Тимур Максютов - Князь из десантуры
Туменбаши Субэдей распорядился встать лагерем, чтобы отдохнуть перед битвой, повелел зарезать множество овец и раздать хмельную архи, дабы сердца его воинов возвеселились. Но многомудрый Кояш-батыр не дал врагу покоя: ночью на лагерь напали сараши и обстреляли из луков. Стрелы волшебным образом превратились в змей, которые жалили монголов, внушая им ужас; а в крайние кибитки вдруг ударил небесный гром. Тьму осветила огненная вспышка, и стало светло, будто днём; многие из татарских аскеров погибли от пожара и неизвестной силы, ударившей их и швырнувшей наземь, как ураган сдувает степные былинки.
Некоторые говорят, что это пламя не было ниспослано Всевышним, а стало плодом тайного знания самого бека Иджима, умеющего изготавливать огненное зелье. Но нам не дано судить о том, что или кого избирает своим орудием Создатель.
Эти события вызвали такой страх, что в лагере никто не сомкнул глаз до утра, и монголы были измотаны бессонной ночью.
С рассветом, когда татарское войско начало строиться для сражения, на него внезапно напали наши буртасы и башкиры, выпустив тучи стрел. Разгневанный Субэдей бросил на них свой тумен, однако башкиры начали отступать, не приняв боя. Тумен скакал в беспорядке, выкрикивая проклятия и размахивая саблями, пока не домчался до булгарского центра; башкиры и буртасы тем временем, разделившись на сотни, проскакали в оставленные для них коридоры сквозь наш строй, потеряв очень мало людей.
Увидев перед собой пеший полк, монголы обрадовались, сказав: «этих мы точно победим, потому что пешему не убежать от верхового», и бросились в атаку. Но свирепые черемисы храбро сражались, метко стреляя из луков и метая дротики из-за тына и земляных укрытий; когда же монгольские конники прорывались, то их встречали в копья и топоры, выбрасывали из седла специальными палками с крюками на конце, которыми черемисов вооружил бек Иджим; пехотинцы подрезали коням сухожилия и валили их на землю. Многие татары угодили в тайные ямы и приняли там страшную смерть; с обеих сторон тысячи погибли в этой жестокой схватке, но всадники всё же одолели и прорубились сквозь пеший строй, убив больше половины черемисов. Когда же монголы достигли леса, сараши под командованием сардара Хоря обрушили на головы нападающих подрубленные деревья и бросились добивать упавших. Сквозь получившуюся засеку монголам было никак не прорваться, и их атака застряла, как застревает топор в сыром бревне. Крики умирающих, ржание издыхающих коней, треск падающих стволов смешались в ужасный вой; и этот вой был заупокойной песней над погибающим туменом Субэдея.
Видя, что его корпус попал в безвыходное положение, туменбаши велел всадникам отступить. Монголы откатились и начали приводить строй в порядок. В это мгновение Кояш-батыр с разрешения царя Габдуллы, да не ослабнет зоркость его глаз, приказал напасть на расстроенные ряды татар той части ударного ак-булюка, которая стояла на правом крыле. Пять тысяч латников, цвет булгарского воинства, обрушились на монголов, как молот кузнеца падает на разогретое железо, разбивает его и плющит, словно воск. За короткий промежуток, равный времени чтения басмалы, стало ясно, что тумен обречён. Видя это, разгневанный Субэдей заревел, словно раненый пардус, пошёл на выручку и сам возглавил атаку своей главной силы – закованной в железо тяжёлой конницы, а также трёх тысяч кыпчаков под командованием сардара Азамата. Туменбаши Джэбэ дождался, когда ударный отряд удалится на пять полётов стрелы, и следом повёл в бой остаток татарского войска – шесть тысяч всадников, рассчитывая одним мощным натиском опрокинуть булгарскую армию и переломить ход сражения.
Страшный копейный удар монголькой конницы потряс ак-булюк: передние ряды булгарских латников рухнули на землю вместе конями, будто подрезанные серпом колосья пшеницы. Остальные же приняли бой, грудью встретив бешеный напор лучших монгольских багатуров.
Это была славная битва двух равных сил; никто не хотел уступить и никто не хотел признать себя слабее врага. Сталь ударяла о сталь, высекая искры; кони хрипели и грызли шеи друг друга; длинные копья вспарывали прочные латы, как гнилую ткань; вздымались кистени и топоры – и обрушивались на головы и плечи. Никто не брал пленных; мёртвые и раненые покрывали землю в несколько слоёв, как брёвна покрывают мостовые Биляра; и не было ни одного, кто дрогнул бы, струсил – сражались храбрейшие воины Вселенной, достойнейшие из врагов.
