Александр Маркьянов - Период распада (Третья мировая война) Часть 1
Альфовцы показали себя мужиками тертыми, знающими что к чему. Молча выслушали инструктаж, проверили все ли снаряжение погружено и принайтовлено, чтобы в полете не случилось ничего — после чего рассевшись по местам заснули. Хороший солдат засыпает при первой возможности — потому что никогда не знаешь, когда такая возможность представится вновь. А вот полковник Симонов протиснулся в кабину.
— Э… как вы жить то хорошо стали. Теперь вы всепогодные…
— Было бы тогда… — оборвал шутку Бажаев.
Помолчали. Действительно — чей то подвиг, это и чье-то преступление. Даже во время второй чеченской в группировке почти не было всепогодных и всесуточных вертолетов, хотя американцы на таких десять лет уже летали. Вот отсюда и трагедия шестой роты, просто немыслимая для американской армии — не подняли вертолеты по погодным условиям, не смогли прийти на помощь. Не прикрыли и огнем артиллерии — ни навести, ни дальности нет, хотя НАТОвские шестидюймовки на шестьдесят километров бьют. Да и вообще — сейчас, в Афганистане например просто немыслимо, чтобы банда в полторы тысячи штыков собралась в одном месте, незамеченной, дошла до какого-то подразделения американской армии и атаковала его. А у нас — пожалуйста, ни одного беспилотника. Вот и пришлось русским мужикам стоять насмерть на той высоте, героической и проклятой одновременно.
— Да, было бы тогда… Можно, тут посижу.
— Сиди, чего теперь. Бортача у нас нет теперь, место в кабине освободилось. Вон там садись… — Бажаев читал скороговоркой «молитву», контрольную карту предполетной проверки.
Контрольные индикаторы светились зеленым, в кабине горел тусклый зеленый свет, подсвечивая для приборов ночного видения, которые были на каждом члене экипажа. Вот, взвыли одна за другой турбины, до того раскручивающиеся вхолостую, дрогнул, пошел по кругу громадный семилопастной винт, превращаясь в остервенело режущий воздух диск. Шум в кабине становился совсем невыносимым, Симонов достал из кармана два заветных девятимиллиметровых патрона, вставил в уши — и в этот момент массивная туша коровы дрогнула, отрываясь от земли, пошла все выше и выше. Где-то там, на горизонте, ночным заревом пылала Москва…
База Кант встретила их погашенными огнями, пылью, какой-то суетливой нервозностью. Дело было в том, что точное время начала спасательной операции было неизвестно, видимо Каримов еще на что-то надеялся, не давал отмашки, а русских приберегал просто как спасательный круг. На Кант базировалась эскадрилья штурмовиков Су25, модернизированных до стандарта СУ-25М и способных совершать полеты в ночных условиях, и вмешанная вертолетная эскадрилья из Ми-24П и новейших Ми-28Н «Ночной охотник», которые работали в связках «один плюс два»: двадцать восьмой со своим совершенным радиоэлектронным оборудованием наводил на цель, а потом все вместе атаковали. Ночью на базе соблюдались строжайшие правила затемнения — но они сели, прошли горами, едва не царапая брюхом их острые пики и сели на неосвещенную бетонку, повинуясь командам человека с двумя инфракрасными фонариками в руках. Такие фонарики додумались всем выдать только после пятидневной войны с Грузией, до этого их не было.
Вертолет сразу принялись дозаправлять, потому что команда на вылет могла поступить в любой момент. Казалось, что база спит — ночных полетов не было — но это было обманчивое впечатление. На самом деле — ВВС на базе Кант были давно приведены в состояние скрытой боевой готовности, самолеты и вертолеты получили боекомплект и находились в тридцатиминутной готовности к взлету. Нужен был только приказ — и разящие огненные стрелы обрушились бы на исламских экстремистов — мятежников с неба.
Но приказ почему то не поступал.
Командовал базой полковник, поджарый, усатый, чем-то похожий на местных, ночевал он прямо в кабинете на армейской раскладушке. Когда Бажаев с Симоновым нашли его и Симонов предъявил ему пакет с секретным предписанием, тот прочел его, подсвечивая себе фонариком, пожал плечами.
— Дело ваше, что надо будет — скажите. Сколько с вами народа?
— Человек сорок.
— Тогда разместить здесь не смогу. Кровати дам, накормить накормлю — а разместить не смогу, уж извиняйте. Сами по очереди спим, места нет.
— Разместимся на улице, если палатки будут. Не баре.
Полковник зевнул, поднялся с раскладушки, прошел к телефонному аппарату, набрал короткий номер. Долго ждал ответа.
— Михалыч… Чо, дрыхнешь? Пьяный что ли? Сейчас к тебе люди подойдут, дай им две палатки, раскладушки, ну и… че осталось там. Давай, давай, не ной. После додрыхнешь.
