Восхождение язычника - Дмитрий Шимохин
Последний оставшийся дан поднялся с земли и осмотрел убитых мной воинов, у него на лице появилась горькая усмешка.
А после отбросил щит и снял с головы шлем, который тоже полетел на землю.
Он был немолод, его лучшие годы давно прошли. Лицо было изрезано морщинами и старыми зажившими шрамами. Седая борода была заплетена в две косы. А глаза отражали усталость, но в них словно тлела какая-то непонятная мне искра.
— Jeg mødte Gud i kødet, i kamp. Du vil sende mig til Valhalla, til Odins sale. Hvor jeg vil drikke honning med mine slægtninge, — он словно прокаркал эти слова своим голосом. И, перехватив топор двумя руками, понесся на меня: — А-а-а-а… En møder mig.
Я спускаю тетиву и пронзаю сердце старого воина.
Шаг, еще шаг, и он валится на колени, а после и на землю, он так и не выпустил топор из рук.
— Интересно, что он такого сказал напоследок.
— Что он встретил живого бога в бою, а ему пора в Вальгалу, его там заждались, — рядом раздался тихий голос Блуда, и он кинул на меня странный взгляд, заставивший меня сглотнуть.
Надеюсь, слов дана больше никто не слышал.
Боевые же товарищи начали выходить и осматривать убитых мной.
— Они же в бронях, да и щиты пробиты, как ты это сделал? — раздался чей-то голос.
Я лишь пожал плечами. Главное, чтобы прозвище не дали Яромир-скорострел, а на остальное плевать.
А битва все продолжалась, уже наши наседали на врагов, не давая им лишнего мгновения прийти в себя. Все-таки удар в тыл данов качнул чашу весов в сторону нашей победы.
— Потом поболтаем, а сейчас стреляй, — выдал указание Дубыня. Он прав, нам есть чем заняться.
Но в этот момент распахнулись ворота града, и оттуда вышла вооруженная толпа горожан, которая вознамерилась ударить во фланг остаткам данов.
А впереди всех большими шагами несся Говша, размахивая топором. Даже с такого расстояния я смог признать старого война, с которым провел не один учебный поединок.
Вот и помощь подоспела, видимо, когда в городе увидели неминуемый разгром данов, решили вмешаться. А нейтралы и те, кто поддерживал Путислава, сдали свои позиции. И Рознег этим воспользовался.
Было противно от того, что часть горожан так поступила. Но ничего не попишешь, у каждого были свои интересы.
Стрелять стало невозможно, было легко попасть в своего. Так что нам оставалась только ждать.
Даны бились с яростью, понимая, что это конец. И через пять минут все было кончено. Остался последний враг, который умудрился залезть на дерево и отбиваться оттуда. Ему даже плен предлагали, но он отказался, и бросок копья поставил точку в этой битве.
А дальше понеслась работа, добивали раненых врагов. Я же начал оттаскивать раненых в сторону, отделяя их от павших товарищей. Сначала рядом со мной появился Рознег, а после и Снежана, и мы втроем спасали жизни людей.
Сорок три воя умерли на поле боя, и почти все были ранены. Трое умерли чуть позже, их не успели спасти, слишком у них раны были серьезны, можно было, конечно, попытаться их спасти и потратить на них все силы вместе с Рознегом, но тогда бы умерло еще больше людей. Так что нам пришлось выбирать, и выбор был не в пользу этой троицы.
Мертвых врагов раздевали до исподнего и просто сбрасывали в море, никаких похорон и никаких почестей.
А вечером состоялись похороны павших воев. Драккар, еще утром принадлежавший данам, выволокли на берег, в него сложили всех наших мертвых, при оружии и одоспешенных. Предали их огню и принесли в жертву трех молодых ягнят, дабы в посмертии боги были благосклонны к павшим. А после началась тризна по воинам.
На следующий день мы отправились за нашей добычей, которую стерегла пара воинов, которые не отошли от раны в битве с пруссами.
А после началась дележка трофеев. Еще и присовокупили туда имущество рода Путислава.
Кстати, женщины этого рода были найдены, и было решено их похолопить и продать на торге в Волине. Так как видеть их никто не хотел.
Часть оружия павших данов пришлось отдать горожанам, они все же нам помогли.
А те, кто выступили изначально за Путислава и нейтралитет, с завистью и злостью смотрели на нашу добычу.
Многие наши на это смотрели и довольно скалились.
Делить доли доверили моему отцу и Возгарю, как самым авторитетным людям.
Отцу и досталось больше всех долей, аж целых пять, одна за ладью, одна за то, что он бился наравне со всеми, одна за сломанные ворота в поселке пруссов и еще две за командование боем и за удар ветром по данам.
Возгарю, Беляю и Колояру выделили по три доли за их заслуги. Мне — целых две доли, но тут пошли шепотки возмущения, как так такому молодому и целых две доли. Но их быстро заткнули, рассказывая, как я бился и как лечил людей. Недовольные, конечно, остались, но помалкивали, скрывая свою зависть.
А еще ведь были корабли, которые не разделишь на доли, их в Волин отведут на продажу, два дракара данов и две ладьи, принадлежавшие Путиславу, а после продажи раздадут деньги согласно долям.
Дядька хотел одну ладью Путислава забрать, но по деньгам не получалось, и его доли явно для этого маловато. Он уговорил нас отдать ему свои доли с реализации кораблей на выкуп у общества одной ладьи.
Правда, когда корабли с торга уйдут, неизвестно, ведь их быстро не продашь.
Со своей доли мне пришлось брать в холопы одаренного прусса, которого звали Накам, и его семью. С ним это было обговорено, ведь иначе как через холопство места ему на кораблях не нашлось бы. И тогда пришлось бы его оставлять в разоренном селении.
Правда, один из воинов положил глаз на мать Накама и очень хотел ее себе в холопки. У нас дело чуть до драки не дошло. А потом отец его просто задавил
