Владислав Русанов - Окаянный груз
Строй охнул. По только что ровным рядам пробежала рябь, как от брошенного в воду камня.
Наметом подлетел Симон Вочап, спрыгнул едва ли не на ходу, поскользнулся, припал на одно колено рядом с Янушем:
– Что ж ты делаешь, твое величество? Своими руками всех в петлю…
– Какое я тебе «величество»? – окрысился владыка Уховецкий. – Можешь корону себе забирать! Вон она, во вьюке. А хочешь, швырни в небо – на кого Господь пошлет… И конец! И крышка! А с меня довольно!!! Из-за честолюбия край в крови потопить?!
– Да ведь так и так кровушкой умоемся…
– Зато моя душа пред Господом чиста будет! Я все сделал, чтоб войны избегнуть. Еще вчера гонцов Юстыну послал. Я присягаю Выгову и Прилужанскому престолу и от вас того же жду…
Пан Симон где стоял, там и сел. Прямиком в грязь. Схватился за голову, стягивая волчью шапку на глаза.
– Господи, слышишь ли ты меня? – прошептал едва слышно. – Конец… конец Малым Прилужанам…
Небо в ответ сыпануло мелким дождем. Холодным и колючим, как сочувствие скряги. Уместным, как шпильман на похоронах.
* * *По сводчатому потолку распластались длинные тени. От неприкрытого ставня тянуло осенней стылой сыростью. Изредка ветерок касался одного из бесчисленного множества свитков, разбросанных по широкой столешнице, и тогда пергамент вздрагивал, взмахивал уголками, как отбившаяся от стаи, севшая умирать в чужое болото утка. Тогда тени на потолке всполошенно метались, а человек, сгорбившийся за столом, ежился, вздрагивал и без дела поправлял подбитую собольим мехом пелерину.
Серовато-зеленая кожа, глазки-щелочки, бесформенные уши. Любой сторонний взгляд не без труда узнал бы нынешнего прилужанского короля, некогда бывшего красавцем и франтом, первым кавалером Терновского княжества.
Скрипнула дверь.
Король Юстын встрепенулся и недовольно скривился:
– Я же просил…
– Нитчего, нитчего… – Невысокая полнотелая королева, уроженка далекого северного Руттердаха, до сих пор немного коверкала певучую лужичанскую речь, хотя давно уже изъяснялась совершенно свободно. – Я не пускать слуг. Я сама. Сама одна.
Королева отодвинула локтем кипу сложенных вчетверо, а то и просто смятых листков, поставила на стол посеребренный поднос с высоким узкогорлым кубком, прикрытым чеканной крышечкой.
– Катаржина, я же просил… – Король вздохнул и опустил подбородок на сложенные ладони.
– Нитчего, нитчего… Сам пан Каспер Штюц приказал пить. Этот напиток выводить отраву из крови. – Ее величество сняла крышку, втянула курносым носом густой парок и закатила глаза в притворном блаженстве. – Отчень вкусно.
– Кто из души у меня отраву выведет?.. – задумчиво протянул пан Юстын. – Какому чародею под силу?
– Нитчего. Все успокоится. Пей, пожалуйста.
Король сокрушенно махнул рукой, потянулся за кубком.
– О! Подождать! У тебя чернила на щека… – Катаржина ловко смахнула не успевшее засохнуть чернильное пятнышко.
Юстын наклонил голову и благодарно потерся щекой о руку королевы:
– Спасибо, Катаржина. Что б я без тебя делал? Без тебя и детей. Один с этой сворой подхалимов и стяжателей… Каждый тянет одеяло на себя. Вот жалобы, челобитные, доклады… – Король с ненавистью подбросил несколько развернутых свитков. – Вот, смотри – этот просит отменить Контрамацию. Желают-де шляхтичи застянка Водотыги детишек отдавать учиться чародейству! Сорок два отпечатка пальцев, грамотеи! А этот жалуется – мол, князь Уховецкий Януш его поносной бранью бесчестил и грозился плеть о спину измочалить… Требует возместить ущерб чести шляхетской полусотней «корольков»! Тьфу ты… Коль честь тебе дорога, бери саблю в руки и вызывай, а он – жалобу писать. Этот просит освободить фольварк от податей, так как он во время элекции подрался с уховецкими в шинке, потерял серьгу золотую, саблю и коня… За пьяную драку освобождать от податей? За кого они меня все принимают? – Юстын с неожиданной силой приложил кулаком о столешницу. Подпрыгнула, жалобно звякнув, чернильница в виде распластавшего крылья лебедя. Покатилось, кропя листочки брызгами чернил, гусиное перо. Закачался канделябр с пятью толстыми свечами белого воска.
– О! Нитчего… – Прохладная ладонь королевы легла на лоб его величества. – Ты должен успокаиваться. Выпей отвар. Ты не должен делать все это сам… – Катаржина указала на заваленный исписанными листками стол. – Есть помощники. Пан подскарбий, паны гетманы, пан каштелян, пан возный, пан конюший, пан подтчаший… Всех ли я перетчислять?
