Иван Оченков - Великий герцог Мекленбурга
- Прошу простить меня, ваше высочество, если бы я знал о вашем приезде заранее, я бы приготовился к встрече наилучшим образом...
- Полно, - оборвал я его словоизлияния, - если у тебя внутри натоплено я все прощу.
- Ну, разумеется!
- Тогда вели принять коней, - весело проговорил я, спешиваясь, и обернувшись к Лёлику добавил чуть тише, - а вот часовые расслабились, пора им напомнить что такое служба.
- Будьте уверены, мой герцог, даже если бы вы не обратили на это внимания, я бы не дал им спуску!
- Не обратил внимания? С кем ты меня спутал Кароль? Ладно, я на тебя надеюсь.
Внутри терема нас ожидал радушный прием, теплая печь и сухая одежда. Выпив по изрядному кубку нагретого вина и переодевшись в сухое, мы расселись в просторной горнице в ожидании ужина и я, чувствуя себя все более благодушно, сказал:
- Ну, рассказывайте.
О чем? - переглянулись Клим с Анисимом.
- Откуда это, черт вас дери!
- Терем то? - пожал плечами Клим, - большое дело! Брошенный стоял за Кукуем, так мы разобрали, да перенесли.
- А прочее?
- А что прочее? Лесу кругом довольно, нарубили да поставили, невелика важность.
- Я думал, мои драбанты не имеют таких талантов.
- Да где там! Мы с князем Дмитрий Михалычем договорились, наши в караулах стояли, да ляхов кремле стращали одним видом своим, а Кузьма Минич нам за то трудников из посохи прислал. Да стрельцы Анисимовы пособили, их то слободы погорели вовсе, а в чистом поле зимовать несподручно. Вот так и сладили острог, и сухо, и тепло и от врага, если что отбиться.
- Изрядно! А много ли серебра на сию затею извел?
- Да какое серебро, ваше высочество! Даже обидно, говорю же, драбанты отработали, да сами где топором, где теслом, вот и сладили.
- Ну, коли так, то что скажешь? Молодец ты кругом Клим Патрикеевич, хвалю! Вот вернемся домой - проси чего хочешь за службу. А где...?
- Настасья с Ксенией? Известно где на женской половине все как у людей, только они сейчас на поварне полагаю, слуг ваших гоняют.
- Хорошо. Там с нами семья прибыла, старик, да его дочка с двумя девочками. Размести их, да к делу какому приставь. Их разбойники едва живота не лишили, пришлось с собой брать. Люди они вольные, а роду простого.
- Как скажете ваше высочество, - поклонился Рюмин и снова наполнил наши кубки.
Мы еще раз причастились живительной влагой и буквально почувствовали как по телу разливается тепло.
- А что за Ксения? - спросил раскрасневшийся Аникита.
- Да так, - неопределенно ответил я, мысленно чертыхнувшись, - а что кормить нас сегодня будут?
Буквально тут же по горнице забегали слуги, принесли большой горшок с кашей и блюдо полное жареного мяса. Отметив про себя, что люди мои не бедствуют, я с удовольствием приступил к трапезе. Мои ближники последовали моему примеру и с энтузиазмом принялись за еду. Только Вельяминов сидел как мешком ударенный и почти ни к чему не притронулся.
- Аникита ты чего? - спросил я с набитым ртом, - али день нынче постный? Так винище это тебе трескать не помешало!
- Нет, княже, день нынче скоромный, да и мы с дороги, так что греха никакого. Просто вспомнилось....
- Если воспоминания отбивают аппетит, то ну их, такие воспоминания! - глубокомысленно заметил я, обгрызая кость.
- Прости, князь, - тряхнул головой Вельяминов будто сбрасывая с себя наваждение, - и в правду чего это я! Налейте что ли?
- Вот это по-нашему, по бразиль... в смысле по мекленбуржски! - Засмеялся я, - и то, правда, Клим не спи!
- Эх, сейчас бы песенников... - задумчиво потянул Анисим.
- А что тебе мешает, на свадьбе Михеля и Гретты ты помню, так голосил, что все окрестные кобели обзавидовались.
- Эх, герцог-батюшка, чего вспомнил, а и вправду споем?
- Да ради бога! Только Лёлику петь не давайте, а то с его пения с тоски удавишься! Хуже него только Петерсон поет, но с тем понятно, викинг как ни как.
Окружающие посмеялись припомнив незатейливое пение нашего шкипера, а я пользуясь заминкой решил выйти на воздух. Влажный холодный воздух приятно освежил мое разгорячённое лицо и я, запахнув на груди длиннополый кафтан, долго смотрел на низкое небо затянутое серыми облаками. Потом взгляд мой спустился ниже на окружающие кровли, потом к навесам, под которыми уже хрупали овес наши кони. Уже собираясь входить я понял, наконец, чего не хватает. Над моим острогом не был поднят мой штандарт. Первым побуждением было устроить своим подчиненным немедленную выволочку, и я решительно направился в терем. Но планировка русских теремов была совершенно непривычна для меня и я, сам не знаю как, прошел в другие сени и неожиданно для себя оказался на другой его половине. Пройдя в горницу, я увидел сидящую у затянутого пузырем окна Ксению, что-то вышивающую на пяльцах. Увидев меня она вздрогнула и, отставив рукоделие, встала и с достоинством поклонилась. Мне ничего не оставалось, как ответить ей тем же.
