Владислав Русанов - Окаянный груз
Сердце замирало от сладкого предчувствия.
Неужели пан Войцек Шпара оказался таким лопухом? Схоронил клад и даже не припрятал.
Мржек Сякера, во всем чувствующий подвох, довольным не выглядел.
На глубине чуть меньше двух аршин лопатки драгун звякнули о стальную оковку сундука. Деревянный, обитый толстыми скобами и полосами ящик был поставлен в узкой ямине «на попа», закопан криво, небрежно. Похоже, второпях.
Шестеро грозинчан, поднатужась, выволокли его из ямы.
Пан Переступа сам взялся открыть тяжелую крышку. Небольшое подозрение вызывал сломанный и абы как прилаженный на место замок.
Поднял.
Взглянул…
Зарычал от ярости!
Провел-таки! Ох и Войцек Шпара! Отвлек. Зарыл свинец вместо золота!
Думает, грозинчане – дураки?
Купятся на такую нехитрую уловку?
Вот уж нет!
Заглянувший через плечо ротмистра Мржек взял двумя пальцами кусочек пергамента, сложенный вдвое и засунутый между серыми слитками. Развернул.
На желтой телячьей коже виднелись неровные, чуть размазанные – писали сажей, а не настоящими чернилами – строчки.
Чародей, задумчиво шевеля губами, прочитал «про себя».
И хорошо, что не вслух.
На пергаменте значилось:
«Верному псу княжескому, кривобокому Переступе и овечьему хвосту, по недоразумению именующему себя шляхтичем, колдуну недоделанному Мржеку.
Дерьма вам свинячьего, а не прилужанского золота.
Поцелуйте кобылу под хвост, а лучше друг друга в задницы.
Чтоб вам с вашими князьями сгнить заживо.
Чтоб вытекли кишки ваши поганые через зад.
Чтоб жрать вам падаль да стерво и не нажраться.
Пить ослиную мочу и не напиться.
А теперь найди-ка нас, кривой Переступа, пес цепной, мой кончар тебя подровняет.
А тебе, Мржек, лучше самому на осине вздернуться, ибо резать тебя буду мелкими ломтиками и надрезы присаливать.
Богорадовский сотник, пан Войцек герба Шпара.
Писано медикусом Ендреком в присутствии
пана Юржика герба Бутля и шинкаря Лексы
в месяце вресне, числа не считали,
а год такой же, как и у вас».
Мржек зарычал, швырнул пергамент в яму, со всего размаху пнул ногой сундук.
Ударился, зашипел, запрыгал.
Топнул ногой так, что поднятая чародейской силой земля вспучилась и столкнула сундук вместе с окаянным грузом в свежий раскоп. А после от всей души приложил несколькими молниями, сжигая древесину, сплавляя в единый бесформенный ком сталь оковки и свинец.
Говорят, проплывавшие по Стрыпе купцы, увидев молнии в кастрычнике, долго удивлялись чуду Господнему и молились, а после заказали молебен в главном храме Искороста Златоглавом Южимиловском соборе.
* * *Молодой порубежник осадил взмыленного коня у порога двухэтажного дома под красной черепицей. На расписных ставнях выпинались друг перед другом красный и белый петухи.
Спрыгнул. Поскользнулся, оперся плечом о беленую стену, оставив кровавый мазок. Замолотил кулаком в двери:
– Пан Радовит! Пан Радовит!!!
В доме зашуршали, загрохотали, видно, опрокинули здоровенную лохань.
– Что? – Бледное лицо Радовита – реестрового чародея – возникло в дверном проеме.
– Пан Либоруш за подмогой шлет! – заплетающимся языком проговорил порубежник. – Рыцари-волки Лугу перешли…
– Ах ты горе какое! – всплеснул руками чародей. Вдруг кинулся к посыльному. – Семка! Да ты ж ранен!
– А! – отмахнулся парень. – Беги в казарму, пан Радовит, веди подмогу… – Выговорив это, он пошатнулся и медленно осел на подогнувшихся ногах, держась за путлище.
– Семирад! – Радовит подхватил порубежника под мышки. – Семка! Ты держись, не умирай… Граджина!!!
– Здеся я, – угрюмо откликнулась высокая мосластая старуха, – здеся…
– Помоги ему!
– Да уж сделаю, как надоть. – Граджина неласково глядела что на одного, что на другого. – Беги давай.
– А? Ага… – растерянно промямлил чародей и, застегивая на ходу жупан, быстрым шагом направился вверх по улице.
– Коня взял бы! – донесся в спину строгий окрик старухи, но Радовит не слушал, махнул рукой и прибавил ходу, едва не побежал.
Граджина, кряхтя от натуги, заволокла раненого в дом.
– Надейка!
Немая сбежала вниз по ступенькам, сжимая рукоять метлы крепко, как древко рогатины. Присела возле Семирада, покачала головой.
