а какие, то я не ведаю, – возбуждённо проговорил Есений.
– Чёрт возьми, да там вся Европа, почитай, у вас в немцах ходит! Есенька, а сколько их, немцев этих?
– С дюжину будет. Дядько Павел, с заднего входа пойдём, там нету никого, – потянул мальчишка Грауля за рукав.
– Правильно. – Павел потащил за собой Владимира.
В густых кустах он оставил его и яростным шёпотом приказал тому не дёргаться. Пользы от него сейчас никакой, а вот проблем принести сможет.
– Пошли же, дядько Павел! – канючил Есений.
– А ты оставайся тут! – приказал капитан мальчишке, и тот послушно стал пятиться в темноту.
Протиснувшись через тайный лаз в заборе, Грауль оказался позади терема, во дворе, где стояли баня и хозяйственные постройки. Причём стоял он на залитой лунным светом площадке, весь как на ладони. Павлу стало неуютно. Тут же профессиональное чутьё ему подсказало, что он здесь не один. Стремительным рывком капитан бросился прочь от освещённого места, да ещё кувыркнувшись, попутно рукою нашарил во влажной траве полено. К месту, где он только что находился, спустя несколько секунд из-под широкой лестницы, где в каморке обитал истопник Фома, выскочили двое крепких мужчин в камзолах европейского покроя с дубинками в руках. Не теряя времени, крепыши метнулись вслед за пытающимся убежать ангарским послом. Павел швырнул в ближайшего врага поленом, тот дёрнулся, вскрикнул, выпустив из рук дубинку, – удар поленом при шёлся по лицу, вскользь. Но бровь его была некисло рассечена, и лицо теперь заливала кровь. Так что этот противник был на какое-то время выключен. Второй уже был рядом, сквозь зубы шипя ругательства. Ногами махать не получится, с некоторым сожалением подумал тогда ангарец. Подпустив атакующего противника на нужную дистанцию, капитан Грауль бросился ему в ноги. Иноземец был тяжёлым, и повалить этого здоровяка удалось с большим трудом. Враг яростно пыхтел, пытаясь достать Павла своими кулачищами. К счастью, его удары приходились мимо головы ангарца, Павел же удачно влепил ему задником сапога в висок, пытаясь сделать ножницы. Тот сразу же ослабил хватку, чем воспользовался Грауль. На голову потерявшего координацию противника бывший спецназовец моментально обрушил серию ударов, а когда тот потерял сознание, он одним движением сломал ему шею. И тут же он с превеликим трудом успел увернуться от пытавшегося ударить его носком сапога в лицо очухавшегося второго иноземца.
«Всё, никакого алкоголя больше!» – мысленно возопил Грауль.
В короткой схватке он поймал руку противника на болевой приём, отчего тот снова выронил дубинку и взвыл. Тут же растопыренными пальцами другой руки Павел ткнул врага в глаза и, едва тот успел взвизгнуть, сломал шейные позвонки и ему. Всё затихло. И тут капитан почувствовал, как кто-то крадётся у ближнего амбара. В секунду он преодолел расстояние до постройки, укрытой небольшой поленницей наколотых с утра дров. Уже замахнувшись, он разглядел сжавшееся в комочек тельце.
– Есенька, ты тут?! Подлец, а ну иди сюда! – прорычал Павел забившемуся под амбар мальчишке.
– Меня ты тоже убьёшь, дядько Павел? – пролепетал, заплакав навзрыд, мальчишка.
– Солдат ребёнка не обидит, если он ангарский солдат, – присел на корточки перед амбаром капитан. – Вылазь, мерзавец, рассказывай, как дело было. Да поживее!
Пока Павел оттаскивал трупы к амбару и обшаривал их одежду, Есений, сопровождая свои слова всхлипами, рассказывал, что произошло, пока ангарцы были в Кремле. Как поведал мальчишка, сегодня они с Марфушкой загостили у дядьки Василия, сына деда Фомы, когда ходили забирать для него чиненные сыном сапоги. А поскольку тот жил рядом, решили на ночь у него не оставаться, а возвратиться к Фоме с сапогами. Вечером, когда они подходили к постоялому двору, Есений заметил с десяток мужчин, среди которых было несколько человек в немецких камзолах. Стояли они на уходящей вниз тропе, скрытые с проезжей улицы кустарником. Мальчишке они сразу не понравились – уж больно вида лихого и зыркают недобро. Только он, пропустив первой в лаз Марфушку, полез за нею, как почувствовал, что его схватили за ногу и тянут назад. Взвизгнув, он попытался высвободиться, но ничего не вышло, и вскоре он оказался в окружении тех самых мужиков. Тут же вылезла и испуганная Марфушка. Немец спросил что-то у своих товарищей, и к детям вышел неопрятного вида мужичина и, дыхнув на них винным перегаром, спросил:
– Говори, гадёныш, тут холопствуешь? Послы ангарские тут обретаются?
– Истинно так, – заслоняя собой сестру, отвечал тогда мальчишка.
Иноземцы приказали ему провести их к светлицам ангарских гостей.
– Они вытащили сабли и пистоли. Испужался я за Марфушку, – вновь потекли слёзы из глаз Есения.
– Сопли убери свои! – приказал Грауль. – Где они сейчас, в светлицах?
– И Марфушка моя у них, – снова всхлипнул мальчишка. – А деда Фому побили.
– Пошли покажешь…
Но пойти не пришлось – с той стороны забора раздался треск кустов, яростная ругань Кабаржицкого, глухие звуки ударов и – всё стихло.
– Да что же это! И молчал о других, морда?! А ну, беги, подымай служек и дворовых, живо! – прорычал Еське на ухо Павел, притянув мальчонку к себе.
И, наподдав ему сапогом под тощий зад, для ускорения, рванул к лазу. Выскочив на закрытую с двух сторон глухими заборами тропу, Грауль, держа наготове кистень, вытащенный у одного из упокоенных им чужаков, устремился к месту, где он оставил Кабаржицкого. Впереди трепетал свет от факела, и Павел увидел, как Владимира за руки и за ноги тащили двое мордоворотов, а третий освещал им путь. У начала тропы, на дороге, их уже ждал возок.
Стиснув до боли зубы, Грауль кинулся на врагов. Ближайшего к нему мужика, державшего Кабаржицкого за ноги, он свалил ударом гирьки кистеня в момент, когда тот оборачивался на предостерегающий окрик своего товарища. Бесчувственное тело Владимира упало на тропинку – два бандита кинулись на Павла, и тому пришлось бы обороняться от пытающихся достать его дубинкой и ножом врагов, но внезапно со стороны терема грохнул выстрел «песца», а затем и второй. Послышались торжествующие крики, ругань, грохот мебели да звуки разбиваемой посуды. Противники от испуга заметно сдали, и Грауль сразу почувствовал прилив сил, тут же удачно влепив по челюсти одному из них выброшенным вперёд кистенём. Тот забулькал, выплёвывая зубы, открылся и получил ещё раз – по лбу. Оставшегося одного и растерявшегося противника капитан быстро заломал, проведя борцовский приём, и вновь хрустнул шейными позвонками врага. Этот вариант упокоения противников становился для капитана уже традицией. Потерявшего же координацию иноземца Павел оглушил несколькими мощными ударами в голову. И уже хотел было оттащить Кабаржицкого к лазу, как увидел ещё пару чужаков, спускающихся на тропу с дороги. Помимо факелов, в руках у них были пистоли – оружие посильнее дубинок и ножей. Грауль обречённо посмотрел на Владимира, распростёртого в пыли тропинки.
