Вторая жизнь Арсения Коренева - Геннадий Борисович Марченко
Шли по чуть заметной тропинке. Первым двигался Потапенко, рядом с которым трусил Фокс, следом Байбаков, за ним Тарасевич, а замыкать колонну выпало мне. Шли по перелеску, который минут через двадцать сменился обещанным мелколесьем. У большой поляны остановились, и Фокс тут же навострил уши. Тем более что примерно в полусотне метров от нас из травы вспорхнула птица размером с крупного рябчика и понеслась куда-то вдоль кромки перелеска, издавая своеобразное хорканье.
— Самец, — глядя птице вслед, прокомментировал Андрей Юрьевич. — Самку полетел выискивать. Весенняя тяга, конечно, поинтереснее будет, но и по осени они неплохо тянут. Особенно в такие тёплые дни, как сегодня… Короче, обходим поляну полукругом. Я встану во-о-он у той сосны, ты, Фёдор Кузьмич, вон там, а вы, Олег Владимирович, затаитесь в кустах возле того обугленного и обкорнанного дерева — в него года три назад молния ударила, причём на моих глазах.
— А мне что делать? — спросил я.
— Вы, доктор, просто затаитесь где-нибудь.
Что я и сделал, а именно отошёл немного вглубь леса, скинул рюкзак, и уселся на ствол поваленной сосны. И невольно вздрогнул от неожиданности, когда спустя несколько минут умиротворяющую тишину окружающей меня природы разорвали первые выстрелы. Мне оставалось только посочувствовать несчастным вальдшнепам.
К обеду, когда я уже и чайку под бутерброды попил, настреляли десятка два птичек, их тушки свешивались с ремней довольных охотников. Но, войдя в раж, на этом решили не останавливаться, и отправились к болотистой местности, где можно было поохотиться на уток. Однако не успели пройти и километра, как со стороны леса донесся басовитый собачий лай. Потапенко тут же встал как вкопанный.
— Не понял, — пробормотал он. — Что ещё за собаки, да ещё со стороны заказника… Там, между прочим, охота запрещена. Так, вы можете тут меня подождать, а я схожу посмотрю. Вальдшнепов вам на сохранение оставлю, чтобы с собой не таскать.
Однако у Байбакова и Тарасевича было своё мнение, они настояли, что тоже пойдут с Потапенко. Тот махнул рукой, мол, ладно, как хотите. Ну и мне не оставалось ничего другого, как составить им компанию.
Идти пришлось минут десять, причём мы шли, стараясь не создавать лишнего шума. Потапенко попросил ступать за ним след в след, даже Фокс, подчиняясь команде хозяина, не лаял, держась с ним рядом.
— Стоп! — поднял руку лесник, пригнувшись. — А вот и они, голубчики.
Я тоже инстинктивно пригнулся, как и Байбаков с Тарасевичем. Даже спаниель, и тот прижался к усыпанной палой листвой земле, оскалив клыки и чуть слышно рыча. Сквозь облысевшие заросли я видел, как на небольшой полянке двое споро разделывали тушу молодого лося. Вернее, разделывал один — который мордатый и небритый, а второй, долговязый, больше суетился, хотя тоже держал в руке нож, но явно не знал, что с ним делать. А ещё рядом с лосем по-хозяйски прохаживался здоровый лохматый пёс непонятной породы, скорее всего, вообще беспородный. В какой-то момент он повернул морду в нашу сторону и навострил уши.
— Засёк нас псина, — процедил сквозь зубы Потапенко. — А эти… Молодого лося завалили. Это ж Пузырёв, паразит, я узнал его, в который раз на браконьерстве попадается. А второй… Второго не знаю. Ну, теперь держитесь у меня, сволочи!
Он решительно выпрямился и двинул сквозь кусты в направлении, чуть погодя следом отправились Байбаков и Тарасевич, и мне снова не оставалось ничего другого, как последовать за ними. Раздался лай, причём с обеих сторон. Беспородный лаял громче, даже как-то басовито, но с какой-то ленцой, зато Фокс звонче и с большим остервенением.
— Твою ж мать, только вас тут не хватало, — процедил мордатый, подхватывая с землю ружьё.
— А ты как думал, Пузырёв, что с всё с рук сойдёт? — грозно спросил Потапенко. — Давай-ка положи ружьишко на землю и рассказывай, как ты на молодняк в заказнике охотишься. И не надо сочинять, что будто нашёл уже убитого, экспертиза докажет, из какого ружья выпущена пуля.
— Да пошёл ты… Игорь, ломим.
И развернулся с явным намерением дать дёру.
— А ну стоять!
Потапенко вскинул ружьё и выстрелил в воздух. И почти тут же раздался ответный. А ещё мгновение спустя с криком «Твою мать!» Тарасевич рухнул на землю. У меня внутри всё похолодело, правда, немного отлегло, когда я увидел, что завотделом обкома партии ранен не в живот или голову, а всего лишь в ногу. Впрочем, радовался я рано, так как ранение было серьёзным — пуля (явно не картечь), судя по всему, перебила бедренную артерию, и кровь хлестала фонтаном.
Охотничий нож, который я метнул вслед уже отбежавшему метров на десять Пузырёву, угодил тому в левое надплечье, аккурат над лопаткой. Сам от себя такой меткости не ожидал. Из рук браконьера выпало ружьё, он, матерясь, попытался вытащить нож. Его напарник на секунду остановился, но всё же решил драпать дальше, и вскоре скрылся между деревьев.
А к Пузырёву уже бежали Потапенко и Байбаков.
— Стоять, сука! — орал лесник. — На колени! На колени, я сказал!
Зачем ставить браконьера на колени, я не понял, но это уже их проблемы. У меня тут есть дела поважнее. Не мешкая, я вытащил из рюкзака жгут и кинулся к раненому, который стонал, стиснув зубы и зажимая рану, пытаясь хоть как-то остановить кровь.
— Олег Владимирович, уберите руки, вы мне мешаете, — как можно спокойнее сказал я.
— Что? — поднял он на меня глаза, в которых смешались боль и удивление, как так вообще такое могло случиться с ним, большой партийной шишкой.
— Руки уберите, мне нужно наложить жгут, — терпеливо повторил я.
— А, да-да, конечно…
Наложенный на два пальца выше раны турникет[1] помог остановить кровотечение, а то Тарасевич уже и бледнеть начал от потери крови. Сколько уже вытекло, с пол-литра или больше? И она, кстати, ещё продолжала сочиться.
Пока я возился со жгутом и обрабатывал входное и выходное отверстия, Байбаков с лесником успели связать Пузырёву руки за спиной, которым мне тоже пришлось заняться.