– Иди Боженку собирай, – строго приказала Войцекова нянька. – Не выстоят наши до подмоги. Да и быть ли подмоге? Все реестровые у Крыкова…
Надейка испуганно всплеснула ладонями, зажала рот передником и дробно протопала по лесенке.
– Быть второму Ракитному, – прошептала Граджина. – Помилуй нас, Господи, многогрешных…
* * *Опушка леса в пяти верстах южнее Крыкова пламенела алыми кистями рябин в желто-зеленых кронах. Кое-где испод листьев коричневел, наливался золотом. Еще чуть-чуть, и раскрасятся кроны ясеней и грабов мазками яшмы и янтаря, зальет багрянцем звездчатые листья кленов.
Тяжелые полотнища с Белым Орлом лениво шевелились на слабом ветру. Поникли хоругви полков и бунчуки сотен. Обвисли усы и чубы реестровых конников. Капли влаги оседали на шишаках и нагрудниках гусарской хоругви. Слиплись перья черных крыльев за спинами гусар.
Крыковская хоругвь стояла в центре войска князя Януша Уховецкого. На правом и на левом крыльях строя – полки реестровых: Берестянский и Жеребковский, Нападовский и Крапивнянский. Уховецкий гусарский полк – ярко-лазоревые кунтуши и белые крылья – прятался в лесу. Последняя надежда переломить победу, ежели, не приведи Господь, что-то не так пойдет.
Пять прошедших в ожидании дней ждали подмогу из Заливанщина – три сотни пехотинцев-арбалетчиков, да так и не дождались. Пора-то осенняя. Может, борются со слякотью где-то на подходе? А может, великолужичанские летучие сотни уже прошли по тылам, вырезали их ночью, сонных?
Великий гетман пан Автух Хмара, новоизбранный польный гетман пан Симон Вочап, ясновельможные паны полковники Далибор Гжись, Гелесь Валошек, Тэраш Бугай, одноглазый великан Свиязь Торба, Верчеслав Кавадло по кличке Пестряк, Барыс Коло, наместники и хорунжие стояли отдельной кучкой. Не разговаривали и даже старались не смотреть друг другу в глаза.
Ждали прибытия короля. Первого короля в истории Малых Прилужан. Ведь в старые времена, еще до объединения с Великими Прилужанами, здешних правителей именовали великими князьями.
И вот со стороны ближнего березняка, горделиво отколовшегося от прочего леса, донесся топот копыт. Белый бунчук над головами десятка всадников. Узкий штандарт все с тем же Белым Орлом. Кунтуши телохранителей – словно кусочек летнего неба на землю упал.
Князь, точнее, король Януш подскакал к своим подданным. Сдержал светло-солового – цвета свежесобранных сливок – коня, раздирая ему рот трензелем. Сурово, закусив черный с проседью ус, оглядел войсковую старшину. Последний месяц тяжко дался князю Янушу – обвисли щеки плоскими брылями, набрякли сливовостью мешки под глазами, прибавилось – ох как прибавилось – морщин поперек лба.
– Все готовы, твое величество, – поклонился Автух Хмара. Провел пальцем по окрайку пернача, заткнутого за алый кушак.
Януш зыркнул зверем. Счастье, что по уху не огрел. За ним такой грешок, поговаривали, водился. Развернул коня на задних ногах, пришпорил.
Соловый жеребец коротко ржанул и, согнувшись кренделем – чего-чего, а в седле князь Уховецкий всегда сидеть умел, – пошел коротким галопом вдоль строя. Телохранители не отставали, но и вперед не вырывались – тоже выучка многолетняя сказывалась.
У левого края Крапивнянского полка Януш сорвал шапку.
И кто скажет, что блестело на его ресницах – слезы или осевшие капельки тумана?
Осадил коня перед крыковскими гусарами, а в первом ряду стояли все как на подбор седые, иссеченные шрамами бойцы, способные согнуть «королька» пальцами и завязать узлом железный шкворень.
– На караул! – скомандовал гусарский хорунжий, потомок старинного рода Намислав Джякел.
Пять сотен кончаров в миг покинули ножны, отсалютовали королю и застыли, устремленные трехгранными остриями в серое небо.
Януш спешился, бросил поводья коня.
– Сыны мои! – загремел его голос. – Не по моему приказу вы здесь собрались, но своей волей пришли. Стоите здесь, готовые живота не пощадить за свободу и честь Малых Прилужан. Гляжу я на вас, и сперва радуется мое сердце, а потом печалится, обливается горькими слезами. Ибо не сегодня-завтра поднимет меч брат на брата, прольется кровь лужичан, которые мне равно как дети, хоть из Великих, хоть из Малых Прилужан. Потому благодарю я вас и кланяюсь в пояс за верность и преданность вашу, но на коленях прошу – разойдитесь…
Уховецкий князь помедлил мгновение и грузно плюхнулся на оба колена, не глядя под ноги, не считаясь с хлынувшей за голенища щегольских сапог холодной водой.
