Виктор Глумов - Школа наемников. Враги по оружию
Когда у Макса выросли усы, он полностью освоил мастерство, но как со взрослым с ним не считались — привыкли, что работает бесплатно.
— Офицеры Омеги сыто живут, гораздо лучше нас. И там у них порядок, — сказал Макс.
— Ну и шел бы к ним. — Надин надула губки.
— И нанялся бы, если б не отец. И не ты. Люблю я тебя, Надин. Щеки девушки залил румянец, Макс продолжил:
— Я хочу, чтобы в поселке было все справедливо и правильно, как у омеговцев: украл — руку рубят или уши постригают, убил — повесили. А тут обворовывает нас Молот, и все молчат. Нельзя так.
— И я хочу. — Девушка вздохнула, тонкие пальцы зарылись в шевелюру Макса. — Но сдается мне, что добрые и справедливые омеговцы — это сказки. Не делай глупостей, Максим, идем с нами. Ну?
Сказать ей? Не стоит. Не поймет. Нужно сделать все самому, самому и ответить за поступки. Он отряхнул приставшие к шортам травинки, чмокнул девушку в лоб.
— Собираться надо. Подумать, на чем отца везти… Едва скрипнули проржавевшие дверные петли, отец крикнул:
— Что случилось, сын?
А ему сказать? Переложить ответственность? Нет. Ни у Макса, ни у отца нет выбора. Возможно, Макса и заберут, а вот старого гончара точно бросят. Кому нужен калека, когда он сумел вырастить достойную замену? Нужно сделать все самому, тихо. Наняться в омеговцы, отвоевать, вернуться в обновленный поселок. Макс не сомневался, что омеговцы повесят Молота как дезертира. Когда кузнец издохнет, справедливость будет восстановлена.
— Говорят, омеговцам новая плата нужна, война у них, — солгал отцу.
— А–а–а, тогда понятно, откуда столько шума. Всё забрали. Не дотянем до сезона дождей, с голоду помрем. Посмотри, что я сделал.
Макс принял из морщинистых рук продолговатый кувшин с двумя ручками, повертел, делая вид, что разглядывает нарисованных птиц, и поставил на верхнюю полку к готовым изделиям.
— Красиво. Пойду–ка я с Хватом свяжусь, узнаю что к чему, а то переполошились все… ужас, как переполошились!
Хотелось спросить отца, что он думает, но не хватало решимости. А вдруг осудит? Как и Надин, скажет, что лучше плохой свой, чем хороший чужак… Как это говорится? Лучше ящерку к пиву, чем маниса в поле? Так. Люди нерешительны, нужно помочь им избавиться от гнета Молота. И только он, Максим–гончар, сможет, потому что у него есть знакомый сержант–омеговец по прозвищу Хват, который частенько приезжал из ближайшего гарнизона забирать плату с их деревни…
На второй этаж вела подвесная лестница. Подтянувшись, Макс вскарабкался, обернулся, хотя был уверен, что отец за ним не последует, расчехлил огромный приемник, настроенный на одну частоту, надел наушники и отправил позывной. Хват оставил координаты на всякий случай, и, по мнению Макса, сейчас было самое время ими воспользоваться.
Хват тотчас отозвался. У Макса взмокли ладони, кровь пульсировала в голове. Еще есть шанс отступить, вдруг он ошибается… Вдруг… Нет! И так слишком долго на коленях перед Молотом ползал. Пришло время расплаты.
— Это Макс, — прохрипел он и продолжил шепотом: — У меня есть интересные сведения. Только пообещай, что омеговцы ничего не сделают моим односельчанам. Наш староста собирается на рассвете людей уводить. Узнал, что вы пожалуете. Люди против, но головорезов его боятся.
— Сведения достоверны? — поинтересовался Хват.
— Более чем. Если что изменится, я сообщу. Людям ничего не будет?
— Смотря как они себя поведут.
— Когда вас ждать?
— Ближе к ночи, — в голосе–Хвата звякнул металл, — спасибо. До связи.
Макс вытер пот и уставился в окно, откуда открывался вид на сараи, сколоченные из ржавых листов жести. Над черепичными крышами возвышался железный домик дозорной вышки с винтовой лестницей и закопченной трубой. К опорам крепились огромные прожекторы.
Макса мучило дурное предчувствие. Правильно ли он поступил, решив за всех? Или они правы: нельзя пускать в дом чужака? Но если домочадцы погибают, а этот чужак — единственный, кто может их спасти? Пусть даже от самих себя…
Поздно терзаться сомнениями — дело сделано. Хлебнув из кружки воды, Макс спустился к отцу. Тот вытирал ветошью гончарный станок, насвистывая под нос. Кивнул, глянув на сына. В его взгляде Максу померещился упрек.
