Здесь был СССР - Кирилл Николаевич Берендеев
– Ты не рассказывал.
– Говорю сейчас. Когда к власти пришел Андропов, мы получили разрешение, которого добивались и раньше – на использование психозондажа подозреваемых, и то в порядке эксперимента. Странно, но высшее руководство и тогда не верило, и сейчас по-прежнему сомневается во всем происходящем…
– А эксперимент? – спросила Марина.
– Эксперимент… не знаю, сказать, что прошел удачно… наверное, нет, но результат дал. Для проведения мы отловили пятерых, которые получили пятипроцентный раствор пентатала натрия и принялись говорить.
Услышав о наркотике, Марина зябко поежилась. Антонов не обратил никакого внимания на это, он внезапно вернулся в то официальное состояние, с которым и пришел в столовую. И снова будто читал по бумажке:
– Как выяснилось, у троих просто шарики поехали за ролики, их пришлось отправить в соответствующее учреждение. Еще один оказался мелкой сошкой, сотрудничающей с БНД. Но вот кассета пятого…
– Ты ее слушал?
– Нет. И никто не слушал. У нас в отделе никто, – поправился он, – кроме психиатра, готовившего «сыворотку правды». Его тотчас перевели от нас подальше в Москву, не знаю теперь, ни где он, ни что он. Кассета пошла «наверх», кажется, кремлевских старцев она напугала до полусмерти. Ходили у нас разные слухи о том, что записано на ней, слухи самые невероятные и противоречащие друг другу. Безумие какое-то. Всякий начальник с Лубянки, кто прибывал к нам, тут же вызывал меня к себе, делал квадратные глаза и под большим секретом лепетал что-то о тех неисчислимых бедах, которые, по его словам, вернее, по словам того, кто наговорил эту злосчастную кассету, буквально сотрут страну в порошок. Поэтому надо закручивать гайки на местах, надо крепить ряды и прочее, и прочее в том же духе… Выполнение доложите в недельный срок.
А кассета и для нашего шефа и для многих кремлевских вождей и в самом деле оказалась термоядерной бомбой индивидуального действия. Помнишь, наверное, как быстро они принялись покидать наш мир, особенно высокие службисты из безопасности и у нас, и в странах соцлагеря. Самоубийства, инфаркты, инсульты. Помнишь, конечно, и как крепили они ряды с позволения нашего шефа и закручивали гайки, пока генсека с Лубянки не доконал его собственный страх.
Он помолчал немного и продолжил уже иным тоном.
– После смерти Андропова нас хотели прикрыть. Но так и не решились. Велели в качестве компромисса продолжать действовать, но ни в коем случае не прибегать к столь крутым мерам, просто следить, выведывать, выяснять… Ничего не предпринимая ни в коем случае. То ли боятся, то ли… привыкли и уже ждут, сами все знают и просто ждут, понимаешь? – Он зло махнул рукой. – И главное, как все у них легко и понятно! А наши регистрируют и регистрируют прибытие новых и новых пришельцев. И все чаще и чаще. Как эпидемия, как нашествие.
– Сколько же их всего?
Он пожал плечами.
– Можно только догадываться. Я же говорю, десятки только тех, о существовании которых нам известно, за кем закреплены наши сотрудники, чья почта перлюстрируется, а звонки прослушиваются. Сколько еще неизвестных отделу, я не имею ни малейшего представления. Может, столько же, может, вдвое, вдесятеро больше. И они еще прибывают чуть не каждый день. Вот что ужасно.
– Ужасно? – переспросила она.
– Не для отдела, на нем свет клином не сошелся. Хотя работы только прибавляется. Я говорю вообще… – он не продолжал. Марина постаралась сменить тему.
– А ты… как начальник, каковы твои функции? Или это секрет? – тут же добавила она, боясь, что так оно и будет.
– Я пытаюсь контролировать свой участок: вот этот городок и прилегающие дачные поселки. Создаю сеть информаторов…
– В том числе и из меня.
Неловкость, с которой она пыталась пошутить, выдавала ее внутреннее напряжение. Антонов глянул на нее, на робкую улыбку, пытающуюся найти себе место на бледном лице, и замолчал. Потом, переведя дыхание, неожиданно предложил:
– Может, давай пройдемся… хотя бы.
– Тогда проводи меня.
– Охотно, – они поднялись. – Если не против, пойдем пешком.