- Здравствуй Ксения Борисовна.
- И ты здравствуй герцог Мекленбургский.
- Я, кажется, заблудился немного, а где Настя?
- Ты в своем тереме, герцог, а Настя ушла готовить тебе и твоим офицерам баню с дороги.
- Баня это хорошо, особенно после похода. Что же ты не спросишь, как я съездил, с чем вернулся?
Ксения подняла на меня взгляд полный печали, но не успела ответить, поскольку за стеной раздались шаги и в горницу, распахнув дверь, вошла Настя.
- Настенька, а я тебя искал...
- Вижу, князь, - отвечала она мне с улыбкой, - а я тебя ищу, баня истоплена. Не желаешь ли попариться, или ближников подождешь?
- А ну их, они там петь собирались, я чаю это надолго, - отвечал я, ей усмехнувшись и, выходя из горницы обернувшись к царевне, сказал: - мы после поговорим.
Однако поговорить с царевной в тот день так и не получилось, едва я вышел из горницы вслед за Настей, она обернулась и ни слова не говоря с плачем кинулась мне на шею.
- Настенька, ты что милая, - растерянно пытался я успокоить плачущую девушку.
- Где ты был, где ты так долго был, - плача повторяла она, не отпуская меня, - я уж не чаяла и увидеть тебя.
- Да что ты, что со мной сделается, вот он я живой, - пытался я успокоить ее сначала словами, потом поцелуями, пока на нас не накатила и не накрыла с головой страсть.
Проснувшись, как обычно, рано утром я потянулся и не найдя рядом Насти удивленно привстал. За мутным оконцем серел рассвет, так что пора было вставать. День обещал быть насыщенным. Оглядев раскиданные в живописном беспорядке по горнице вещи я хмыкнул про себя: - "эх, зарекался чукча сначала лыжи снимать, а только потом интим". Завернувшись в рядно, служившее мне одеялом, я озадаченно посмотрел на ведущие из горницы двери. Выглянул в одну из них, я едва не запнулся об стоящую в соседнем помещении лохань с остывшей уже водой. Почертыхавшись и припомнив происходившее накануне, вновь улыбнулся: - "лыжи-лыжами, а ванна таки была". Скрипнула другая дверь и я, обернувшись, увидел заспанного лакея Семку принесшего мне свежее белье и одежду.
- Доброе утро, ваше высочество, - поприветствовал он меня, сладко зевнув.
- Сколько тебе раз говорить обалдуй, утро добрым не бывает, ладно давай одеваться.
Приведя себя в порядок, я вышел из горницы и, проходя коридором неожиданно для себя наткнулся на Ксению. Лицо у девушки было грустным, отчего у меня немедленно проснулась совесть.
- Доброе утро ваше высочество, - поприветствовала она меня и, как мне показалось, вытерла уголком платка глаза.
- И тебе того же Ксенюшка, - постарался ответить я как можно ласковее, но в ответ был награжден строгим взглядом от которого стало еще более не по себе.
Затянувшаяся пауза становилась все более неловкой. Я не мог придумать как сказать матери что вместо того чтобы сразу же подарить ей встречу с ее ребенком, мое высочество предавалось сначала пьянству, а потом блуду. Ксения же просто молчала, но грустное молчание ее просто раздирало мне сердце. Наконец я, не выдержав глубоко вздохнул, и проговорил хриплым голосом.
- Пойдем со мной царевна.
Выйдя во двор, я в замешательстве огляделся. Спросить вчера, где конкретно разместили беженцев из Устюжны, ума не хватило, а теперь, где их искать было непонятно. Но, как видно, день у меня обещал быть счастливым и на мое счастье из-за угла вышел сам однорукий Лука. Увидев меня он поклонился сняв шапку и хотел что-то спросить, но я не дал ему и рта раскрыть.
- Где вас разместили?
- Дык, тут в людской...
- Веди!
- А зачем? - не смог не спросить вредный старик.
- А за надом! - Почти прошипел я ему, и Лука сообразив, что перегибает палку, повел нас.
В людской уже никого не было, Настя держала слуг в строгости и все были уже с утра при деле, включая Авдотью - дочь однорукого. Только на полатях прижавшись, друг к другу как котята спали, сладко посапывая Марьюшка и Глаша. Обернувшись к Луке, я показал ему глазами на выход. Тот не смотря на природную или благоприобретенную вредность, сумел проявить сообразительность и неловко пятясь, исчез за дверью. Ксения стояла, ни жива, ни мертва закусив губу и не отрываясь, смотрела на девочек. Я хотел что-нибудь сказать ей, но не решился и виновато улыбнувшись, вышел вон за Лукой.
