Мекленбургский дьявол - Иван Валерьевич Оченков
— Задумал ты хорошо, одна беда — ни бельмеса на турецком и татарском не знаешь.
— То не беда, возьму с собой арнаутов и валахов, те ловко по-турски балакают. Ты ведь их на службу поверстал и мне подчинил, так я уже с ними стыкнулся и к делу приставил. Вояки крепкие и толковые. Бился с ними на стенах, знаю не понаслышке. А чтобы никоторого обмана не было, толмача буду при себе держать! Нам всего и надо будет ворота взять, а там уж сигнал дадим, и вы поспешите на выручку! А если верно, что воинов почти и нет в крепостицах, то и своими силами управимся!
— Стало быть, не хочешь в Азове сидеть? И капитаном надумал стать?
— На все воля твоя, государь. Только за пленными ты уж лучше кого иного приставь следить.
— Будь, по-твоему. Готовься тогда. Завтра с утра выходим в море.
Глава 2
Победный пир устроили на берегу. Сколотили столы, лавки, для меня притащили кресло, посуду набрали из турецких трофеев. В еде никакого недостатка не сыскалось. Всего и много. Рыба, мясо, овощи, хлеб и конечно вино. Но в этот раз я заранее упредил всех, чтобы знали меру — завтра в поход! Начало мероприятия назначил на вечер, когда уходит самая томительная жара, и веет легкой прохладцей с моря. Прежде чем рассесться по местам, собрал всех причастных и виновных в круг. Сам же сидя на походном троне под сенью знамен, махнул рукой, давай знак начинать. Раздалась барабанная дробь, громко запели трубы. И наступила тишина.
— Сегодня у нас великий день, — начал я свою речь. — Мы одолели сильного и опасного врага, забрали его город, корабли и пушки. Причем, они были сильнее и многочисленнее. И пусть до окончательной победы пока еще далеко, всем теперь видно, что и непобедимых доселе османов можно бить, ибо Господь на нашей стороне. Но только при одном условии, если все мы будем заодно и ни словом, ни делом, ни помышлением не покривим друг против друга и боевого товарищества!
Последние слова мои прервали восторженные крики всех присутствующих. Начальные люди стрельцов, немецкие офицеры, казачьи предводители вскочили со своих мест и, потрясая наполненными кубками дружно закричали.
— Виват!
— Многая лета!
Немного подождав пока стихнут славословия, я сделал знак, и мне поднесли чару, из которой я на глазах у всех пригубил содержимое. Вообще, обычно я в таких случаях, чтобы не терять ясности мысли, вовсе не употребляю хмельное. Но вода в Азове не очень хороша и одному богу известно, какую заразу можно подцепить, если ее не обеззараживать или хотя бы кипятить. Так что легкое сухое вино наше все.
После этого вперед выступил подьячий … и, развернув свиток, стал зачитывать фамилии или прозвища отличившихся.
— Донской атаман Исай Мартемьянов, жалуется кафтаном с царского плеча и серебреным кубком! — начал он.
В ответ все ахнули. Кафтан или шуба с царского плеча — честь огромная! Не всякий боярский род может похвастаться, что имел такую награду, а тут простой казак. Можно сказать, шпынь[5] а вот поди ж ты!
— Полковник и стольник Федор Семенович Панин — жалуется в кавалеры ордена Святого апостола Андрея Первозванного и двумя тысячами четей земли в вотчину!
Эта награда тоже была куда как щедрой. Про кавалерство, конечно, мало кто понял, но вот то, что не особо родовитого дворянина записали в царскую грамоту с вичем дорого стоило. Ну и земля лишней никогда не бывает, хотя… когда Михальский, бывший в свое время Федькиным командиром спросил, где мое величество собирается брать столько вотчин для пожалований, я ответил ему, сделав красноречивый жест:
— Мало что ли земли вокруг?
Прочие награды были хоть и не такими почетными, но не менее щедрыми. Представители казачьей старшины, включая Мишку Татаринова, получили дорогие кафтаны и шапки, доброй работы сабли и пистолеты. Командиры отличившихся галер кто деньгами, кто повышение в чине. Затем были начальные люди солдатских и стрелецких полков, а также наиболее отличившиеся из простых воинов. Помимо всего прочего, каждому из награжденных наливалась чарка из царских рук, что тоже немалая честь.
Наконец, пришел черед калмыков, чей вклад в общую победу трудно было переоценить. Для награждения из их лагеря прибыл сын Длай-Батыра Дайчин-Хошучи в сопровождении десятка своих лучших воинов. Увидев меня, он, как и его сопровождающие преклонил колени, но я велел ему подняться и подозвал к себе, после чего протянул руку, к которой он почтительно приложился. Меня, грешным делом, до сих пор коробит от этого ритуала, но ничего не поделаешь — положение обязывает!
Затем наступило время даров. Я на глазах у всех отстегнул висевшую у меня на поясе драгоценную саблю, обильно украшенную золотой насечкой и самоцветными камнями и протянул ее немного обалдевшему хану.
— Ай-яй-яй, какая хорошая сабля, — зацокал языком Дайчин, после чего снял свою, и хитро улыбаясь узкими глазками, отдарился.
Нельзя сказать, чтобы его оружие было совсем уж простым, но по ценности, конечно, весьма уступало моему презенту. Но тут ведь дело не в стоимости. Обмен оружием означал военный союз, а он сейчас нам жизненно необходим. Помимо сабли, калмыцкого тайшу пожаловали дорогим кафтаном, шапкой, и богатой конной упряжью. То есть, седлом, сплошь затканной золотом попоной и уздечкой.
В ответ, тайша что-то крикнул на своем языке все еще стоявшим на коленях воинам, после чего они вскочили с ног и, выхватив луки, разом выстрелили в небо. Но что интересно, когда стрелы, упав назад, воткнулись в землю, они к немалому удивлению всех присутствующих, образовали почти правильный круг. Уж не знаю, сколько эти ребята тренировались, но номер получился весьма эффектный.
Указывая на саблю и стрелы, Дайчин сказал:
— Эта сабля и эти стрелы всегда будут готовы на поражение твоих врагов.
Помимо моих ближников и союзников присутствовали на пиру и знатные пленники. Во-первых, конечно, сам Ибрагим-паша вместе со своими агами, а во-вторых, непонятно как оказавшийся среди раненых черкесский пши —