Однако тут подоспел Джэбэ, и монголы начали одолевать, а булгарские храбрецы подались назад, отступая. Субэдей, предчувствуя перелом, закричал, призывая своих воинов к последнему усилию.
И тогда бек урусов Иджим приказал поднять свой стяг, шитый драгоценной нитью – словно солнечный луч вспыхнул над полем смерти. Он вскочил в седло необыкновенного золотого жеребца, вознёс меч и бросился в бой во главе своей личной дружины. Тут же в небо взлетели десятки стрел с жёлтыми шёлковыми лентами – это был сигнал.
По сигналу из оврага вылетела вторая половина булгарских латников и врезалась монголам в тыл. Внезапно три тысячи кыпчаков под командованием сардара Азамата перешли на сторону союзников, развернулись и ударили в левое крыло монгольского войска, а в правое крыло вонзилась дружина Солнечного Витязя. Отряд Кояш-батыра был небольшим, но сплочённым и опасным, словно кинжал убийцы, проникающий между кольцами кольчуги. Удалой князь Димитрий сражался яростно, как тигр; блеск его неутомимого меча и золотого плаща ослеплял монголов и внушал им ужас. С ним рядом бился его верный нукер, франк по происхождению, рубя врагов своим беспощадным клинком до седла с одного удара. Говорят, будто он из крестоносцев, проклятых слуг шайтана, погубивших немало воинов Пророка (мир ему); но даже если это правда, она не умаляет воинских достоинств храбреца франка. И среди банды убийц может найтись один праведник.
Тогда же сардар Хорь повёл в бой пехоту из пришедших в себя после страшного боя черемисов и сарашей, замкнув тем самым кольцо окружения. Монголы столпились, как бестолковые овцы в кошаре, и сражаться могли только те, кто был на краю. Тем же, кто оказался в центре, оставалось лишь хрипеть проклятия и погибать под градом стрел, которые посылали по высокой дуге через головы сражающихся вернувшиеся на поле боя башкиры и буртасы.
Хитрый Джэбэ почуял опасность, с отрядом приближённых нукеров смог прорваться сквозь кольцо булгарских войск и поскакал на восток; следом за ним устремились лихие башкирские сотни, поражая беглецов в спину стрелами и копьями. Лишь немногие из монголов смогли дожить до заката и уйти от погони.
Тогда же Субэдей попытался последовать вслед за своим товарищем, но сардар кыпчаков Азамат выбил туменбаши из седла ударом тупого конца пики и пленил его.
Монголы сражались в полном окружении жестоко, будто одержимые бесами, и многие из наших погибли на этом поле, ставшем полем скорби. Кровь лилась неудержимым потоком, и с каждым упавшим прибавлялось в Великом Булгаре вдов и сирот, которые не дождутся своих любимых из похода.
Но ослабевала монгольская ярость, догорая, словно угли в залитом дождём костре; всё реже били копья и скрипела тетива. Наконец, оставшиеся в живых монголы закричали: «Горе нам! Мы прошли половину Вселенной, одержав бесчисленные победы над земными народами; но здесь мы встретили крепкую силу, не уступающую нашей и даже превосходящую в доблести и воинском умении. Наши начальники покинули нас, а врагов ведёт в бой неустрашимый и непобедимый Солнечный Бага-тур; так есть ли позор в том, что мы сдадимся и тем сохраним свои жизни?»
Сказав эти слова, монголы побросали оружие и покорились победителям. Разгорячённые боем воины союзников хотели перерезать им глотки, но князь Димитрий запретил делать это, говоря, что милость к побеждённым угодна Всевышнему.
Тогда же настало великое ликование: булгары и урусы, сараши и черемисы, буртасы, башкиры и другие народы славили великого полководца Димитрия и царя Булгара Габдуллу, да будут тучными его стада. Начали оплакивать убитых и радоваться победе, утешать раненых и собирать трофеи; и рыдания сменялись весельем, как ранней весной снегопад сменяется ярким солнцем.
Из двадцати семи тысяч союзного войска полегло восемь тысяч, а из двадцати тысяч монголов в плен попали четыре тысячи во главе с самим туменбаши Субэдеем; лишь небольшое количество спаслось бегством, а остальные погибли все.
Тогда же Кояш-батыр уговорил царя Габдуллу не продавать пленных монголов в рабство. Он послал сардара Азамата на переговоры с уцелевшим туменбаши Джэбэ и велел сказать тому: «Мы готовы обменять пленных на баранов, голова на голову».
И это было страшным позором, так как князь урусов Димитрий тем самым уравнял с тупыми и беззащитными баранами грозных монгольских воинов во главе с самим верным псом Чингисхана Субэдеем. Все народы, от Идели до Днепра, от Хвалынского моря до Ледяного океана смеялись теперь, потешаясь над незадачливыми «потрясателями Вселенной».