– Да, конечно, – торопливо согласилась Марина, радуясь внезапной паузе в мертвенном разговоре. Она страшилась и ждала продолжения, сама не понимая своих чувств и оттого боясь расстаться с Антоновым сейчас… или спустя время. Ей нужно было узнать, она страшилась этого… А еще очень боялась остаться одна после того, как узнает. Столько мыслей, столько догадок, столько предположений… Лучше и в самом деле дотерпеть до последнего, когда уже станет невмоготу, попрощаться, а затем, выпив для верности снотворное, провалиться в глубокий сон, сон-спаситель.
Еще до этого разговора она что-то знала. Антонов как лицо, предоставившее ей работу, приоткрыл завесу секретности, но если ей и снились кошмары о людях из будущего, то иллюзорного, фантомного свойства. Эта ночь уже начинает ее пугать.
Антонов взял ее под руку и почувствовал взволнованное прикосновение холодных пальцев, будто умолявших, будто просивших о чем-то. Она давала знак к продолжению. Они вышли из столовой и неспеша двинулись в сторону кинотеатра «Союз» по пустынному в этот час тенистому проспекту Жуковского: словно пара влюбленных, нежно прижимающихся друг к другу.
– Я давно хотел тебе сказать, – вновь заговорил он, чувствуя прикосновение ее тела, но не знакомо теплое, отдававшее морозцем позабытой зимы или зимы наступающей. – Есть одна странность во всем этом, очень важная странность. Те, кто возвращаются сюда, всегда очень хорошо экипированы и подготовлены к встрече с нашим временем. Собственно, они и так жили в наше время, кое-какие воспоминания сохранились, это естественно, но я говорю о другом, о бумажной стороне проблемы. Позавчера я отдал паспорт Остапенко на экспертизу, сегодня получил ответ. Фальшивка, конечно, но выполнена не типографским способом, а каким-то иным. Известно, что водяные знаки подделать не проблема, но столь мастерски подделать саму печать… – Все его объяснения казались ему несвязными, он попытался сосредоточиться. До этого он нес пиджак на локте, теперь перекинул через плечо, это простое движение помогло ему ухватиться за мысль. – Ты представляешь себе, что такое цветной матричный принтер? – Она кивнула. – Конечно, видела его работы. Теперь представь, что существует принтер такой высокой разрешающей способности, с такой цветопередачей, что вышедшее из-под его матрицы может быть принято за типографское изделие, за высокую печать. И тем не менее эксперт уверяет, что изображение паспорта Остапенко составлено из микроскопических точек, число коих доходит до четырехсот на сантиметр, в пять раз больше возможного. При этом состав краски таков, что она не смывается, как бывает у обыкновенных принтеров. Собственно, состав краски – это еще одна изюминка, над ее расшифровкой до сих пор работают в лаборатории. – И не давая ей опомниться, продолжил: – При этом техника не является сверхдорогой или недоступной, судя по объему применения, используется повсеместно, хотя и способна по желанию заказчика воссоздать и изменить любым способом паспорт, партбилет, да хоть банкнот даже. Последнее, впрочем, редко встречается, видно, используют отслужившее свое купюры. Ведь деньги поменялись вместе с государством.
– А… это тоже?
– Что тоже? – не понял он.
– Тоже, я имею в виду, что государство стало… иным? – она не знала, как иначе сформулировать вопрос.
– Да. Но мне почти ничего про грядущее государство не известно. Ясно, что жить в нем хуже. Даже не то что просто хуже, еще и совершенно иначе. Видишь ли, – эта мысль только пришла ему в голову, и он принялся спешно ее разворачивать перед Мариной, – думается мне, произошли потрясения, и в результате одна форма правления в нашем государстве сменилась другой, пришли иные люди с иными целями и задачами. Впрочем, цели, по которым люди приходят к власти, известны еще Платону. Неважно. В процессе смены власти кто-то, естественно, поднялся на самый верх и закрепился на высоте. Кто-то остановился посреди дороги, и это положение устроило его. Кто-то, как всегда, в большинстве, потерял все, рухнул вниз и застрял там намертво. Жизнь сыграла с людьми в лотерею: тот, кто оказался более дальновиден и находчив, вытащил счастливый билет, прочие же, как и положено большинству, проиграли.
– Ты так думаешь?
– Это очевидно.
