Выпускник - Мэт Купцов
Ну и черт с тобой. Моя жизнь — это не бюллетень, чтобы её комсорг подписывал. Зло огрызаюсь:
— Если хочешь настроить против себя ребят и девчат, дерзай, — говорю ей в лицо, без запинки. — Ты же понимаешь, что за меня все горой стоят. Хочешь соревноваться? Это не комсомол, тут зубами надо рвать.
Она глазами сверкает, как будто на заводе работает и у нее недостача в отчетах.
— Ты их подкупил, мы и их разберем позже. Все ответят за антисоветское поведение.
— А ты сама–то не боишься замараться? Ты ведь в партию планируешь вступить?
— Да.
— Тогда думай о своем светлом завтра, а не о моем темном сегодня, — резко разворачиваюсь, иду к пацанам.
Твою мать! Я же знал, что не стоит так резко выделяться на фоне других. Знал, что надо быть — как все.
Что теперь?
Я впервые грубо поговорил с Лидией, и теперь злюсь на себя. Подставился, однозначно. Но у меня не было выбора, она мне угрожала, и меня это вывело из себя.
Чего не люблю по жизни — так это угроз и шантажа.
Мелькает шальная мысль подарить ей модные джинсы рублей за сто шестьдесят. Может, оттает? Но потом сам себя осаживаю — комсорг и вещь, купленная у спекулянта, это как пиво с шампанским смешивать. Не возьмет, тут–то я уверен. Да и пофиг.
Бояться ее я точно не намерен. У меня другие планы в этой новой жизни — войти в штат «Правды», вернуться в бокс, вон в дружину решили записаться с пацанами.
Ни одна баба не сможет встать на моем пути. Даже комсорг.
И Лиду эту слать к черту! Да пусть идет она хоть в партию, куда захочет.
— Ты чего такой напряженный, капусты мало взял. Козочки наши в юбчонках съели всю? — парни ржут, встречая меня. Я же падаю на свое место, с грохотом ставлю поднос на стол.
Да, я не в духе, хотя меня это не колышет.
Пацаны свои поймут, переживут. У каждого бывают такие дни, когда и дышать тяжело. Но что поделать? Жизнь–то продолжается.
— Плохо вытерли, — показываю на крошки.
— О–о! Сомов не в духе.
Ем, а сам смотрю на Лидию, которая за соседним столом сидит и что–то записывает в блокнот.
Еще одна Мата Хари на мою голову.
Где их наштамповали?
Сделано в СССР — усмехаюсь мысленно.
После обеда мы идём на занятия, и тут Лидка снова подходит ко мне.
Её шаги почти не слышны, но я уже чувствую её присутствие за спиной. Знаю, что сейчас снова начнет свою проповедь о светлом будущем, о роли молодежи, и о том, что я не соответствую нужным параметрам.
Да и черт с ней.
Я же не женщина, чтобы чему–то соответствовать. Это у них пунктики: 90–60–90, 50 кг, или сколько там у них норма.
— Макар, — Веселова останавливает меня голосом, который на этот раз звучит мягче, но как–то странно тихо. — Тебе стоит задуматься над своим поведением. Мы ведь можем помочь тебе с карьерой. У тебя есть способности. Ты бы мог добиться многого, если бы…
Так. Вот оно что.
Она меня вылечить хочет, а не зарыть?
Или очередная хитрость с ее стороны.
— Если бы «что»? — я поворачиваюсь к ней, перебивая на полуслове. — Если бы я подыгрывал тебе и твоей комсомольской тусовке? Нет уж, спасибо, Лидия. Я сам разберусь, что мне делать.
Она молчит, и в её глазах мелькает что–то таинственное. Может, это разочарование? Или, может, она наконец поняла, что я не такой простой, как ей кажется?
— Тебе ведь не все равно, что о тебе думают другие, — произносит она, наконец. — А они будут говорить, Макар. Они всегда говорят. Я не хочу, чтобы о тебе плохо говорили! — на ее глаза наворачиваются слезы. — Я спасу тебя от влияния тлетворного Запада и загнивающего капитализма.
Усмехаюсь. Но мне не смешно. Оказывается, меня спасают, а не топят как Му–му.
— Пусть говорят. Пускай хоть весь институт шепчется за моей спиной. Мне на это плевать. Я в партию вступать не собираюсь. А для простой жизни репутация у меня чистая. Поняла?
Она снова пытается что–то сказать, но я уже не слушаю. Ухожу.
На этом мои мытарства не заканчиваются. Прихожу в общагу, а там меня мать ждет.
— Сынок, мне вчера плохой сон приснился. Я беспокоюсь о тебе.
— Мама? Идем в кафе–мороженое. Там поговорим, — вижу, как косятся парни.
— Переживаю за тебя, — смотрит как я одет. — Шел бы ты в курсанты, испортит тебя столица, — причитает она. — Макар, ты такой взрослый стал, — мама говорит без остановки, а я ее не перебиваю. — Ты уже мужчина. Поранился, когда брился?
Пластырь я давно снял, ясное дело, но алые шрамы остались.
Киваю.
Садимся в автобус, едем в центр, чтобы посидеть как советские люди в кафе.
— Это, наверное, дорого. Давай сэкономим, по городу погуляем.
— Холодно на улице, мам. А посидеть в кафе–мороженое я могу себе позволить, — гордо задираю подбородок.
— Сынок, откуда у тебя деньги?
— Мама, я работаю внештатным корреспондентом в Правде. Тебе дядя Витя передал духи?
— Конечно, пахнут розой, спасибо, дорогой. Подумал о матери и о бабуле. Она была очень рада подарку.
— Подошло ей платье домашнее? Я на глаз брал. Женщина одна похожей комплекции согласилась, примерила.
— Подошло, как влитое село. Мама просила поцеловать тебя.
— Ну ты знаешь, что это невозможно. Мы же на людях, — отбрыкиваюсь я от попытки мамы дотянуться до меня и поцеловать в щеку.
— Я и
