Здесь был СССР - Кирилл Николаевич Берендеев
И долго бродил по темным улочкам готовящегося ко сну городка, чувствуя, что и он наконец-то вернулся домой.
Всем естеством своим.
* * *
В столовую, пропахшую кислыми щами, к которым сейчас еще примешивался тонкий запах уксуса, оглядывая с порога занятые столики, вошел молодой человек лет тридцати: гладко выбритый, одетый в темно-серый костюм, очень удачно приталенный, видимо, сшитый на заказ. Повертев головою, прошел вперед несколько шагов и снова принялся вглядываться в сидящих. Вглядываться несколько близоруко, но все же решительно и бесстрастно, как знающий, что именно здесь он должен найти нечто ему совершенно необходимое.
Розыски завершились даже быстрее, глаза выхватили чью-то фигуру, тело рванулось в конец зала, и в то же самое мгновение эта фигура приветливо помахала рукой. Остальные сидевшие за столиком непроницаемым взором, в котором, однако, не чувствовалось безразличия, смотрели на поиски молодого человека и на их удачное завершение. Вероятнее всего, они, все трое, хорошо знали вошедшего, но встреча с ним была важна только девушке, которая, едва завидев вошедшего, немедленно помахала ему, нарушив неписаные правила поведения.
Подойдя, молодой человек придвинул стул и поздоровался со всеми. Ответ дала лишь девушка, остальные молча кивнули. Сняв пиджак и им отметив свободный стул, молодой человек отправился к буфету, а расположившись поудобнее за столом, он первым нарушил молчание:
– Если не ошибаюсь, именно вы занимались делом Остапенко? Ваша группа, так?
– До вчерашнего дня – да, – уточнил сидевший напротив. Молодой человек кивнул.
– Совершенно верно. Дело передано в суд.
– По какой причине? – не выдержав, спросил собеседник, не хотел спрашивать из чувства неприязни, но не пересилил себя.
– Есть подозреваемый, он сознался в нападении и нанесении тяжких телесных повреждений, приведших к смерти, с целью завладения личным имуществом, – молодой человек будто читал по бумажке. – Вчера утром он был взят работниками областного управления при попытке покинуть область. Его фамилия вам должна быть известна: Морозов Андрей Валерианович, трижды судимый, зимой бежавший из мест заключения.
Воцарилась неприятная пауза. Безусловно, фамилия арестованного была хорошо известна, однако же подозревать его в еще одном убийстве никто из сидевших за столом до прихода молодого человека не собирался по причинам, изложенным пока еще кратко, но внятно в томе расследуемого ими дела.
– Морозов? – переспросил сидевший напротив. – С какой стати?
– Он сознался. Прояснил, насколько мне известно, картину преступления. Подписал все документы. Согласился на услуги адвоката.
– И это за полтора дня? – в голове прозвучала неприкрытая издевка. Но молодой человек кивнул.
– Именно. Дело передано в суд, первое заседание будет через два месяца, адвокат обещал не медлить с ознакомлением.
Сидевший напротив импульсивно поднялся.
– А наша работа, что, коту под хвост? – девушка попыталась остановить его, но не удержала. – Какое вообще ГБ до всего этого дело, объясните мне, товарищ капитан. Или мы теперь без надобности?
Молодой человек не ответил, спокойно выдержав взгляд поднявшегося, и принялся неторопливо помешивать ложечкой в стакане чая.
Поднявшийся картинно заявил:
– Большое спасибо вам, товарищ капитан, за заботу о личном составе управления. Наше начальство выразит это в письменной форме.
Затем он кивнул своему партнеру, тот поднялся следом, и оба покинули помещение столовой.
* * *
Едва оперативники вышли, как Антонов негромко выдохнул и откинулся на спинку кресла. Лицо его потеплело, приобретая выражение не столь отчужденно-официальное, что прежде. Еще мгновение преображения, и он улыбнулся Марине. Улыбка, правда, вышла растерянной и усталой.
Девушка задала вопрос первой, видно, он давно мучил ее, и теперь, когда свидетели ушли, сдерживаться она была не в состоянии:
– Ну как? Я правильно проинформировала тебя обо всем этом? – даже канцелярский штамп прозвучал в ее голосе легко и непринужденно. Антонов не пошевелился даже, лишь перевел взгляд, точно видел впервые в жизни и старался запомнить каждую черточку лица, чтобы потом наверняка узнать при встрече.