На улицу Макс решил не выходить, смотрел на суету из–за стекла. Заламывая руки, бегали бабы. Мужики таскали к гаражам пожитки. Плакали дети, ревел скот, ржали лошади. Скрипя колесами, покатилась телега с пожитками, запряженная Молотом, сзади ее подталкивали двое его старших сыновей, мощных, кряжистых, как и папаша. Солнце скрылось за холмами, и на Пустошь опустилась долгожданная прохлада.
* * *
День у капитана Кира выдался неудачный. Из–за халатности повара большая часть солдат, да и сам Кир страдали животом — приходилось постоянно устраивать привалы, из–за чего снижалась скорость передвижения и рота отставала от графика. К тому же он, командир роты, так и не смог выспаться. Только смыкал веки — живот начинали скручивать спазмы, и Кир бежал за танкеры.
Повар сполна получил за порченое мясо и весь день провалялся в грузовике. К вечеру он побледнел, покрылся холодным потом и потерял сознание. Что–бы хоть как–то усмирить злость, Кир велел повесить его у ворот ближайшего гарнизона. Измученные коликами солдаты приняли приказ на ура. Но удовлетворения это не принесло. У Кира раскалывалась голова, ломило все тело, и глаза норовили закрыться. А он — командир роты и должен быть начеку!
По раскатанной дороге, поднимая клубы оранжевой пыли, катила колонна. В раскаленных кузовах грузовиков страдали солдаты, водители крутили баранки, не обращая внимания на едкий пот, заливающий глаза. Командный состав трясся в танкерах.
К вечеру сломался грузовик, и пришлось сделать незапланированный привал. Кир раздавал затрещины младшим офицерам, разорялся и пинал колесо машины — подчиненные старались держаться от него подальше, и ярость изливалась на «безрукого ползуна» механика–водителя, который, откинув капот, возился с мотором.
Когда грузовик завелся и Кир собрался уже вздохнуть свободно, прискакал бледный, взъерошенный радист, отдал честь и сказал, что капитана вызывает командование. Кир метнулся к машине связистов, ожидая очередное уточнение, но получил приказ ехать после захода солнца на ближайшую ферму и выполнять чужую работу: грузить диких на машины и везти в гарнизон. Кроме того, его предупредили, что население может оказать вооруженное сопротивление. Дескать, он ближе всех к ферме, а завтра будет поздно. Он, боевой офицер, должен мараться о вшивых диких! Излив ярость на радиста, Кир передал распоряжение офицерам и занял свое место в танкере.
* * *
Торговый городок был объят паникой. Темнело. Жи–тели метались по центральной площади, по обыкновению расположенной у колодца. Поселок назывался Малые Пыли и по меркам Пустоши считался богатым. Дома построены из камней, перемазанных глиной, на крышах коричневато–красная черепица. Здесь имелись мельница, кузня, гончарня, конюшня и небольшой манисовик.
Бабы и даже суровые мужики плакали. Никто не видел, как обливался слезами староста Молот, гладил кузню, которую строил собственными руками. Как рыдал старый мельник, прощаясь со своим детищем.
Черноволосая красавица Надин бродила от дома к дому, надеясь увидеть любимого. На нее пялился нескладный юнец с лицом, изуродованным прыщами, и думал, что скоро она будет принадлежать ему.
Избранник Надин, плечистый шатен со шрамом на щеке, наблюдал за девушкой из окна, хотел выбежать, затащить ее в дом, рассказать, что скоро нагрянут омеговцы, но боялся прочесть упрек в ее глазах. Он верил, что благородные офицеры никому не причинят вреда, казнят тирана и восстановят справедливость. Догорал закат, и мутные стекла, отражая багрянец, отливали кровью.
Колонна из трех грузовиков и пяти танкеров уже подползала к поселку. Молодой командир роты, поигрывая кинжалом, готовился к предстоящей схватке с врагом, который наконец обрел лицо.
* * *
В вечернем воздухе прогремел колокол. Макс сразу догадался, что это значит, уселся за стол и подпер голову руками.
— Что там? — спросил отец.
— Наверное, омеговцы за платой приехали, — отмахнулся Макс, но не смог побороть любопытства и прилип к окну, откуда просматривалась площадь у колодца.
Почти стемнело. Туда–сюда метались фигуры. Кто это, в сумерках было не разобрать. «Омеговцы! Спасайся!» — доносилось отовсюду. Макс рассчитывал, что прибудет команда Хвата, наведет порядок, и теперь наконец успокоился: свершилось, сержант предупрежден, он не допустит несправедливости.
Заскрежетали ворота, и во двор, сверкая фарами, въехала колонна. Возгласы утонули в реве двигателей. Вскоре по площади забегали люди в черном, одинаковые в сгущающейся темноте. Включили прожектор на дозорной вышке — луч ударил по глазам, на миг ослепив, залил площадь, освещая темные углы.