– Да хоть всех, хоть не всех – велика ли разница? – горько усмехнулся Юстын. Зажмурился и залпом выпил обжигающее снадобье. Передернулся. – Ох, чего ж он туда мешает? Перцев заморских, не иначе…
– Каспер Штюц есть отчень хороший лекарь. Сколько раз ректор Академии Руттредаха звать его к себе, передавать опыт утченикам… Он все время отказываться. Сказал, летчить живых людей интереснее, тчем бубнить двум десятком олухов, которые только и думать, как накатчаться пивом после лекций.
– Может быть, может быть, – согласился король. – Почему-то я ему доверяю. Одному ему из всех придворных Витенежа. – Он помолчал, потом поднял глаза. – Ты слышала? Была голубиная почта. Януш отказался от короны Малых Прилужан. Распустил войско. Путь на Уховецк свободен.
– Так потчему же медлит пан Твожимир? Потчему не займет мятежную столицу?
– Я приказал возвращаться нашему войску.
– Потчему?
– Ох, сколь же можно объяснять? Хоть ты пойми. Мне не нужна целая страна врагов. Меня избрали королем честно и открыто. Я хочу править честно и открыто. Все лужичане мне как дети. Пусть один с берегов Луги, другой с Елуча, а третий со Стрыпы. Я поеду в Уховецк… Вот чуть-чуть подлечусь и поеду. Они должны принять меня сердцем, а не понуждением. И хоровцы тоже. Пускай пан Скорняга кордоны закрывает. Перебесится и сам ко мне придет. Замерзнет Стрыпа, полезут по льду кочевники. В одиночку, без поддержки всего королевства, Хоров не выстоит…
Его слова прервал решительный стук в дверь.
– Что там еще? – Король приподнялся, недовольно сдвинув брови. – Кого нелегкая несет?
Вбежавший стражник – гусар Выговской хоругви – был лицом белее первого снега.
– Прошу прощения, твое величество! Срочное донесение… – Он склонился в поклоне, скрипнув ремнями, поддерживающими нагрудник. Взмахнул крашенными восковым вереском в желтый цвет крыльями, едва не затушив свечи.
– Говори!
– Пан великий гетман прислал письмо. Крыковские гусары взбунтовались при попытке их разоружить. Посекли Тесовскую хоругвь реестровых, попытались прорваться…
– Ну? – Юстын посерел, вцепился пальцами в край столешницы. – Дальше!
– Их окружили двумя полками. Гусары встали насмерть. Великий гетман приказал…
– Почему мне не сообщили?! Долбень он, ваш Твожимир! Лбом ему крупу рушить, а не войском командовать!
– Не могу знать, твое величество… – растерянно пробормотал гусар.
– Ладно! Дальше!
– Крыковцев окружили двумя полками. Перебрасывали из Кричевичей еще две хоругви гусар, а от Бродков – арбалетчиков…
– Ослы… Ослы… – простонал король, хватаясь за голову. – Дальше!
– В спину нашим ударили малолужичане. Судя по бунчукам, берестянские реестровые и две сотни порубежников от Зубова Моста. Потери до двух сотен ранеными и убитыми. Прорвавшиеся отходят на Уховецк. Пан великий гетман начал преследование. Срочно перебрасываются осадные машины от Скочина. Пан великий гетман просит разрешения задействовать наемную роту саперов-руттердахцев.
– Горшок ночной пускай себе на башку наденет! – Юстын со всей силы швырнул чернильницей о стену, безобразное черное пятно растеклось по гобелену, превращая в ужасную маску благородное лицо короля Зорислава, принимающего послов из Угорья. – Пошел вон!!! – И в спину немедленно развернувшемуся гусару добавил: – Ждать у двери!
Когда дверь захлопнулась, Юстын, обессилев, рухнул в кресло, закрыл лицо руками:
– Война… Война. Брат на брата… За что, Господи, мне этот груз?
– Разве нитчего нельзя сделать? – осторожно поинтересовалась королева. – Посылать приказ. Остановить.
– Конечно, конечно… – Король отнял ладони от лица. В глазах его стояли искренние слезы. – Приказ. Голубиной почтой и нарочным. Вдруг Твожимир голубя не поймает… – Горькая насмешка прозвучала в последних словах. – Срочно Зьмитрока сюда. Он хитрый лис – пускай выкручивается за своего дружка люлинецкого. Мир любой ценой. Любой.
Отпустив гонца с новыми приказами, король упал на колени перед сурово взирающим на него из угла с липовой доски ликом Господа и молился, молился, молился…
* * *По раскисшим дорогам Прилужанского королевства шагала странная пара.
Слепец с пышными седыми усами и недавно отросшей русой бородой, одетый в подпоясанное вервием рубище, шлепал по лужам босыми ногами и, казалось, не замечал холода. Некогда сильным, но охрипшим от простуды голосом он то напевал коломийки, то принимался молиться, путая в кашу слова молебнов за здравие и за упокой, то читал скабрезные фрашки и хохотал во все горло, распугивая редких по такой погоде проезжих.