– Знаешь… давай пойдем в ресторан. В «Ивушку». – Это и был ответ, ответ положительный. – От этой столовки меня уже мутит…. Закатимся на полную катушку. Отдохнем, повеселимся чуток. Что, сомневаешься? Напрасно. Сегодня гуляем, позволить можно.
Ни в голосе его, ни в жестах никакой веселости или приподнятого настроения, соответствовавшего ресторанной теме, не чувствовалось вовсе. Напротив, тоска и какое-то отчаяние. Марина положила руку на его ладонь, он вздрогнул от прикосновения.
– Значит, я была права, что сразу же сказала тебе.
– В самую точку. Точней не придумаешь.
– И ты из-за этого?.. Но почему?
Он покачал головой.
– С тобой напиваться я не намерен.
– Ну так после.
Он не ответил. Марина поняла, что завтра не увидит его в любом случае. Сегодня он понял такое, от чего захотелось забыться как можно дольше и вычеркнуть хотя бы следующий день из памяти. Он все равно будет пить, не с ней в ресторане, так дома. Пить, тупо наполняя «по самой рисочке» стакан и зараз смахивая его содержимое в себя, лишь слегка закусывая. Пить долго, упорно, с каким-то непонятным, нечеловеческим озлоблением на самую необходимость пить до полного беспамятства.
– И все-таки. Что случилось?
Он поднял голову, но смотрел не на нее, а сквозь – в окно, мимо одиноких прохожих, еще дальше, мимо сада и стены дома напротив, куда-то очень далеко. И наконец выговорил хрипло:
– Что-то страшное грядет. Я не говорил тебе, все молчал, молчал. Не могу больше. С каждым днем ближе, а ни защиты, ни спасения нет.
– Ты о чем?
Он оторвал взгляд от навязчивого видения. Потер лоб.
– Извини. Заговорился, устал. Вчера совсем запарился с Морозовым, едва уломал подписать бумаги. Ему и так вышка, а он ни в какую. Не в его, дескать, правилах на себя наговаривать.
Она отдернула руку.
– Зачем… зачем все это?
– А зачем твоим товарищам еще один «глухарь»? Те, кто убили Остапенко… из-за джинсов убили,… ведь кошелек даже не тронули, только джинсы стащить хотели, и то не успели. Тех мы не найдем. Шпана, маленькие подонки. Всех их хватать можно, всех, на каждого что-то найдется… – Он помрачнел. – Только не в этом дело. Дело в монетке твоей, – и он вынул из кармана гривенник. – Хорошо, что ты ее у бригады забрала. Им лучше не в курсе быть, что Остапенко Павел Андреевич так лопухнулся, когда сюда приехал. Хотя он вообще человек был невнимательный.
Марина снова положила десять копеек на стол.
– Значит, из-за гривенника?
– Да, – Антонов неохотно кивнул. – Управление среагировало по стойке смирно. Все материалы пошли в дело, лишь бы спустить на тормозах. – Он стукнул пальцем по краю монеты, та перевернулась на «решку», обнажив дату 1986. – А пока я прокручивал фокус с Морозовым, ребята еще кое-что умудрились откопать. Еще одну монету.
Он снова полез в карман. Монета, явившаяся глазам Марины, была совсем ни на что не похожей. Маленькая, размером с двушку, достоинством же в пять копеек. На «решке» указан номинал, несколько смещенный в верхний правый угол, в левом находится какая-то невыразительная веточка. На «орле» – изображение Георгия Победоносца, надпись «Банк России» и несуразное число 2000.
– Что же это? – тихо произнесла она, стараясь хоть внешне не показывать того страха, что внезапно закрался ей в душу. – Что же это?
– Их много таких, – сказал Антонов, – даже не десятки. Когда в семьдесят пятом было обнаружено тело погибшего по необъяснимой причине человека, идентифицировать которого так и не смогли, никто не поверил увиденному. Сочли провокацией, дурной шуткой, чем угодно, но не истиной. А ведь были найдены фрагменты того самого устройства на месте трагедии, что и переправило человека сюда. С ним до сих пор мучаются физики, уж больно сильно пострадало. Потом нашли одного выжившего, живущего в глуши, неподалеку отсюда, очень много знающего наперед – он занимался знахарством. Побеседовали с ним