Положив трубку, полковник смачно так зевнул.
— На первый этаж и налево до конца. Спросите, Михалыча, он вам выдаст.
— Спасибо…
— Нехае за шо… — полковник уже укладывался досыпать.
Утро встретило спецназовцев ослепительно чистым, синим, совсем летним небом, дующим с гор прохладным ветерком. Базу обступали со всех сторон невысокие, серые как войлочные колпаки горы. Пробежавшись вокруг штабных зданий несколько раз, позавтракали сухпаем, которого привезли с собой достаточно, после чего принялись обустраивать нехитрый походный быт. Это ведь американскому солдату туалетная бумага в цветочек нужна — а русскому… он и в чистом поле проживет.
Жаль только, что неприхотливостью русского солдата пользуются… кто не лень, б…
Бажаев с утра договорился с местными механиками, поставил свою технику на профилактический осмотр. После чего зашли в штаб — там как раз закончилась утренняя оперативка, народ расходился по делам.
Полковник раскладушку свою из кабинета убрал, с ним сидели двое летунов в комбинезонах, один, увидев входящих сразу привстал.
— Данилыч…
Армия в России теперь маленькая, через Чечню прошли многие. Вот и Петр Данилович Меньших, теперь уже подполковник, зам комполка по боевой подготовке узнал, конечно же узнал Бажаева, благо оба на Грозный-Северный базировались, и немало водки вместе выпили.
Перезнакомились — довольно быстро, Семенова представили как ПССника,[113] профессия с летной среде более чем уважаемая. Под это дело спустились в столовку, хлебнуть кумыса — местные привозили, стоил он копейки на русские деньги, а пился просто замечательно особенно если в жару. Ничем более крепким встречу отмечать не стали — целый день впереди.
Так, за ним к чему не обязывающим трепом, о погоде, о службе да о бабах — и более серьезный разговор наклюнулся.
— Вот, мужики, хочу я личный состав немного потренировать, коли уж в горах мы — сказал Семенов, осторожно пробуя непривычный кумыс — где то тут можно или как?
— А как потренировать то хочешь?
— Ну… по горам там полазать. Лишним не будет.
Офицеры переглянулись.
— Тебе обстановку вижу никто не доводил? — спросил полковник
— Сказали, сложная.
— Сложная… Ну так слушай, если московские мудаки не довели, так я доведу. Сложная — это еще легко сказано. В этом районе главный — Нури-Бек, начальник местного РОВД, под ним — около сотни стволов. Его брательник, глава местной федерации кокпара под собой еще стволов триста имеет, в основном гопота, промышляет бандитизмом, наркоторговлей. Они как то раз сюда полезли — но мы им наглядно объяснили, что делать этого не надо. Поэтому, у нас соглашение — мы к ним не лезем, а они к нам — но у них в горах плантации дури, там же у него рабы и если нарветесь — то будьте готовы ко всему. Так что я бы по горам местным не лазал, если надо пристреляться — выйдите за территорию, и прямо тут пристреливайтесь, ничего не случится.
— Что такое кокпар? — помолчав спросил Симонов
— Козлодрание. Собираются под пятьдесят конных придурков, между ними тушу бычка бросают. Кто ее до нужного места домчит — тот и выиграл. Федерация кокпара — это крыша для бандформирований, что-то типа местного ополчения. Если ты не понял — то власть «очередного-внеочередного» распространяется только на сам Бишкек и окрестности. А больше им ничего и не надо: мы на базу платим, американцы платят, бабки какие-никакие отмывают, потому что вроде как государство — вот и все. Центральной власти остальная страна и нахрен не нужна, она ей даже мешает. Каждый район — как собственная страна. Север противостоит югу, а внутри этих сообществ тоже не все гладко. Вот так здесь и живут…
Приказ пришел под вечер: Ташкент, время — примерно три ноль-ноль по местному. Основная точка эксфильтрации — пустырь на Арапайя, запасная — прямо перед президентским дворцом Оксарой, который американцы называли Уайт Хаус, Белый Дом. Он и в самлом деле был чем-то похож на пристанище президента самой могущественной страны мира — но внешним сходством дело и ограничивалось…
Опознание — две зеленые ракеты по условному сигналу, опознание по связи не предусматривалось, потому что операция строго секретная, волну могли прослушивать все кому не лень, и у защитников города могли сдать нервы, узнай они о «спасательной операции». Для сопровождения спасательного вертолета со спецназом разрешалось привлечь любые силы из имеющихся на базе Кант. Разрешалось и нанесение по позиция боевиков отвлекающего удара — сейчас лини фронта проходила по Сырдарье, маленький кусочек республики еще удавалось держать.
