Спасти кавказского пленника - Greko
— Что значит «дубовым украшением»? — спросил первый получивший затрещину, опасливо вжимая голову в плечи.
— Ясно же, что не жёлудем, — хмыкнул я. — Полагаю, что в ваших краях никто не знаком с танцем висельника? Мерзкое зрелище, доложу я вам. Крайне вонючее. Повешенный обычно сучит ногами и гадит, будучи еще живым.
— Фу, гадость какая, прости, Господи! — перекрестились мои бодигарды.
— А ну, цыц! — рявкнул я и, внимательно вглядываясь в лица, медленно двинулся вдоль ряда перетрухавших и спавших с лица абреков.
Алчность победила. Один мне подмигнул. Осторожно, так. Еле-еле. Скорее моргнул нарочито, чем подмигнул. Но сомнений не было: желающий нашёлся!
— Отлично! — вскричал я, указав на него. — Вот первый кандидат на повешение. Вяжите его!
Горец задергался, но Степка не подкачал. Ударом колена опрокинул в придорожную листву. Уселся сверху. Принялся вязать руки. Он раскусил мой хитрый план и решил подыграть.
Горцы заволновались. Попытались вскочить. Тут уж отряд не подкачал. Раздавая пинки и зуботычины, быстро подавил бунт на корабле. Абреки покорились. Все так же стоя на коленях, пыхтели и метали в меня молнии. Не испепеляющие, но стррашшные… Ну, таким Зелим-бея заговоренного не проймешь. Тут Кавказ, детка, а не долбанное маджик-фэнтези!
— Этого повесим в назидание, так сказать…
— Славы ищешь, урум⁈ — завопил недозатрещенный абрек.
— Молчи, гётваран! Не буди лиха! — окрысился я не на шутку. — Ты не представляешь себе полета моей фантазии! С рогами волов не хочешь жопу познакомить⁈
«Браток» испуганно сглотнул. Кто его знает, этого бешеного урума, что у него на уме? Зато мои бойцы посмотрели на меня с почтением. В их уважительных взглядах читалось: с таким командиром будет весело! Вот же ж, наивные албанцы! И рожи — ну, такие мечтательно-довольные! Открыл, блин, ящик Пандоры! Что дальше? Рассказать про манкуртов? Бррр…
— Отставить пустые мечтания! Этого, — указал я на потенциального информатора, — вешать. Остальных отвезем в их общества, забрав себе лошадей и оружие. И будем требовать от вольных братств справедливого штрафа. Пусть отвечают по закону за своих родовичей.
— Почему от братств, Зелим-бей? — вышел вперед один из тех, кого я принял в отряд совсем недавно. Плечистый, но тонкий, как все черкесы, в талии, этот взрослый мужик сразу приглянулся мне своей решимостью. Хотя затаенная тоска в глазах немного напрягала. — Они все из горного шапсугского клана Дзжи.
— Отлично! Часть отряда отвезет их к старейшинам. Пусть судят! Мы не разбойники, творящие все, что заблагорассудится. Решено! Ты и повезешь!
Черкес, рассказавший мне о клане Дзжи, бросился мне в ноги.
Я оторопел.
— Прошу! Дай мне шанс отомстить Донекею!
Опять, блин, мститель, на мою голову! И хватит лапать мои икры!
— Клянусь! Клянусь! Кончим дело с гадом (мразью-пидором-мерзавцем и прочая непереводимая игра слов), я твой, Зелим-бей!
— Все, все, братишка! Охолони!
Я наклонился. С трудом оторвал пальцы, вцепившиеся в мои ноговицы.
— Цекери! Забирай половину отряда и смотайся к этим Дзжи!
— Зелим-бей! — подергал меня за рукав черкесогай. — Есть разговор!
«Благодарить будет», — решил я. Но все оказалось куда сложнее.
— Торговец Андрей Гай просил меня и других армян разыскать тебя и передать одно имя. Тамара.
Меня бросило в пот. Сердце заколотилось.
— Что он имел в виду? — спросил я, стараясь не выдать волнения.
— Не знаю. Просто просил тебе передать и сказал, что тебя ждет. Он недавно перебрался на левый берег Кубани и устроился в ауле хамышевского князя прапорщика Шеретлука.
— Офицер русской службы? — удивился я. — И живет в ауле черкесов?
— Мирный аул. Аманатов выдал Зассу. Туда многие приезжают. Опасности нет. Зато твой поход за головой Донекея крайне опасен. Я знаком с ним. Из простолюдинов и потому обуян тщеславием, дерзкой отвагой и смелой предприимчивостью. Однажды мы встретились. Он со своей ватагой возвращался из набега и отдыхал на краю дороги. Я, содрогаясь от ужаса, но желая приобрести покровительство столь страшного в горах человека, поднес ему двенадцать свертков серебра, из которого черкешенки с большим искусством ткут галуны. Донекей милостиво принял подарки и обещал свою защиту. «Не слишком, однако ж, полагайся на мою дружбу — я и старым друзьям иногда не даю пощады», — сказал он на прощание. Сам видишь, что вышло из этой встречи, — кивнул на абреков купец.
— Бог не выдаст, свинья не съест, — легкомысленно отмахнулся я.
Черкесогай поморщился. Упоминание свиньи его покоробило. В горах Северного Кавказа даже на кабанятину смотрели косо. На кабанов охотились с энтузиазмом, но туши бросали на потребу волкам и шакалам.
Какие, к черту, кабаны⁈ Тамара! Тревога и радость — все одновременно вызвали такой стресс, что в голове традиционно закружил рой пчел. Разными голосами, подчас, обидными словами, они гнали меня на свидание с неизвестным Гаем. Пришлось усилием воли разогнать противных. Гай от меня не убежит. Требовалось закончить с Донекеем.
— А что с этим? — спросил Степка, указывая на валявшегося на обочине абрека.
— Как что⁈ Вешать будем! — подмигнул я своим ребятам.
Вешать не пришлось. Даже в планы не входило. Как только отряд удалился, гоня перед собой толпу пленных, мы двинулись в лес. Дорогу указывал избежавший петли, но обзаведшийся серебром подельников, приободрившийся абрек. Как все предатели, он был многоречив. Сыпал историями из жизни Донекея. Не то осуждал, не то восхищался. Скорее, и то, и другое.
— Однажды, — рассказывал он, — мы решили напасть на турецкий торговый корабль. Подплыли на лодках. Завязалась жестокая борьба. Почти все получили раны. Но мы победили. Столько тканей! — он причмокнул губами при воспоминании о богатой добыче. — Стали решать, что делать с выжившими турками. Оставить в живых, превратив в рабов? Они бы донесли в Синоп или Трабзон. И турки отомстили бы нам. Или перестали слать корабли.
— И как же вы поступили?
— Прирезали всех, — без тени смущения ответил абрек.
Лиственный лес, через который мы ехали к лагерю Донекея, уже сбросил свой осенний наряд. Незаметно подкрасться к стоянке было сложно. Ее уже выдавала тонкая струйка дыма и запах мяса, жарящегося на костре. Разбойников скрывала складка местности, которую нужно было как-то преодолеть. Метров триста. Пешком. Потом ползком. Стали спешиваться.
Проводник уже не требовался. Он порывался что-то сказать, но не успел. Я воткнул нож ему в сердце. С предателями у меня разговор был коротким.
